—Хорошо, милая, — повторял Энсон, прикладывая стетоскоп к спине девочки, — вдохни, выдохни... Молодец! Завтра ты, может быть, поедешь домой.
Девочка повернулась и обхватила ручонками шею доктора.
—Я так люблю тебя, доктор Джо! Так люблю!
—И я тебя люблю, мой орешек!
Энсон никому бы не признался в том, как много сил отняли у него всего несколько слов. Он дал Мариэль книжку с картинками и едва дошел до маленького кабинета, который делил с дежурным врачом. Что же это такое с ним творится? Через полминуты, борясь с надвигающимся приступом одышки, он достал из кармана рацию, которую всегда носил с собой и которая использовалась только в экстренных случаях для вызова помощи.
—Это Клодин, доктор Энсон, — раздался голос сестры. — Где вы находитесь?
—В комнате врачей... в больнице.
—Вам нужен кислород?
-Да.
— Одну минуту. Я сейчас буду.
Прошло всего полминуты, и Клодин влетела в кабинет, таща за собой 650-литровый баллон драгоценного газа, установленный на двухколесной тележке. Ей было уже около пятидесяти. Клодин была высокой, с гладкой очень темной кожей, а ее глаза смотрели одновременно гордо и заботливо. Она работала в больнице почти со дня ее основания.
— Вы сегодня в дневную смену? — успел спросить Энсон до того как медсестра приладила ему к лицу маску и открыла кран подачи кислорода.
— Дышите спокойно, — сказала она. — Я... одна из сестер заболела, и я ее подменяю.
Энсон не обратил внимание на встревоженное выражение лица Клодин. Он вынул из верхнего ящика стола ингалятор с кортизоном и сделал два глубоких вдоха, а затем снова припал к маске.
— Хорошо, что вы здесь оказались, — проговорил он.
— Вам лучше?
— При такой влажности тяжеловато.
— Пока не начнутся дожди, влажность будет расти.
— Значит, станет еще тяжелее. Стопроцентная влажность... Не представляю, как я переносу ее.
И снова тень пробежала по лицу сестры.
— С вами все будет хорошо, доктор, — она сказала это уверенно.
— Конечно, Клодин.
— У вас назначена встреча с доктором Сен-Пьер. Отменить ее?
— Нет-нет, я не отменяю встреч. Вы это знаете.
Энсон, на которого некогда можно было надеяться, как на ветер, стал абсолютно дисциплинированным человеком. Каждую среду в полдень он встречался в небольшой больничной столовой с доктором Сен-Пьер; там он ел свой любимый чаудер[22] с зеленым салатом, выпивал бутылку камерунского «Гиннеса», а на десерт поглощал шарик шоколадного мороженого. Там они с доктором Сен-Пьер общались неофициально, обсуждая дела больницы, клиники и лаборатории, работу над «Сарой-9» и в последние годы его собственное здоровье.
— Простите меня, доктор, — начала Клодин, — но, по- моему, вы все еще дышите с большим трудом.
— Возможно... трудно сказать.
— Нет ли какого-нибудь другого лекарства, которое я могла бы вам дать?
— У меня... столько лекарств... что я сам... иногда путаюсь... в них.
— Успокойтесь и просто дышите! Мне, наверное, стоит позвать доктора Сен-Пьер.
Энсон махнул ей рукой, что должно было означать «подождите, не беспокойтесь!» Сестра отошла к стене, но не сводила с доктора внимательного сочувственного взгляда. Незаметно для него, она сунула руку в карман халата и нервно потрогала лежащую там пробирку с бесцветной жидкостью.
Точно, один и четыре десятых кубика — не больше и не меньше.
Такой была инструкция.
Точно один и четыре десятых...
Ланч назначался на полдень, но когда доктор Энсон надышался кислородом и смог пройти в столовую, было уже четверть первого. В столовой за одним из трех небольших столов сидела только доктор Сен-Пьер. Перед ней стоял высокий стакан со льдом и лежал бутерброд с тунцом, а сама она листала какой-то журнал. Одета она была в шорты цвета хаки и белую футболку, обтягивающую весьма соблазнительную грудь. На несколько секунд Энсон отвлекся от своих проблем с дыханием. За годы, проведенные вместе с Элизабет, он часто ощущал, что их отношения готовы перейти за границу близкой дружбы, но этого так и не произошло.
Энсон уселся за столик, и через секунду повар уже почтительно расставлял перед ним тарелки с едой — немое свидетельство того, что не было в больнице, лаборатории или во всем центре человека, в жизни которого доктор не играл бы важную роль.
—Понять не могу, — сказал он Элизабет по-английски, сделав паузу, чтобы сделать глубокий вдох, — как вы ухитряетесь выглядеть свежей в такую погоду.
—Думаю, что и вы выглядели бы посвежее, если бы дышали чем-нибудь получше, нежели кислородный коктейль восьмидесятипроцентной крепости.
—Я сегодня уже принял дневную норму.
—Боюсь, что долго вы так не протянете.
—Кто знает? Легкие могут привыкнуть.
—Только не с легочным фиброзом, Джозеф, и вы это знаете не хуже меня.
Энсон принялся за салат и, как обычно, сделал большой глоток своего камерунского «Гиннеса» прямо из горлышка. «Элизабет права», — подумал он. Она всегда была права, когда речь заходила о его здоровье. Но все же...
—Сейчас не время ложиться на операцию. Сезон муссонов вот-вот начнется, а работа в лаборатории идет так хорошо... Мне же столько еще надо сделать!
—Вы каждый день рискуете умереть от сердечной недостаточности! — Элизабет положила свою ладонь на руку доктора. По выражению ее лица можно было безошибочно определить, что ее забота являлась столь же личной, сколь и профессиональной. — Вы так много сделали для стольких людей, Джозеф! Я не хочу, чтобы с вами что-нибудь случилось. А ваше состояние становится все хуже и хуже, и улучшения не предвидится. Если положение еще осложнится, оперировать станет намного рискованнее.
—Возможно.
—А послеоперационный период не затянется так надолго, как вы думаете. Врачи, с которыми я работаю, — лучшие трансплантологи в мире. Они сделают для вас все возможное.
Энсон допил пиво. Он надеялся, что у него хватит силы духа убедить Элизабет, что медицинские показатели для пересадки еще не столь серьезные и вообще время неподходящее.
— У меня выдалось несколько хороших дней... — начал он.
— Ради бога, Джозеф! Будьте честным хотя бы с самим собой. Если вы среди дня не хватались за ингалятор или кислородную маску, это еще не значит, что был хороший день. Взгляните на себя. Вы же умный человек, ученый. Но вы не можете сказать и половины того, что думаете, только потому, что вам просто не хватает воздуха! — Она снова взяла его руку в свои ладони. — Джозеф, прошу, послушайте меня! Доктора в «Уайтстоуне» узнали о доноре, Джозеф, исключительное совпадение тканей! Ради этого мы объехали весь мир. Вам почти не потребуются иммуносупрессоры, а это значит, что не будет побочных эффектов. Вы вернетесь к работе гораздо раньше, чем думаете.
Энсон внимательно посмотрел на Элизабет. Впервые разговор зашел о конкретном доноре, не говоря уже о совпадении тканей. Доктор Сен-Пьер и ее коллеги-консультанты сделали первый ход в этой игре с такими высокими ставками.
— Как долго ваши люди искали донора?
— С тех пор, как сделали анализы и поняли, что у вас редкий тип тканей.
Энсон откинулся на спинку стула и покачал головой.
— И где вы нашли... такое совпадение?
— В Индии. Город Амритсар, штат Пенджаб, к севе- ро-востоку от Дели. Человек подключен к аппарату искусственного дыхания в местной больнице. Смерть мозга в результате обширного кровоизлияния. В больнице торопятся с изъятием органов, но мы упросили их подождать.
Энсон встал и прошелся по столовой. Даже эти несколько шагов дались ему с трудом, но он убеждал себя, что это из-за высокой влажности.
— Я не могу, — сказал он наконец. — Я просто не могу. Здесь много работы, и надо предупредить дочь, и... и...
— Джозеф, пожалуйста, — остановила его Элизабет, — перестаньте! Если вы не готовы, значит, не готовы. В таком случае почему бы вам просто не пойти домой и не отдохнуть час-другой перед послеобеденным обходом? Я управлюсь здесь без вас.
— По... пожалуй, — ответил Энсон тоном капризного ребенка. — Я рад, что вы на меня не сердитесь.
— Я за вас волнуюсь, Джозеф, и за наш проект «Сара-9», но вряд ли я на вас сержусь. Позвольте, я вызову охранника, и он отведет вас домой. Может, вам нужна кресло-каталка?
— Нет! — воскликнул Энсон. Он повернулся, но вдруг на него нахлынула волна слабости. — Хотя, наверное, с каталкой будет лучше, — капитулировал он.
Когда охранник вкатил в столовую кресло и помог Эн- сону усесться в него, доктор был уже настолько слаб, что едва мог дышать. Он пытался вдохнуть, но, казалось, его мозг не хотел больше участвовать в этом процессе. Доктор хотел что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова.
