Мореани, тяжело дыша, вошел в приемную. Наверное, он не поехал на лифте, а поднялся пешком по лестнице. Гонория поразилась: неужели он всерьез думает, что смерть сделает для него исключение и подарит ему еще один день за этот смехотворный подвиг?
– Нашли ли бедняжку? – спросила она.
Мореани сразу понял, о ком речь.
– Нет, ее, скорее всего, унесло течением, и теперь ее никогда не найдут.
Мореани прошел в кабинет, как всегда оставив дверь открытой. Некоторое время Гонория прислушивалась к шуршанию бумаги. Потом встала, разгладила юбку и вошла в кабинет. Мореани просматривал документы, сидя за рабочим столом. Одышка его до сих пор не прошла.
– Как чувствует себя господин Хайден?
– На удивление хорошо, – ответил Мореани. – На удивление.
– Могу ли я что-то сделать? Например, подготовить объявление для прессы.
Мореани оторвался от документов и обеими руками облокотился на стол.
– Гонория, это было бы просто великолепно. Напишите только, что она умерла, и не вдавайтесь в подробности. Потом положите текст мне на стол.
– Я приготовлю вам чай с валерианой.
– Не надо, я сейчас уеду.
– Вам трижды звонил господин Фаш.
– Кто это?
– Он говорит, что учился в одном классе с господином Хайденом.
Гонория Айзендрат, стоя у окна, дождалась, когда Мореани сядет в машину и тронется с места. После этого вошла в его кабинет. Налив себе в стакан виски из стоявшего на столе из черного эбенового дерева графина, Гонория села за стол. «Венецию мы отложим», – сказал Мореани, узнав о смерти Марты Хайден. «Да, – подумала Гонория, – да, поезжайте, поезжайте туда. Там есть laguna morta. Там я буду тебя ждать, Бетти, проклятая шлюха, и там я тебя утоплю».
Она выпила виски и начала обыскивать ящики. По ходу поисков она выбросила белокурый волос и дохлую муху из стаканчика с карандашами. Гонория искала туристические документы, билеты на самолет или квитанцию бронирования гостиничного номера в Венеции. Средний ящик был заперт. Гонория нашла ключ под кожаной обивкой стола и отперла ящик. Рядом с какими-то записками и несколькими газетными вырезками лежала пустая коробка из-под лекарства и немного купюр. Под купюрами Гонория увидела неподписанный желтый конверт размера А5. Конверт не был заклеен, Гонория открыла его. Внутри оказался протокол МРТ-исследования и гистологическое заключение об опухоли, поразившей поясничный отдел позвоночника Мореани.
Взяв с собой конверт, Гонория вернулась в приемную, достала карты таро и перетасовала их. Верхняя карта снова оказалась с башней. Теперь не оставалось никаких сомнений.
В полицейском участке Бетти заявила об угоне машины. Когда она под испытующими взглядами полицейских заполняла заявление на выплату страховки, Бетти ощутила боль в груди и подкатывающую к горлу тошноту. Она уже забыла, когда в последний раз ела. Через несколько секунд ее вырвало в писсуар мужского туалета, так как дамский оказался занят. Причиной рвоты стало отнюдь не брачное предложение Мореани и не абсурдная история Генри о гибели его жены в бухте. Все дело было в ребенке, которого она носила под сердцем. Еще немного, и беременность уже невозможно будет скрыть. Надо немедленно обсудить с Генри, что делать дальше.
Она вышла из полицейского участка, прошла через стальные ворота и остановилась у кирпичной стены, окружавшей здание.
Бетти машинально достала из сумочки пачку сигарет и закурила. Ментоловый вкус дыма показался ей тошнотворно отвратительным. Она бросила на землю сигарету и пачку, подошла к киоску и купила газету.
Утонула жена писателя Генри Хайдена. Объявление напечатали сравнительно мелким шрифтом в нижней части первой полосы. Никаких фотографий не было. Бетти достала телефон и позвонила Генри. Она знала, что он не пользуется автоответчиком, и долго ждала, слушая длинные гудки. Никто не ответил. Выждав еще минуту, Бетти позвонила снова.
Эта тварь ухитрилась его укусить. Генри промыл рану водой и осмотрел ее. Острые зубы прокусили запястье до костей, оставив синюшно-красные отверстия. В кухне зазвонил телефон. Генри не стал отвечать, зашел в ванную Марты и посмотрел на себя в зеркало.
Лицо стало черным от пыли и мелких щепок. В волосах застряли мумифицированные личинки насекомых и клочья пыли. Он выглядел как Индиана Джонс, только без шляпы. Левое ухо покрылось кровавой коркой, рубашка порвалась в клочья, руки, живот и ноги были утыканы занозами.
После того как Генри, объятый агрессивным возбуждением, разломал стену кувалдой, он вооружился небольшим гарпуном и вышел на охоту за куницей. Это было абсолютно абсурдное предприятие, каковое Зигмунд Фрейд с полным правом называет «обрядом симптома», потому что он «…выражает нечто, чего исполнитель сам в себе не предполагает и в чем, как правило, не участвует, и намеревается делать это исключительно для себя». Да уж, действительно, кого еще можно было бы обвинить во всем?
Между кирпичными перегородками и слоем утеплителя оставался узкий проход. Через пролом в стене Генри вылез под кровлю и, как солдат, пополз на животе по неоструганным доскам. Он то и дело останавливался и прислушивался, а затем принимался ползти дальше, явственно чувствуя запах зверька. Через некоторое время он услышал царапание загнутых когтей по дереву, остановился, натянул резиновую тетиву гарпуна, включил прикрепленный ко лбу фонарик и стал, затаив дыхание, ждать.
Но куница – тоже охотник. Ее зрение, слух и обоняние были лучше, чем у Генри, и к тому же она находилась в своем привычном жилище. Зверь почуял опасность и затаился в укрытии под защитой своих инстинктов. Животные немногое понимают, но знают все. Люди заблуждаются, потому что верят, идут на гибель, потому что надеются. Звери не надеются, не заглядывают в будущее и не сомневаются в себе. Поэтому куница не желала покидать укрытие.
Генри видел вокруг себя яичную скорлупу, перья, кости и резко вонявшие экскременты. Они были еще мягкие и маслянистые. Когда Генри пополз дальше сквозь лабиринт дубовых балок, в кожу ему начали впиваться длинные щепки, но он игнорировал боль. «Это даже к лучшему, что этот вонючий зверь учует мою кровь, – думал Генри. – Может быть, он сделает ошибку и вылезет». Но вонючий зверь не желал делать ошибок и не показывался.
В какой-то момент до Генри вдруг дошло, что он потерял ориентацию. Комната Марты находилась в западном конце дома; крыша имела в длину тридцать метров, а он прополз не меньше двадцати. Сквозь щель дунул ветер и занес ему в нос какое-то высушенное насекомое. Нестерпимо захотелось чихнуть, и Генри попытался перевернуться в тесном пространстве. От этого движения фонарь слетел с головы и погас, так как батарейка выпала из гнезда. Пытаясь лечь на спину, Генри случайно нажал на спуск гарпуна. Стальная стрела со свистом пролетела мимо уха и вонзилась в балку, войдя в нее на целый палец. Если бы стрела попала ему в лицо, то пробила бы череп до самого ствола мозга. Несмотря на темень и вонь, Генри едва не расхохотался. Нет, это и в самом деле было бы забавно – загарпунить самого себя на чердаке собственного дома. Это достойно Дарвиновской премии. Некоторое время Генри лежал неподвижно.
Откуда-то вылезла куница и забралась ему на ногу. Генри ощутил прикосновение когтей к икрам. Шелковистый и теплый мех приятно щекотал кожу, пока зверек перебегал с живота и груди на руку. Зверь принюхивался, щекоча плечо Генри своими усиками. Куница вышла, чтобы обследовать добычу. Генри реалистично оценил свое положение. Если он останется лежать здесь, то куница сожрет его труп и на радостях заведет семью. Он протянул руку и схватил зверя за хвост. Куница пискнула и укусила его за запястье. Острая боль пронзила руку до локтя. Генри дернулся, отпустил куницу, ринулся за ней и при этом зацепился ухом за торчавшую из балки стрелу. Когда боль немного утихла, Генри решил ничего больше не предпринимать. Он закрыл глаза и через несколько мгновений уснул.
Его разбудил тонкий луч света, пробившийся сквозь щель между стропилами. В нос ударил вонючий секрет, которым опрыскала его на прощание куница. Она его пометила! Тебе нечего здесь искать, говорила эта вонючая метка, ты вторгся в мою среду обитания, где никогда не сможешь меня победить.
Генри начал отступать и пополз между балками назад. Снова длинные щепки впивались ему в кожу. Прошла, казалось, целая вечность, прежде чем он добрался до дыры в стене и вывалился в свою среду обитания. Пончо лежал на кровати Марты и дружелюбно помахивал хвостом. Эта верная душа терпеливо его здесь дожидалась. Пес старательно обнюхал руку хозяина, учуяв куницу. Генри захлестнула теплая волна благодарности, и он обнял пса.
– Мой друг, мой добрый друг, ты прекрасно знаешь, что я никчемный, никому не нужный идиот, но все равно остаешься со мной, – прошептал он на ухо Пончо и принялся извлекать застрявшие в коже занозы.
