вероятно, что в такой момент можно шутить, проговорила и показала, как показывают уличные ханыги, поддев край коронки своего зуба, ногтем большого пальца правой кисти, сопровождая это щелчком:
– Зуб даю! Без осмотра больничный не продлит ни один врач!
Она была большая, огромная. Гром-баба – говорили о таких. Пузатой стала, как отец, анестезиолог, давно покинувший наш мир. Остался он в памяти многих, как очень страшный, гориллоподобный, живший с красавицей-женой, матерью Марии Ивановны. Та гуляла от него налево и направо, не опуская хвоста. У дочери вырос живот сразу после первых родов. Из-за гнилого характера за глаза ее звали «бабушкой на сносях». Она была обжорой до неприличия. За столом чавкала. Изо рта летели в разные стороны крошки не пережеванной пищи.
Наступило время, когда заведующая гинекологией Слакина, женщина красивая и успешная, решила оставить заведование. Последнее время много злоупотребляла спиртными напитками. Стала двигать на свое место именно ее – Машеньку Кочетову, чтобы иметь послабление в работе и обезопасить себя, употребляя коньяк на ночных дежурствах. Видели ее пьяную только больные. Вот им и следовало заткнуть рот, если бы они захотели пожаловаться. Лучше Машеньки Кочетовой этого сделать никто бы не смог. Сумела бы еще Черташина. Но та сама уже была в возрасте, как Слакина, и они не любили друг друга.
Я тогда неудачно и непредусмотрительно выпалил Слакиной по поводу транзита власти:
– Как же она, Кочетова, может оперировать? У нее такой большой живот. Она же не дотянется руками до операционной раны. Живот будет упираться в край операционного стола!
На что вездесущий Тостов, уже только мне одному, заметил:
– Серега! Когда она станет заведующей, руки начнут тянуться к деньгам благодарных пациентов, они и отрастут. Как шея у жирафа. Дарвин еще писал про естественный отбор.
Я подумал, что Дарвин писал не о том, а об изменении видов.
От Кочетовой, не согласившись с ее доводами, презрев ее амбиции, большое толстое пузо, я повел жену к Светлане Анатольевне. И продлил у нее больничный лист. Потом вернулся снова в смотровой кабинет к Кочетовой. Она высокомерно удивилась, затем обрадовалась, что я вынужден все-таки обратиться за ее помощью (она обманулась):
– Ну что, я же говорила, ни один врач так не подпишет, пока не посмотрит больную…
Чтобы она не продолжала говорить дальше, да и слушать я не хотел, поэтому зло оборвал ее:
– Да перестаньте вы нести чушь! Перестаньте калечить больных! Я пришел забрать ваш зуб! – напомнил ей клятву, что она «зуб дает».
Она сначала не поняла, а потом вспомнила, как клялась на тюремном жаргоне. Но она не покрылась краской стыда, не стала извиняться, не сникла. Не отводя от моих глаз бесовского взгляда, нагло упираясь в них, где было написано больше, чем я говорил – безумное возмущение от черствости и бессовестности. И я подумал, что же она вытворяет с другими, если такое позволяет с коллегой, судебным врачом.
– Представляете, сколько беды и горя вы уже… и еще принесете людям?! – выпалил я, уходя от нее, сильно хлопнув дверью…
А супруга не оценит моих стараний и усилий по сохранению ее здоровья и, как говорят, воткнет мне нож в спину.
Теперь я снова попал к Светлане Анатольевне и был несказанно рад. К сожалению, таких врачей, старой школы моего поколения, оставалось все меньше и меньше. И тут я еще узнал, что Валентина Афанасьева, о ком я здесь уже упоминал, как о хорошем враче, умерла от онкологического заболевания.
…Мы стали смотреть потерпевшую. На опрос ее я потратил много времени и скоро пойму, что оказались мои усилия не зря. Мое профессиональное чутье не подвело меня и в этот раз. Но снова вызвало переживание и беспокойство.
Инициативу я взял на себя, опыт у меня уже накопился. Я раздвинул у девочки большие половые губы и наступил шок! Вот чего я опасался и предчувствовал… Светлана Анатольевна стояла рядом и ничего пока еще не понимала. Я замолчал, онемел, и, пожалуй, мягко сказано. Я оцепенел. Всегда, будучи достаточно разговорчивым, но вежливым и обходительным с пациентами или свидетельствуемыми, я невольно иносказательно выругался:
– Ну, ё-п-р-с-т!.. – и умолк. Передо мной полулежала девственница! Лишь в одном месте я, конечно, увидел и сразу разглядел небольшой старый разрыв у края девственной плевы, неглубокий и, естественно, не доходящий до ее основания. Я пытался ввести, как делают гинекологи, два вместе сложенных пальца в отверстие плевы, но они лишь незначительно, только кончики обоих пальцев, проходили в само отверстие, обозначая по периметру чуть больше 7 сантиметров, а диаметр круга не более 2,2 сантиметра. Давить дальше было нельзя, чтобы не разорвать ее. Я попросил девочку покашлять и обнаружил хорошо выраженное кольцо сокращения, которое плотно облегало мои пальцы.
Брат ты мой, подумал я, неужели ее отец-насильник имеет размеры своего полового члена по диаметру, как хвост у взрослого поросенка или свинячий хвост, закрученный колесиком. Может он страдает гипоспадией и гимен дочери для него лучший полигон в целях удовлетворения мужских страстей и мелких страстишек? Хотя я не исключал теперь и такого варианта. В жизни случается все. И опыт уже научил меня не удивляться раньше времени, пока не увижу всего сам до конца.
И я вспомнил случай, который запечатлелся в моем сознании и памяти четко и неизгладимо по разным, в таком случае, причинам. Ко мне привезли мужчину, которого обвиняли в изнасиловании по заявлению женщины. Он краснел, стеснялся и даже, я бы сказал, вел себя так, словно жеманился. Я не стану описывать всех подробностей, начну с главного. Он убеждал меня, но как-то не совсем уверенно, в обратном отсчете:
– Доктор! Это неправда! Я не мог никого изнасиловать! – он отводил в сторону взгляд или даже больше смотрел куда-то вниз, и в пол.
А история случилась, по словам женщины, там, где в нашем городе происходил похожие случаи уже не первый раз. Все было достаточно банально. Среди лесного массива из сосен и берез, где белые стволы украшали ландшафт, а вечнозеленые иголки придавали необъяснимую свежесть, смешиваясь цветом и запахом с белым снегом и морозной усладой чистого воздуха – зимой, а летом – все приятно обволакивало прохладой, под сенью деревьев, там и проходила трасса. Строили эту трассу то ли армяне, то ли не армяне. Но на асфальтоукладчике у них было написано большими белыми буквами «АРА». Так, с тех времен, дорогу и стали называть «армянкой». Женщина ночью оказалась на той злополучной армянке, когда мужик схватил ее и
