– Но башковитый коп, – добавил Салман с оттенком уважения в голосе.
– О да, башковитый. Так вот, эта башковитая сучка говорит Гани, что головорезы Сапны оставили на месте последнего убийства следы, которые указывают на участие мафии Кадера. У Гани, понятно, полные штаны, так как его заговор вот-вот раскроется. И ему приходит в голову идея, что надо пожертвовать кем-то из приближенных Кадера, – если молодчики Сапны искромсают кого-нибудь из членов совета мафии, то это собьет копов со следа, они подумают, что Сапна и вправду наш враг.
– Он выбрал Маджида, – продолжил Салман. – И его замысел удался. Расследованием убийства занимался этот Патил, его люди собирали останки Маджида, разбросанные по всему дому. Он знал, как близок Маджид к Кадербхаю. У папаши Патила – вот уж кто, кстати, действительно крутой коп давние счеты с Кадербхаем, он самолично упек его когда-то за решетку, йаар…
– Кадербхай отсиживал срок? – спросил я, пожалев, что не спросил его об этом в свое время, – мы ведь немало говорили с ним о тюрьме.
– Ну да, – засмеялся Салман. – Ему даже удалось бежать из Артур Роуд.
– Ты меня разыгрываешь!
– А ты не знал этого, Лин?
– Нет.
– Это бесподобная история, – отозвался Салман, с чувством покрутив головой. – Попроси как-нибудь Назира, он тебе расскажет. Он помогал Кадеру устроить побег. Это была отчаянная парочка в те дни, Назир и Кадербхай, йаар.
Cанджай в подтверждение этих слов от души шлепнул Назира по спине, попав по еще не вполне зажившей ране. Назир, однако, даже не поморщился. Он внимательно смотрел на меня. Меня впервые посвящали в дела мафии после смерти Абдула Гани и окончания двухнедельной междоусобной войны, унесшей жизни шести наших людей и полностью вернувшей бразды правления в руки Назира и других сторонников Кадера. Я встретил взгляд Назира и медленно кивнул ему. Его суровое неулыбчивое лицо на миг смягчилось и снова стало таким же непроницаемым, как всегда.
– Бедный старина Маджид, – вздохнул Санджай. – Он стал жертвой этого долбаного отвлекающего маневра. Копы – эта сучка Патил со своей командой – и вправду решили, что мафия Кадербхая не имеет никакого отношения к Сапне и стали искать его в других местах. Они знали, как Кадербхай любит Маджида. Гани сорвался с их крючка, и спустя какое-то время его банда снова стала развлекаться со своими топориками.
– А как отнесся к этому Кадер?
– К чему? – спросил Санджай.
– Он имеет в виду, к убийству Маджида, – пояснил Салман. – Да, Лин?
– Да.
Все трое посмотрели на меня с некоторой неуверенностью. На их лицах застыло угрюмое и чуть ли не возмущенное выражение, словно я задал какой-то бестактный вопрос. Но глаза их, в которых прятались секреты и ложь, были в то же время полны сожаления и печали.
– Кадер смирился с этим, – ответил Салман, и сердце у меня болезненно сжалось.
Мы сидели в «Мокамбо», ресторане с кофейным баром в районе Форта. Он блистал чистотой, обслуживали здесь на высшем уровне, обстановка была изысканной и богемной. Крупные бизнесмены, занимавшиеся коммерцией в этом районе, смешивались здесь с толпой гангстеров, модных адвокатов и знаменитостей из мира кино и быстро развивающегося телевидения. Мне нравился «Мокамбо», и я был рад, что Санджай избрал его местом встречи. Разделавшись с обильным, но не слишком обременительным для желудка ланчем, который завершился десертом кульфи[166], мы заказали по второй чашке кофе. Назир сидел слева от меня, спиной к углу и лицом к выходу из ресторана, рядом с ним расположился Санджай Кумар, с которым мы частенько бились на ринге во время тренировок. Теперь он пробился на самый верх и стал членом совета мафии – вернее, того, что осталось от совета Кадербхая. Это был крепко сбитый тридцатилетний гангстер-индиец из Бандры с красивым лицом и крутым характером. Волосы его были уложены с помощью фена начесом, как у кинозвезды. Широко расставленные карие глаза, прятавшиеся под высоким лбом, смотрели с юмором и уверенностью. Нос его был крупным, подбородок мягко закруглялся, а рот в любой момент был готов растянуться в улыбке. У него часто вырывался непроизвольный смех, и это всегда был хороший смех, теплый и заразительный. Санджай обладал щедрой натурой и не позволял никому другому расплачиваться с официантами или барменами – не потому, что ему хотелось пустить пыль в глаза, как полагали некоторые, а из свойственной ему по природе склонности давать и делиться. Храбрости ему было не занимать, и в опасной ситуации на него можно было положиться с такой же уверенностью, как и в повседневных делах. Он легко нравился людям, и нравился мне, так что приходилось делать усилие, чтобы поверить, что он был среди тех, кто отрубил Абдулу Гани руки, ноги и голову топориком.
Рядом с Санджаем был, как всегда, его закадычный друг Салман Мустан. Они были одногодками и вместе выросли в шумном густонаселенном районе Бандра. Говорили, что Салман был не по летам развитым ребенком и изумлял своих родителей-бедняков тем, что уже в начальной школе опережал одноклассников по всем предметам. Его успехи были тем более поразительны, что начиная с пяти лет он не менее двадцати часов в неделю работал вместе с отцом, ощипывая кур и занимаясь уборкой на птичьем дворе.
Я знал о нем немало как от третьих лиц, так и от него самого – он рассказывал о своей жизни время от времени в перерывах между тренировками в спортзале. Когда Салман заявил, что должен бросить школу и устроиться на работу, чтобы поддерживать семью, один из учителей, который был знаком с Абдель Кадер Ханом, попросил главаря мафии принять участие в судьбе мальчика, и Салман стал, как и мой консультант по медицинской практике в трущобах доктор Хамид, одним из протеже Кадербхая. Было решено, что Салман займется юриспруденцией, и Кадер устроил его в иезуитский колледж. Каждый день мальчик из трущоб одевал чистую белую форму и посещал занятия вместе с сыновьями богачей. Колледж давал хорошее образование – Салман свободно говорил по-английски, имел неплохие познания в естественных науках, истории, географии, литературе и искусстве. Но в мальчике бурлили непокорный дух и неуемная тяга к приключениям, с которыми не могли справиться даже сильные руки и крепкие трости воспитателей.
Пока Салман сражался с иезуитами, Санджай пристроился на работу в мафии Кадербхая. Он был курьером и таскал записки и контрабандные товары из одного опорного пункта мафии в другой. Однажды Санджая попытались ограбить гангстеры из соперничающей группировки. Он вступил с ними в драку и, хотя его ранили, сумел доставить Кадеру пакет с контрабандой. Рана была довольно серьезная, на ее лечение ушло два месяца. Салман винил себя в том, что не был в тот момент рядом со своим другом, тут же бросил школу и упросил Кадера взять его к себе, чтобы не расставаться с Санджаем. С тех пор они всегда вместе участвовали во всех акциях, организованных советом мафии.
В ту пору, когда они начинали, им было всего по шестнадцать лет, а незадолго до нашей встречи в «Мокамбо» обоим стукнуло тридцать. Неугомонные мальчишки стали серьезными мужчинами, которые осыпали своих родных материальными благами и держались со спокойным агрессивным апломбом. Они устроили выгодные браки для своих сестер, но сами так и не женились, хотя в Индии это считалось непатриотичным, если не святотатственным. Салман однажды признался мне, что они решили не заводить семью, так как у них обоих было предчувствие, что они умрут насильственной смертью в молодом возрасте. Эта перспектива не пугала и не огорчала их – они рассматривали ее как справедливую сделку с судьбой: они получали власть, увлекательную жизнь и благополучие их близких в обмен на высокую вероятность ранней встречи с ножом или пистолетом. И когда Назир и его друзья расправились со сторонниками Абдула Гани, Салман и Санджай вошли в состав совета мафии.
– Я думаю, Гани все-таки пытался предупредить Кадербхая о своих намерениях, – произнес Салман на чистом английском языке. – Он не случайно целый год капал всем на мозги, распространяя идею о роковом уделе героя, прежде чем сколотил свою банду.
– Да пошел он! – бросил Санджай. – Кто он был такой, чтобы предупреждать Кадербхая о чем бы то ни было? Кто он был такой, чтобы втягивать нас всех в это дерьмо с Патилом и убивать Маджида для того, чтобы выбраться из него? А после всего этого он не моргнув глазом продал нас гребаным пакистанским копам, йаар. Да чтоб ему пусто было на том свете! Если бы можно было откопать его и убить еще раз, я сделал бы это сегодня же. А завтра еще раз, и так каждый день. У меня было бы такое хобби, блин.
– А кто все-таки был Сапной? – спросил я. – Кто был исполнителем всех этих убийств, задуманных Абдулом? Кадербхай сказал мне после того, как убили Абдуллу, что он разоблачил этого Сапну и уничтожил его. Но он не сказал, кто это был такой. И почему надо было уничтожать Сапну, если тот работал на мафию?
