Невероятной густоты растительность, покрывавшая все его лицо, делала Афанасия и впрямь похожим на лешего. А какой, боже правый, запах от него растекался! Это уж ни в сказке, ни пером!
Гостиную наполнила смесь запахов пота, солдатского цейхгауза, чесночной колбасы, какой-то спиртной дряни, по сравнению с которой портвейн «Бело-розовый» показался бы изысканным напитком, вонючих папирос «Звездочка» и чего-то еще такого, что Юрий не смог и распознать.
«Одеколон ему, что ли, подарить? – подумал Васильцев. – Так ведь смысла ноль: все равно сразу выпьет».
– Звиняйте, товарыщ судья, што у нужнике задержауся, – пробасил Афанасий. – С дороги приспичило. И звиняйте, што у галошах – по пархету: босиком ноги стынуть, а птахой над полом порхать – оно як-то несурьезно…
– Ладно, – махнул рукой Юрий. – Ты какую дрянь пил-то нынче?
– Никаку ни дрянь. Вино полодоягодное.
– Так это же самая дрянь и есть, там же краска одна. Закончим с делами, я тебя лучше хересом угощу, у меня есть одна бутылка.
Чудовище замотало головой:
– Не, хренеса вашего не надо – больно у его название матерщинное, – и отхлебнул что-то гадкое из своей фляги.
– Перестань, – остановил его Юрий, – сегодня у нас дело серьезное, надо, чтобы ты был готов.
– Дак я ж усегда готов, як юный лэнинец, – Афанасий для пущей убедительности отдал пионерский салют. – А для вас, товарыщ Василцыв, – дык и на усё готов! Вы ж мене – як ридный тата.
Полковник Головчухин и Вьюн только усмехнулись, а тройной агент и Пчелка брезгливо поморщились. Афанасий заметил это и пробасил:
– А ты нэ моршись, гражданка Пчелка. Не забыла, як самою у тридцать шестом годе у нужнике у Бутырках зэчки топили за то, што «куму» ходила стучать?
Пчелка сказала надменно:
– Не помню, чтобы мы с вами когда-нибудь были знакомы, гражданин… уж не знаю, как вас там.
– Ну, знакомы мы али как, – отозвался Афанасий, – а тильки мой тебе, гражданка Пчелка, совет. Чего ты там себе на ночь с гражданином áгентом напридумала – так выбрось лучше из головы: у его эта ночь целиком занятая – у гостинице «Метрополь» с гражданкой из дружеской Монголии… по хвамилии хрен выговоришь… У их устреча по ихним áгентским делам… – Он подмигнул лощеному Эдуарду Сидоровичу: – С очень приятственным, як я розумию, продолжением. Так что ваша нэ пляшет, гражданка Пчелка, звиняйте мене за мою прямоту.
Вьюн сказал:
– Класс!
Эдуард Сидорович густо покраснел, а Пчелка смотрела на Афанасия с ненавистью и крепко сжимала спицу – довольно, кстати, грозное оружие в ее руке, не раз уже использованное, – того и гляди воткнет ему под левое ребро.
Боясь, что это вправду случится, Васильцев поспешил вмешаться:
– Друзья мои, хватит пустых разговоров. От согласованности наших действий нынче зависит многое. Надеюсь, вы сумеете мне помочь.
С этими словами он дал каждому увеличенную фотографию Полины и попросил незамедлительно начинать поиски. Подробностей объяснять не стал.
Все молча спрятали фотографии, но Афанасий прежде осмотрел, даже обнюхал свою.
– Гм, нэ чую… Ныгде нэ чую… – проговорил он. – Як вы там, товарыщ Василцыв? Почуялось мене, вы Луцифера якого-то в мыслях помянули? Може, его, Луцифера этого чертова, тоже пошукать?
Да, с этим Афанасием надо было держать ухо востро! Никакого «Луцифера» Юрий ему «шукать» не велел, а за нахождение Полины посулил целый ящик «Бело-розового».
– Да мы ж… мы ж и даром усегда готовы! – пробасил Афанасий, растроганный. – А кадыть вы еще и так!.. Нэ кручиньтесь, сшукаем мы вашу Полину!
Остальные, лишь кивая понятливо, стали быстро расходиться. Васильцев не сомневался, что каждый из них сделает все, что сможет. Афанасия, однако, Юрий все же ненадолго придержал.
– Про Люцифера больше не болтай, – приказал он. – И вообще не суйся туда, куда тебя не просят. Снова, что ли, в лабораторию захотел?
– Да я ж… – не на шутку испуганный, забормотал Афанасий. – Я ж… Я ж, товарыщ судья…
– И про «судью» забудь! – прикрикнул на него Васильцев. – Как было велено меня называть?
– Етим… Юрий Андреичем…
– Вот так и называй!
– Есть!
– И других не пугай. Мысли читаешь – так таи при себе. Вон, Пчелка тебя чуть спицей не приколола. Научись язык свой придерживать!
Афанасий встал навытяжку:
– Есть, товарыщ судья… Товарыщ Юрий Андреич!.. Считайте, язык откусиу, як краковскую колбасу! – Потом жалобно заныл: – Тока мене туда, в лабулаторию, под ихний сухий закон, не выдавайте Христа ради…
– Ладно, – сжалился над ним Васильцев. – Ты, главное, девочку мне отыщи.
– Вы мене, что ли, не знаете, товарыщ Юрий Андреич? Под зэмлей отыщу!
«Под землей» – это Васильцеву не понравилось.
– Иди, выполняй, – строго сказал он.
За неимением каблуков, Афанасий сколь мог громко чавкнул галошами:
– Есть выполнять!.. Я тока-то с вашего созволения на дорожку схожу по малому делу, а то напужали вы мене… – и, получив такое соизволение, ринулся в туалет.
Оттуда он перешел в ванную, и Васильцев понял, что если Афанасий сейчас вытрет руки, то полотенце уже ни одна прачечная не спасет, придется выкидывать. Ну да бог с ним, с полотенцем, не велика потеря.
Вода из крана, однако, не лилась. Когда через пару минут Васильцев приоткрыл дверь, Афанасия в ванной комнате не оказалось. Зачем он туда заходил, было ясно – половина жидкости для бритья «Свежесть» в бутылке отсутствовала: свой долгий обратный путь в психлечебницу это чудо-юдо, надо полагать, оценило именно в такую дозу.
И хотя всех прочих мыслей сейчас было невпроворот, Юрий, вспоминая просочившегося сквозь стены Афанасия, думал еще и о том, как мало мы все же знаем о человеческих возможностях.
На следующий день Юрий в форме официанта стоял в ресторанном зале гостиницы «Будапешт», что на Петровке, и тщательно протирал бокалы на одном из угловых столиков. Зал был закрыт на спецобслуживание – через несколько минут здесь должны были кормить обедом иностранцев. Накануне полковник Головчухин позаботился, чтобы на нового официанта тут не очень-то обращали внимание.
Среди этих иностранцев, по расчетам Юрия, должен был быть и Люцифер. Вычислить его помог тройной агент Эдуард Сидорович, давший сведения обо всех иностранцах, за последнюю неделю прибывших в СССР. Слава богу, не больно много иностранцев пересекало границы отгородившейся от мира Родины; таких из списка Эдуарда Сидоровича было всего-то двенадцать человек.
Четверых шахматистов Юрий сразу же отсек: все они давно и хорошо знали друг друга, а Люцифер всегда работал только в одиночку, а все, кто знал его в лицо, быстро отправлялись в мир иной.
Еще один, португальский коммунист, прибыл по делам Коминтерна для встречи лично с товарищем Димитровым. Конечно, Люцифер мог смастерить себе любую биографию, но, как решил Юрий, с Коминтерном все-таки едва ли стал бы связываться – и хлопотно, и опасно.
А вот это погорячее! Делегация куроводов из разных стран, числом семь человек, прибыла с целью перенять самый передовой в мире опыт нашего отечественного куроводства. Никто из этих куроводов, судя по всему, прежде друг друга не знал в лицо, так что лучшей компании для Люцифера и не придумать.
Если Люцифер один из них, то теперь предстояло вычислить, кто именно, и у Юрия имелся на сей счет некоторый план.
Обнаружить Люцифера было дело непростое. В лицо его никто не знал. Впрочем, и сам Люцифер уже, наверно, не помнил своего лица – все время менял внешность, даже, говорят, пластические операции делал.
План же Васильцева был такой. Во все, что вскоре должно было быть подано куроводам, даже в минералку, Вьюн сегодня утром подсыпал совсем немножечко мышьяка. Отравить человека такой дозой невозможно, разве что вызвать небольшое расстройство желудка. Но Люцифер распознает мышьяк моментально, у него – Юрий давно про это слышал – есть какой-то особый перстень, который сразу изменит цвет вблизи даже крохотных крупиц яда, поэтому уж он-то, Люцифер, не притронется ни к чему.
Наконец куроводы появились, и их начали рассаживать за большим столом. Васильцев приглядывался к ним из своего угла: который же из них?..
Нет, покамест, конечно, не распознать.
К холодным закускам не притронулись аж пятеро из семерых. Много!..
Вот француз и немец выпили немного пива – стало быть, их можно исключить. Итого осталось трое. Увы, тоже многовато.
После подачи горячих блюд таких, не притронувшихся, осталось лишь двое – худощавый пожилой итальянец и толстая, тоже немолодая, нарумяненная венгерка.
Выходит, итальянец…
Впрочем, и венгерку сбрасывать со счетов нельзя, с Люцифера станется и в женщину обрядиться. Двое – это тоже было несколько многовато, но уже относительно терпимо.
Да и скорее всего это итальянец: венгерка-то может не есть оттого, что соблюдает какую-нибудь особую диету, уж больно толста, а у итальянца с фигурой вроде все в норме.
