Ознакомительная версия.
Лэнгдон перешёл к слайдам, показывающим в подробностях Рвы пороков и провёл аудиторию через рвы, один за другим.
— Сверху вниз мы видим: соблазнители, которых секут хлыстом демоны… льстецы, плавающие в человеческих экскрементах… священники-мздоимцы, зарытые наполовину, ногами кверху… колдуны с головами, развёрнутыми назад… продажные политики во рвах с кипящей водой… лицемеры в тяжёлых свинцовых плащах… воры, которых кусают змеи… раздающие советы мошенники, пожираемые пламенем… сеятели раздоров, разрываемые на части демонами… и наконец, лжецы, изъеденные болезнями до неузнаваемости. — Лэнгдон вновь повернулся к аудитории. — Скорее всего, Данте припас для лжецов этот последний ров потому, что распространение о нём множества лживых слухов привело к его высылке из любимой им Флоренции.
— Роберт? Это был голос Сиенны.
Лэнгдон тут же вернулся мыслями к настоящему.
Сиенна испытующе на него уставилась.
— В чём дело?
— В нашей версии Карты, — возбуждённо сказал он, — живопись изменена!
Он выудил проектор из кармана пиджака и встряхнул его с силой, насколько это позволяло ограниченное пространство. Громко заколотился запускающий шарик, но этот звук заглушили сирены.
— Тот, кто создал это изображение, изменил порядок следования уровней во Рвах пороков!
Когда устройство снова засветилось, Лэнгдон направил его на плоскую поверхность перед ними. Возникла Карта ада, ярко выделявшаяся в тускло освещённом окружении.
— Боттичелли на поверхности биотуалета, — со стыдом подумал Лэнгдон. К сожалению, это было наименее изящное место, где когда-либо демонстрировали Боттичелли. Лэнгдон окинул глазами все десять рвов и возбуждённо закивал.
— Ну точно, — воскликнул он. — Всё не так! Последний ров пороков должен быть заполнен больными, а не людьми, зарытыми вверх ногами. Десятый уровень — для лжецов, а не для священников-мздоимцев!
У Сиенны был заинтригованный вид.
— Но зачем кому-то понадобилось это менять?
— Catrovacer, — прошептал Лэнгдон, разглядывая маленькие буквы на каждой ступени ада. — Я не думаю, что это что-то означает.
Несмотря на травму, которая стерла у Лэнгдона воспоминания последних двух дней, он чувствовал, что сейчас его память прекрасно функционирует. Он закрыл глаза и воспроизвел две версии Карты ада в своей голове, чтобы сравнить их отличия. Изменений в Рвах порока было меньше, чем ожидал Лэнгдон… и все-таки он ощутил, как будто пелена внезапно опустилась перед ним.
Внезапно все стало совершенно ясно.
«Ищите и обрящете!»
— Что это значит? — допытывалась Сиенна.
У Лэнгдона высохло во рту.
— Я знаю, почему я во Флоренции.
— Знаешь?!
— Да, и я знаю, куда мне следует идти.
Сиенна схватила его за руку.
— Куда же?!
Лэнгдон будто только что стал на твердую землю с того момента, как проснулся в больнице.
— Эти десять букв, — прошептал он. — На самом деле они указывает на точное место в старом городе. Там все ответы.
— Где в старом городе?! — требовала Сиенна. — Что ты узнал?
Звуки смеющихся голосов послышались на другой стороне передвижного туалета. Еще одна группа студентов-художников проходила мимо, шутя и болтая на различных языках. Лэнгдон осторожно выглянул из-за кабинки, наблюдая за ними. Затем посмотрел нет ли полиции.
— Нам нужно идти. Объясню по пути.
— По пути?! — Сиенна покачала головой. — Нам никогда не пройти через Римские ворота!
— Жди тридцать секунд, — сказал он, — затем следуй за мной.
С этими словами Лэнгдон выскользнул наружу, оставив своего нового озадаченного друга в одиночестве.
— Scusi! — Роберт Лэнгдон погнался за студентами. — Scusate![21]
Они обернулись, и Лэнгдон осмотрелся вокруг как потерявшийся турист.
— Dov’è l’Istituto statale d’arte?[22] — спросил Лэнгдон на ломаном итальянском.
Татуированный парень равнодушно выпустил клуб дыма от сигареты и ехидно ответил:
— Non parliamo italiano.[23] — У него был французский акцент.
Одна из девушек, сделав замечание своему татуированному другу, вежливо указала на спуск к длинной стене около Римских ворот.
— Più avanti, sempre dritto.
— Прямо перед вами, — перевел Лэнгдон. — Спасибо.
Как было задумано, Сиенна незаметно появилась из-за передвижного туалета. Стройная тридцатидвухлетняя женщина подошла к группе, и Лэнгдон приветливо положил свою руку ей на плечо.
— Это моя сестра Сиенна. Она преподаватель живописи.
Татуированный парень пробормотал:
— TILF. — И его друзья засмеялись.
Лэнгдон не обратил внимания.
— Мы приехали во Флоренцию, чтобы провести год обучения за границей. Можем ли мы войти внутрь с вами?
— Ma certo[24], — улыбнувшись, ответила итальянская девушка.
Когда группа проходила рядом с полицией возле Римских Ворот, Сиенна начала разговор со студентами, в то время как Лэнгдон, сутулясь, исчез в середине группы, пытаясь не попасться на глаза.
«Ищите и обрящете», — думал Лэнгдон. Его пульс подскочил от волнения, когда он представил десять Рвов порока.
Catrovacer. Находясь в центре одной из самых загадочных тайн мира искусств, Лэнгдон понимал, что эти десять букв — многовековая загадка, которая до сих пор не решена. В 1563 году, эти десять букв использовали для написания сообщений высоко на стене, внутри знаменитого Палаццо Веккио. Изображенные на высоте в сорок футов, они были едва различимы без бинокля. Столетиями они оставались скрытыми у всех на виду, пока в 1970-х не были обнаружены теперь уже известным специалистом по живописи, который потратил десятилетия, пытаясь раскрыть их смысл. Несмотря на многочисленные теории, значение сообщения и по сей день остается загадкой.
Для Лэнгдона этот код был как родной дом — тихая гавань в этом странном и бурлящем море. Все-таки, сферой интересов Лэнгдона были история искусств и древние тайны, а не биологически опасные капсулы и стрельба из оружия.
Впереди, к Римских воротам начало стекаться еще больше полицейских машин.
— Боже, — сказал татуированный парень. — Наверное, тот, кого они ищут, сделал что-то ужасное.
Группа приблизилась к правой части главных ворот Института искусств, где собравшаяся толпа студентов наблюдала за суматохой у Римских ворот. Немного зарабатывающий охранник равнодушно рассматривал пропуска студентов, входящих внутрь, больше интересуясь, что делает полиция.
Громкий визг тормозов разнесся по площади, когда хорошо всем знакомый фургон занесло у Римских ворот.
Лэнгдону было не обязательно на него смотреть.
Не сказав ни слова, они с Сиенной воспользовались моментом, проскользнув через ворота со своими новыми друзьями.
Дорога к входу в Институт искусств была поразительно красивой, без преувеличения можно сказать почти королевской. Массивные дубы выгнулись мягко с двух сторон, создавая навес, который окаймлял отдаленное здание — огромное, потускневшее желтое сооружение с тройным портиком и просторной овальной лужайкой.
Лэнгдон знал, что здание, как и многие другие в городе, было введено в эксплуатацию той же знаменитой династией, которая господствовала во Флоренции в течение пятнадцатых, шестнадцатых и семнадцатых веков.
Медичи.
Одно имя стало символом Флоренции. За три столетия правления королевский дом Медичи накопил несоизмеримое богатство и влияние, благодаря становлению четырех Пап, двух королев Франции и крупнейшего финансового института всей Европы. По сей день, метод учета, изобретенный Медичи, используется в современных банках — двойная система учета доходов и расходов.
Однако, величайшим наследием Медичи были не финансы и политика, а, пожалуй, искусство. Являясь, возможно, самыми щедрыми покровителями искусства за все время, Медичи поручили огромное количество заказов, обеспечивших становление Ренессанса. Список светил, получивших покровительство Медичи, колеблется от да Винчи и Галилея до Ботичелли — наиболее известная картина которого была результатом заказа Лоренцо Медичи, который предложил повесить сексуально провокационную картину над брачной постелью своего двоюродного брата в качестве свадебного подарка.
Лоренцо Медичи — известный в свое время как Лоренцо Великолепный за свою доброжелательность — был, в своем роде, успешным художником и поэтом и, как поговаривали, обладал превосходным видением. В 1489 году Лоренцо приятно отозвался о работе молодого флорентийского скульптора и пригласил мальчика переехать во дворец Медичи, где он мог практиковать свое мастерство в окружении изобразительного искусства, великой поэзии и высокой культуры. Под опекой Медичи юноша преуспел и в конечном итоге создал две самых знаменитых скульптуры в истории — Пиета и Давид. Сегодня мы знаем его как Микеланджело — творческий гигант, которого иногда называют великим даром Медичи человечеству.
Ознакомительная версия.
