Раньше он их не замечал – внимание было приковано к рисункам, он просто не видел эти пятнышки.
Похоже на маленького зверька. Белка?
Он положил большой палец на обрез и перелистал книгу: быстро отпускал страницы по одной – и белка задвигалась! Он вспомнил, что так начиналось искусство мультипликации, в школе рассказывали: рисовали на каждой странице, скажем, дровосека… и, если быстро перелистывать книгу, дровосек начинал рубить дрова.
Белка, оказывается, кочевала из книги в книгу. В «Зверомастере» она прыгала в самом низу, в «Ста руках принцессы» и «Вивеке в каменном доме» допрыгала почти до середины, а в «Ведьминой болезни» доскакала до самого верха и исчезла. Все четыре книги были частями мультипликационного фильма о побеге маленькой белки.
Белка убегает.
Это, несомненно, знак. Во всяком случае, он понял это как знак.
Помещение, арендованное «Богемос» для репетиций, находилось в гавани, в нескольких кварталах от бара «У Билла». Совершенно пустая комната, только стены оклеены ячейками от яиц, чтобы гасить эхо.
Ян сидит за ударными. Он управляет ритмом, и в то же время ритм управляет им. «Богемос» начали с классики – Sweet Home Alabama. Устойчивый четырехтактный ритм, ему это было не трудно. Разогревшись, они больше часа играли старый рок.
Реттиг то и дело поворачивался к нему с микрофоном в руке и одобрительно подмигивал:
– Чуть мягче дробь, Ян!
Ян кивает – понял. Многие годы он в одиночестве сидел за компьютером и компоновал музыку. Странное чувство – оказаться среди живых музыкантов. Сначала нервничал, потом стало лучше и лучше.
Установка «Тама» довольно потрепанная, ничуть не лучше, чем его собственная, даже, пожалуй, похуже. Кожа на бочке и малом барабане потертая, вот-вот лопнет. Ну что ж… можно не осторожничать.
– Отлично, – улыбается Реттиг. – Плотнее и плотнее.
Кроме него и Яна еще двое – Расмус, вторая гитара, и бас-гитарист Андерс. Оба за все время репетиции не проронили ни слова, только иногда поглядывали исподволь, и Ян так и не понял, что они думают по поводу новобранца, заменившего их постоянного ударника Карла.
Интересно, а они тоже охранники из клиники?
В четверть девятого они начали собирать оборудование. Гитаристам собирать особенно нечего – они суют инструменты в футляры и исчезают. Остались Реттиг и Ян – он знает, что Реттиг ждет ответ.
– Хорошо играешь, – похвалил Реттиг, – африканский стиль.
– Спасибо. – Ян встал с табуретки. – Приятно было поработать.
– Ты и раньше играл в группе?
– Конечно, – врет Ян, не задумываясь.
Они замолчали. Стало неправдоподобно тихо – наверное, из-за яичных ячеек. Реттиг принес из прихожей длинный футляр и посмотрел на Яна:
– Надумал что-нибудь? Насчет вчерашнего?
Ян опустил голову.
– Сегодня День детей, четвертое октября, – сказал он тихо. – Ты знал об этом. Ларе?
Парс покачал головой, не отрываясь от работы, – он развинчивал штатив микрофона.
– А разве не День коричных булочек?
– И это тоже.
Они опять замолчали.
– А у тебя есть дети, Парс?
– Почему ты спрашиваешь?
– Общаясь с детьми, становишься мудрее.
– Да, наверное… но, к сожалению, детей у меня нет. Девушка есть, а детей нет. А у тебя?
– Нет… Своих нет.
– Ну ладно… такты надумал что-нибудь? – повторил Парс вопрос.
– У меня есть еще один вопрос… что вы от этого имеете?
– В общем, ничего, – ответил Реттиг после паузы.
– А не в общем?
– Чепуха какая-то… берем немного за доставку. Надо же сортировщика как-то заинтересовать. Сорок крон за письмо. На этом не разбогатеешь.
– И только письма? – Ян уже не помнил, в который раз он задал этот вопрос, но Реттиг оказался терпеливым парнем.
– Да, Ян. Обычные письма.
– О’кей… Можно попробовать.
– Прекрасно. – Парс положил разобранный штатив на пол. – Сделаем так. Ты получаешь от меня пакет, а в следующую ночную смену захватишь его в комнату свиданий. Ночью, как можно ближе к полуночи. Но не каждую ночь… – Он достал из сумки какую-то распечатку. – Только когда работает один из нас. Вот расписание смен.
– Один из вас? Ты и кто еще?
– Карл. Наш ударник. – Ларе понизил голос. – Он тоже в охране… Значит, так. Где-то после одиннадцати ты поднимаешься на лифте в комнату для свиданий… Проверь, конечно, нет ли там кого, но могу гарантировать – никого не будет. Войдешь в комнату, положишь конверт под подушку на диване. И вернешься к детям. Они ведь спят в это время?
Ян кивнул. Вспомнил про двух электронных Ангелов.
– Есть вопросы?
– Насчет доставки – нет. Но мне хотелось бы побольше узнать о больных.
Реттиг укладывает в футляр микрофон, в другой – свою соло-гитару.
– Мы не имеем права говорить о наших больных, ты ведь знаешь.
– Что они делают там, наверху?
– Ничего особенного… Ждут. Как и мы все, ждут. Все только ждут и ждут.
Ян молчит. Спросить, не спросить? Наконец решается:
– А среди ваших… пациентов… нет ли случайно некоей Алис Рами?
Реттиг быстро покачал головой. Настолько быстро, что Яну показалось, он даже не попытался вспомнить.
– Нет. Анна есть, Апида есть… никакой Алис.
– А Бланкер?
На этот раз Реттиг задумался.
– Да… Бланкер есть. Мария Бланкер.
Ян вздрогнул и подался вперед:
– Сколько ей лет?
– Не старая.
– Лет тридцать?
– Может быть… тридцать, тридцать пять… очень пугливая. Или, может, скрытная. Сидит в одном из женских отделений и почти не выходит.
В одном из женских отделений… значит, их несколько?
– А у нее есть дети в подготовительной школе?
Ответы на вопросы следуют со все увеличивающимися промежутками.
– Может быть… к ней иногда приводят ребенка.
– Мальчик?
– Девочка.
– А как ее зовут?
Реттиг разводит руками и смотрит на часы:
– Мне пора домой. – Он кладет портфель на стол, не отпуская ручку, и внимательно смотрит на Яна: – Вернемся к письмам, Ян… Когда у тебя ближайшая ночная смена?
– Завтра.
– Прекрасно.
Реттиг достает из портфеля большой белый конверт, толстый, в несколько сантиметров. Две буквы выведены тушью: S. Р.
– Можешь оставить вот это?
Ян принимает тщательно заклеенный скотчем конверт и взвешивает на руке. Не открывая, ощупывает.
Мягкий. Пачка писем… и только? Ничего твердого, никаких пакетиков с порошком наощупь он не обнаружил.
– Хорошо.
Он кивает Реттигу и пытается уговорить себя, что действует правильно.
На следующий день после репетиции с «Богемос» он сменяет в «Полянке» Ханну Аронссон. Не успел Ян снять куртку, она появилась из подушечной с приложенным к губам пальцем. Вид довольно уставший.
– Ш-ш-ш…
Дети только что уснули. Он молча кивает, проходит в комнату воспитателей и быстро сует рюкзак в свой шкаф. Рюкзак с конвертом – его первое секретное задание. Почтальон Ян.
И в кухню – к Ханне. Та стоит и ждет завершения цикла в посудомоечной машине.
– Спят хорошо?
– Надеюсь. – Она вздыхает. – Они сегодня как с ума посходили. Дуются друг на друга, ревут, дерутся…
– А сколько их?
– Как всегда… – Ханна посмотрела на него с легким удивлением. – Лео, Матильда и Мира.
Они замолчали. С Ханной не так-то легко завязать разговор. С другими в «Полянке» – пожалуйста, говори на любые темы, все получается легко и непринужденно. Но не с Ханной. Клещами слова не вытянешь. И все же Яну есть о чем с ней поговорить.
– Ханна, помнишь, я рассказывал тебе на той неделе…
– Что?
– Ну… как я работал в детском саду и однажды потерял ребенка в лесу.
Она кивает – да, помню.
– А ты… ты никому про это не говорила?
По ее лицу невозможно что-либо прочитать. Большие, спокойные, ничего не выражающие глаза.
– Никому.
– Хорошо.
Ему вдруг показалось, что Ханна хочет еще что-то сказать. Нет, должно быть, и вправду показалось – вытащила последнюю партию посуды из посудомойки, расставила в шкафу и закрыла дверцу:
– Все. На сегодня все.
– Конечно. Какие планы на вечер?
– Еще не знаю… Наверное, схожу в спортзал.
Он и так догадывался, что Ханна держит себя в форме: тонкая, но мускулистая фигура, хорошо натренированное тело. Не как у Алис Рами – та худая, как былинка.
Через десять минут Ян запирает за Ханной дверь и остается в одиночестве. Ни телевизора, ни стереосистемы – только эхо вчерашнего рока с «Богемос». Неожиданно для себя он получил большое удовольствие от репетиции. Интересно, будет ли приглашать его Ларе Реттиги в дальнейшем?
Вполне возможно. Надо только с честью справиться с ролью почтальона.
Дети крепко спят, и делать совершенно нечего. Ждать, пока стрелки покажут одиннадцать.
Он присел с книгой в кухне. Но сосредоточиться на чтении не может, все время поглядывает в окно, где царит непроглядная осенняя мгла.
