Мистер Мур помолчал, ожидая, что я продолжу. Я отчетливо слышал треск печатных машинок в редакции.
— И ты думаешь?..
— Да, не знаю… это дело… Если вы ему все правильно преподнесете, он и правда может… Я имею в виду связь с этими испанскими делами… и насчет сеньоры, если нам удастся их свести… и чтобы портрет этой мелкой…
— О чем ты, Стиви?
— Да ни о чем… Он правильно настроен, тут все в порядке. И если дело ведет в ту сторону, куда может…
— А-а… — облегченно выдохнул мистер Мур. — Понял… Похоже, твое образование начинает приносить плоды, мой мальчик.
— Чё, правда?
— Если я понял тебя правильно, ты говоришь о том, что это дело может вытащить за собой на свет божий довольно неприглядные подробности касательно тех же общественных кругов, что суют доктору палки в колеса. И тот факт, что здесь замешано невинное дитя, все это лишь усугубит. Верно?
— Ну типа да. Что-то вроде.
Мистер Мур присвистнул:
— Вот что я тебе скажу, Стиви. Я знаю Ласло еще с тех пор, когда мы с ним были моложе тебя сейчас. И мне все равно, насколько ему надоело и он вымотан, но если уж это его не расшевелит, значит, Ласло умер и мы уже сейчас можем готовить похороны.
— Ага. Только нам нужно правильно ему подсунуть идею.
— На этот счет можешь не беспокоиться. Я уже обо всем позаботился. Скажи доктору, что мы все явимся к нему на коктейль. — Тут я услышал, как на том конце линии кто-то позвал мистера Мура. — Да? — ответил он в сторону. — Что? Бенсонхёрст? Нет-нет-нет, Гарри, я занимаюсь Нью-Йорком! Да какая мне разница, что там сказал босс Платт, Бенсонхёрст — это не Нью-Йорк! Но это и не было моим сюжетом с самого начала! Ну, хорошо, хорошо… — Голос его снова стал яснее. — Стиви, мне пора — тут какой-то сумасшедший врач вчера свою семью пытался перестрелять в Бенсонхёрсте. Властям явно не нравится, как мы преподнесли эту историю. В общем, не забудь — мы собираемся на коктейль.
— Но вы же не рассказали мне, что вы там раскопали…
— Потом, — ответил он.
Щелчок и тишина. Похоже, у меня не оставалось другого выбора, кроме как дождаться вечера и выяснить, о чем же таком любопытном толковал мистер Мур.
Доктору Крайцлеру удалось проспать до середины дня, после чего он вызвал Сайруса в свой кабинет. Я тоже сунул голову в дверь, дабы сообщить доктору, что мистер Мур, мисс Говард и Айзексоны намереваются прийти на коктейль, перспектива чего вроде немного его утешила. Далее они с Сайрусом принялись перебирать всю почту за последние дни, которая миновала внимание доктора. Пока они были всецело сосредоточены на этом занятии, я попытался пару часиков поучиться, однако довольно вымученно. В итоге, придумав себе отговорку, что многие дети и так летом не учатся, я спустился в каретный сарай, чтобы тайком курнуть там, а заодно подсыпать Фредерику еще овса и лишний раз пройтись скребком по его шкуре. Затем настала очередь Гвендолин, ожидавшей с обыкновенным своим терпением. Она была доброй кобылой, такой же сильной, как и Фредерик, но без присущего ему пыла — и ее присутствие подействовало на меня несколько умиротворяюще.
Гости объявились около половины седьмого. Солнце все еще ярко сияло меж двумя квадратными коренастыми башнями церкви Святого Георгия, что на западной стороне Стайвесант-парка: сегодня был самый длинный день в году, и все прогнозы сходились на том, что такая дивная погодка должна продержаться почти всю неделю. Мистер Мур с компанией поднялись в гостиную, где доктор все еще был погружен в чтение какого-то письма, одновременно слушая игру и пение Сайруса: тот исполнял печальную оперную арию о том, наверно, как люди влюбляются, после чего умирают (насколько я разузнал о сем музыкальном жанре — извечная оперная тема). За нижеследующей сценой я наблюдал с верхнего пролета лестницы, укрывшись в уголке потемнее.
Доктор встал и тепло пожал каждому руку, а мистер Мур хлопнул его по спине.
— Ласло… отвратительно выглядите, — объявил он, немедленно доставая серебряный портсигар, где у него хранились сигареты, набитые дивной смесью виргинского и русского черных табаков.
— Хорошо, что вы это заметили, Мур, — со вздохом ответил доктор, указывая мисс Говард на мягкое кресло, стоявшее напротив. — Сара, прошу вас.
— Джон, как всегда, — само воплощение такта, — произнесла та, присаживаясь. — С учетом всех обстоятельств, доктор, мне кажется, выглядите вы просто изумительно.
— М-да… — буркнул доктор неуверенно. — С учетом всех обстоятельств… — Мисс Говард вновь улыбнулась, сообразив, насколько двусмысленным вышел ее комплимент, но доктор вернул ей улыбку, разряжая обстановку и показывая, что по достоинству оценил ее слова. — И детектив-сержанты здесь, — продолжил он. — Это, без сомнения, приятный сюрприз. Сегодня я получил письмо от Рузвельта — как раз читал его, когда вы появились.
— Правда? — спросил Люциус, вместе с братом подвигаясь ближе к креслу доктора. — Что же он пишет?
— Спорю, он теперь не так измывается над моряками, как проделывал это с нашими патрульными, — добавил Маркус.
— Неприятно вас прерывать, — вмешался мистер Мур из другого угла гостиной, — но все же мы здесь ради коктейлей. Ничего, Крайцлер, если мы сами себе их смешаем? — И он указал на тележку из красного дерева со стеклянными полочками, загруженную бутылками. — Не верится мне, что эта валькирия внизу возьмет сей труд на себя. Она, к слову, беженка, что ли?
— Миссис Лешко? — Доктор кивком указал на тележку со спиртным, и мистер Мур бросился к ней, словно умирающий от жажды в пустыне. — Да нет, боюсь, она — наша нынешняя экономка. И к моему глубочайшему сожалению, наша кухарка. Я просил Сайруса попробовать подыскать ей другое место… Мне бы не хотелось ее увольнять, прежде чем она не найдет себе работу.
— То есть, я вас правильно понял — вы питаетесь ее стряпней? — изумился мистер Мур, выставляя в ряд шесть стаканов и наполняя каждый поочередно джином, небольшим количеством вермута и завершая композицию капелькой горькой настойки: он называл эту штуку мартини, хотя я слыхал, как некоторые бармены звали ее мартинес.[8] — Ласло, вы же знаете, какова русская кухня, — продолжил он, обнося всех напитками. — Я имею в виду, они же едят лишь потому, что им приходится.
— Я прискорбно осведомлен об этом, Мур, уж вы мне поверьте.
— Так что с письмом, доктор? — спросила мисс Говард, потягивая коктейль. — О чем нам хотел поведать наш глубокоуважаемый заместитель министра?
— Боюсь, ни о чем хорошем, — ответил доктор. — Последний раз, когда я получал весточку от Рузвельта, он сообщал, что проводит довольно много времени с Кэботом Лоджем в доме Генри Адамса.[9] Сам Генри сейчас в Европе, однако там его нелепый брат — похоже, держит двор в его столовой.
— Брукс? — поинтересовалась мисс Говард. — Вы находите это скверным, доктор?
— Вы же не считаете, что к нему в самом деле кто-то прислушивается, — вставил Маркус.
— В этом я не вполне уверен, — ответил доктор. — Я отписал Рузвельту, что считаю Брукса Адамса субъектом, склонным к бреду, возможно даже — патологически склонным. В нынешнем письме он утверждает, что скорее согласен в целом с моей оценкой, но все еще видит некоторый прок во многих идеях этого человека.
— Это пугает, — выпучил глаза Люциус. — Все эти бредни насчет «боевого духа» и «крови воинов»…
— Форменный нонсенс, вот что это такое, — провозгласил доктор. — Когда люди, подобные Бруксу Адамсу, зовут к войне, дабы воодушевить соотечественников, они тем самым лишь демонстрируют собственную дегенеративность. Хотел бы я взглянуть на этого крикуна поблизости от поля боя…
— Ласло, — сказал мистер Мур, — успокойтесь. Брукс сейчас в моде, вот и все. Никто не принимает его всерьез.
— Так нет же, такие люди, как Рузвельт и Лодж, воспринимают его идеи всерьез. — Доктор встал и, немного пройдясь, остановился у крупной пальмы в горшке рядом с распахнутым двустворчатым окном, не переставая покачивать головой. — Они там в своем Вашингтоне сейчас, будто школьники, строят планы войны с Испанией — и я вам вот что скажу: война эта изменит страну. Глубоко изменит. И далеко не к лучшему.
Мистер Мур улыбнулся, допивая:
— Вы говорите, как профессор Джеймс. Он утверждает то же самое. Вы, кстати, так с ним и не виделись?
— Не говорите ерунды, — отозвался доктор, слегка смутившись при упоминании своего старого учителя, с которым, по правде сказать, он действительно не разговаривал уже много лет.
— Что ж, — сказал Люциус, пытаясь выглядеть беспристрастным. — У испанцев, допустим, есть веский повод на нас обижаться — мы же как только их не обзывали, от свиней до мясников, из-за их обращения с кубинскими повстанцами.
