– Так… время почти точно совпадает, – прошептал Фицдуэйн. Причины, почему на него было совершено покушение, почти наверняка были связаны с его борьбой против некоего Кадара, террориста, известного также под кличкой Палач. Если попытка была предпринята из мести, то Хьюго, конечно, не был готов к тому, что пройдет столько времени. Предполагаемые убийцы тем временем были на время выведены из строя, так что задержкой он был обязан любезности японского правосудия. Но почему все-таки японцы?
– Единственное, что не совсем укладывается в схему, – продолжил Килмара, – это то, что согласно сведениям, полученным из Токио, наши трое друзей никак не могли появиться на твоем острове.
– А почему? – удивился Фицдуэйн.
– Предполагается, что сейчас они на Ближнем Востоке, – охотно объяснил Килмара. – Так сказал компьютер. Но что они знают, эти компьютеры?! Гораздо более существенным мне показался слегка необычный порядок, в каком поступали из некоторых источников ответы на наш запрос. Сначала молчание, потом – самый скупой минимум и только в самом конце настоящий фонтан слухов и домыслов. У меня сложилось впечатление, что кто-то пронюхал, что мы можем внести в их игры свой скромный вклад. Что же до того, кем могут быть эти люди…
Он озабоченно взглянул на Фицдуэйна. Выражение лица друга показалось ему странным, и он тактично спросил:
– Хьюго, ты уверен, что хочешь снова влезать во все это?
– А-аа-а! – Фицдуэйн издал звук, отдаленно напоминающий вздох понимания и признательности.
– Вот и Эделейн иногда говорит то же самое, – заметил Килмара дружески. – И я никогда не знаю наверняка, хорошо это или плохо. Смысл этого восклицания целиком зависит от контекста.
– А-аа-а, – повторил Фицдуэйн. Он полусидел на подушках на госпитальной койке. Лицо его стало пугающе белым. Внезапно он резко наклонился вперед, словно кто-то толкнул его в спину, и его вырвало.
Килмара нажал на кнопку тревожного сигнала, думая о том, что принятые им меры предосторожности могут помешать медицинской помощи поспеть вовремя. Умереть по вине системы собственной безопасности было бы довольно злой шуткой. Хьюго, безусловно, оценил бы это.
Килмара снова посмотрел на друга. Фицдуэйн откинулся назад на подушки, и лицо его было уже не бледное, а какое-то зеленое.
– Прошу прощения, – пробормотал он. Потом глаза его закрылись, и он отключился. На щеках его, как ни странно, появился легкий румянец.
Дверь в палату распахнулась, и комнату заполнили одетые в белое люди. К счастью они, похоже, знали, что делают.
“Все-таки это не очень здорово, когда тебя подстрелят, – подумал Килмара. – Вернее, совсем не здорово, ибо связано с такими вещами, о которых мы даже не любим говорить. А не любим мы говорить о пролитой крови, о гнойных ранах, о раздробленных костях и истерзанной плоти, о времени и о боли”.
В комнате остро пахло лекарствами и рвотой, но не было ни следа того, что вечно сопровождает наступление смерти, напоминая всем и каждому о бренности земного существования. Как ни старался Килмара, он не чувствовал присутствия страха.
Сосредоточившись на Фицдуэйне, дежурная бригада до поры до времени не обращала никакого внимания на Кил-мару, который так и остался сидеть в кресле для посетителей. Именно в этот момент он вдруг окончательно понял, что Фицдуэйн действительно выздоровеет. Надежда превратилась в уверенность. Килмара даже почувствовал легкое головокружение и слабость, когда напряжение этих бесконечных недель оставило его. Ему хотелось засмеяться или заплакать, закричать в голос или просто лечь и заснуть. Тем не менее, выражение его лица нисколько не изменилось.
Один из медиков повернулся, чтобы взять что-то из рук сестры, и неожиданно заметил Килмару. Врач был на дежурстве уже Бог знает сколько времени и смертельно устал; может быть, поэтому он оказался столь раздраженно-немногословен.
– Вон отсюда, – приказал он. – Эй вы там, немедленно убирайтесь!
– Немедленно убирайтесь отсюда, господин генерал, – уточнил Килмара, но послушался.
Ему было ясно, что Фицдуэйн не вышел из игры, однако, чтобы снова стать опасным игроком, ему потребуется время. Зная своего друга, он мог предположить, что времени потребуется немного.
Япония. Токио, 24 января
Чифуни, облаченная в рабочую одежду, чтобы уберечься от характерного запаха пороха, которым могло пропахнуть се уличное платье, в течение сорока пяти минут трудилась во внутреннем тире “Кванчо”, тренируясь в стрельбе при недостаточном освещении.
Ежедневно, в течение всей пятидневной рабочей недели, она выстреливала не меньше чем по сотне патронов, поддерживая форму.
Стрельба требовала полной концентрации внимания. Для проекции на экране Чифуни выбрала пленки, связанные с захватом заложников и тому подобные сложные ситуации, в которых, кроме точной стрельбы, требовалось за считанные секунды или даже меньше разобраться, где преступники, а где их жертвы. Недостаточное освещение осложняло и без того нелегкую задачу, но Чифуни избрала именно эту методику, так как ей казалось, что в ближайшем будущем ее может подстерегать нечто в этом роде.
Практиковалась она как с оптическим прицелом “Эпси”, так и без оного. Сверхминиатюрное устройство английского производства – Британия выпускала первоклассную спецтехнику для борьбы с терроризмом – позволяло вести прицельный огонь, не закрывая левого глаза, и отличалось от обычного прицела особой призматической конструкцией, которая автоматически настраивалась на инфракрасное излучение, отзываясь на него красной точкой в окне визира. Прицел идеально подходил для секретных операций, так как в отличие от лазерного действовал пассивно и не проецировал на цель луч розоватого света. Оптика собирала видимый свет наподобие мощного бинокля, а пули летели туда, куда попадало красное пятно.
Используя этот прицел на своей “беретте”, Чифуни убедилась, что может прицеливаться и вести точную стрельбу, без промаха поражая девятидюймовую мишень на расстоянии двадцати метров за одну третью часть секунды. Стандартный норматив времени был в два раза больше.
Иначе говоря, Чифуни Танабу была превосходным стрелком.
Адачи работал со стандартными опросными листами, которые использовались в расследовании убийств, и поправлял на компьютере личный план оперативной деятельности.
Несколько недель работы показали, что Ходама был в очень многих местах и встречался едва ли не со всеми. К тому же он прожил чертовски длинную жизнь. Если следовать классической процедуре допроса всех друзей и знакомых, а потом проверять и сравнивать между собой их показания, то на это могла уйти целая вечность. Что касается поиска людей, у которых могли быть веские причины разделаться с Ходамой… Проще было найти тех, у кого их не было. Старик интриговал, строил козни, подкупал и хитрил всю свою жизнь. Список его врагов мог оказаться бесконечным.
Где– то должны были быть спрятаны его записи. В доме они ничего не нашли, однако Адачи обнадеживало то обстоятельство, что они не нации также никаких признаков, указывающих на то, что хотя бы один листок бумаги был изъят преступниками. В резиденции Ходамы не было ни пустых полок, ни вскрытых ящиков с досье, ни взломанных сейфов. Адачи считал, что старик держал важные документы где-то в другом месте. Он был чертовски осторожным старым хрычом, и такой поступок вполне вписывался в его характер. Впрочем, не стоило отбрасывать и такой вариант, что в доме, где все же что-то было, поработал настоящий профессионал -мастер своего дела. Это само по себе давало пищу для неприятных раздумий.
В усадьбе Ходамы они обнаружили и видеокамеру, которая записывала на пленку всех входящих и выходящих. Очевидно, Ходаме нравилось вести постоянное видеонаблюдение за своими посетителями, но так, чтобы они об этом не догадывались. Видеозапись была скремблирована и нуждалась в расшифровке. В настоящее время инженеры из техотдела пытались расшифровать пленку, но пока безрезультатно. Адачи же просто не находил себе места. Вполне вероятно, что им в руки попала полная видеозапись нападения, а они не могли ее прочитать! Кстати, почему преступники не забрали и не уничтожили пленку? Не заметили? Во всем остальном они, однако, действовали скрупулезно и предельно аккуратно. Попадутся ли они на этом, или по какой-то, одним им ведомой причине, преступники намеренно оставили запись?
– Босс! – окликнул его Фудзивара. Адачи поднял голову.
Инспектор Фудзивара размахивал телефонной трубкой и приветливо скалился.
– У нас есть прогресс, босс! Мы проверили слуг Ходамы, и в доме у некоего Моринаги обнаружили кое-что любопытное.
– Кто, черт возьми, такой этот Моринага? – нелюбезно откликнулся Адачи. Он изрядно устал, к тому же у него было такое ощущение, что бумажная волна вот-вот захлестнет его с головой. Рапорты на термочувствительной бумаге, которая использовалась в миниатюрных компьютерах со встроенными принтерами, повсеместно распространившимися в японском делопроизводстве, были разбросаны повсюду, перемежаясь со скрученными рулонами свежеполученных факсов. Адачи часто скучал по простой бумаге; мало того, что термобумага стремилась свернуться в руках в тоненькую трубочку, она вдобавок довольно скверно переносила прямой солнечный свет. Буквы на ней начинали бледнеть и исчезали прямо на глазах. Детектив-суперинтендант уже предвидел, как важное сообщение, например “Убийцей является…”, исчезнет со страницы еще до того, как он успеет дочитать его до конца.
