- Я хочу писать, - сказал я, чувствуя дрожь собственного голоса. - Я знаю, что многому мне еще придется учиться…
- Возможно, когда-нибудь вы станете писателем, Морё, - сказала она, оторвав глаза от рукописи. – Но сейчас в вашей жизни должны быть другие приоритеты. Сейчас вы обязаны учиться. Позже появится время, чтобы писать…
Спотыкаясь, я выбежал из класса в коридор, пытаясь сдержать слезы, которые собрались обмочить мне щеки. Свернув за угол на втором этаже, я чуть не сбил с ног кого-то идущего мне навстречу. Все, что было у меня в руках, посыпалось на пол, а страницы рукописи запорхали по воздуху, опускаясь на пол, будто гигантские испятнанные снежинки.
- Эй, за тобой кто-то гонится?
Передо мной стоял Емерсон Винслоу, кивком откидывая назад белокурую прядь волос. На нем был зеленый свитер из такого же мягкого материала, как и тот – бежевый.
- Никто, - пробормотал я, наклонившись за упавшими книгами и страницами рукописи. Он стал рядом со мной на одно колено, чтобы помочь.
- «Ушибы в Раю» - прочитал он громко, подняв титульный лист. – «Пол Морё» - он с любопытством поглядел на меня. – Пол, ты писатель?
- Я так думал, пока мисс Валкер не вернула мне все обратно. Рассказ не достаточно хорош для «Статуи».
- Ты думаешь, что он достаточно хорош? - спросил он.
- Мне нужно многому научиться, - я сказал. - Приоритеты.
- Ты не ответил на мой вопрос, - сказал он и улыбнулся своей ленивой улыбкой.
- Ладно. Да, я думаю, что он достаточно хорош для «Статуи», - в моем голосе появилась сила и уверенность. Но на самом ли деле все было так уж хорошо в моем рассказе?
Емерсон Винслоу пожал плечами, и это выглядело настолько изящно, прямо как в каком-нибудь фильме о британских военных летчиках на широком экране, когда после какого-нибудь смертельного задания кто-нибудь из них небрежно улыбался: «Ну и что здесь такого?», и затем его белый шелковый шарф развевался на ветру.
- И ты на это рассчитывал, - сказал он.
Когда я собрал все страницы, он вдруг небрежно спросил:
- Куда-нибудь спешишь? - будто ответ не имел значения.
- Нет, - ответил я. Серые улицы Френчтауна внезапно потеряли для меня свою привлекательность, со всеми своими несчастными трехэтажками, фабриками и магазинами.
- Пошли, - решительно сказал он, пройдя вперед и оглянувшись через плечо. Я последовал за ним. В конце концов, в его руках были три из моих книг.
Дом, в котором он жил возвышался над другими домами района «Норз-Сайд»[North Side - северная сторона (англ.)]. Белые башенки над его углами были подобны тем, что я видел лишь в кино. Птицы плавали в небольшом бассейне посреди лужайки. На дороге, человек в черной униформе с любовью полировал блестящий темно-бордовый спортивный автомобиль. Когда мы подошли ближе, он поднял глаза на Емерсона Винслоу и сказал: «Афтернун, Сэр». Никогда прежде я не слышал, чтобы к кому-нибудь из моих сверстников обращались так: «Афтернун, Сэр». Человек у машины был достаточно пожилым, чтобы Емерсону Винслоу сгодиться в дедушки, с сединой в волосах и мягкими синими глазами.
- Здравствуй, Райли, - сказал Емерсон. - Это - мой друг, Пол Морё…
- Очень признателен, - ответил Райли, и затем он все время вел себя даже слишком тактично, пока мы о чем-то болтали.
Внутри дома было множество книг на застеклённых полках, большие хрустальные люстры, камины и величественная мебель, отполированный до полного блеска кабинетный рояль. И еще нигде во Френчтауне не встречались такие высокие окна, поднимающиеся от подвала аж до самого потолка. Я был поражен собственным невежеством. Я не знал названий многих из вещей, увиденных в этом доме. Например, великолепный стол из темной блестящей древесины, который, наверное, был не просто стол. У него было, наверное, не только название, но еще и история. И диван, обитый роскошным желтым материалом… нет, совсем не желтым, а золотым. И ковер с экзотическим узором под моими ногами. Почти в панике, я подумал: «Я вообще не знаю ничего».
Мы поднялись по изогнутой лестнице на второй этаж. Перила вдоль его стен были отполированы и сияли настолько ярко, что я не осмелился прикоснуться к ним, чтобы не оставить отпечатков своих пальцев. В прихожей второго этажа, стены были цвета взбитых сливок. Одна из дверей открылась, и нам на встречу вышла девушка. Меня будто ослепило, и я отвел глаза, примерно так, как это делают актеры в кино, затем я посмотрел на нее, и мне показалось, что двоится в глазах.
Это была как бы зеркальная версия Эмерсона Винслоу, но женского рода, превосходящая оригинал всем свом великолепием: белокурые волосы были собраны, будто свитый из проволоки шлем, зеленые глаза плясали и заигрывали со мной, в поиске объекта для шутки.
- Моя сестра-близнец, - сказал Эмерсон. – Мое отражение под углом, Пол, к тому же идущее тебе навстречу. Только она - девочка.
Он слегка коснулся ее плеча, лишь с исключительной нежностью.
- Пейдж, - это – Пол Морё…
- Хай, Пол, - сказала она, протянув мое имя в воздухе, будто оно было ярким воздушным шаром.
Пейдж? Он назвал ее Пейдж [page – страница (англ.)]? У нее такое имя?
Я снова почувствовал глупо: не мог говорить, двигаться. Я знал, что издам ужасный звук, и это надолго опозорит меня.
- Лучшая страница благородного семейства, - произнес Емерсон. - Она поступила в школу-интернат при Файрфильдской Академии…
- Это только я поступила, а ты – нет, - сказала она с сожалением. - Папа говорит, что только один из нас сможет быть готов к встрече с миром.
Она произносила слова так же, как и Эмерсон – небрежно, незначительно, как будто все, что она говорила, на самом деле не имело ни какого значения.
- Мне туда и не надо, потому что я не наделен каким-нибудь талантом, - подразнивая, сказал Эмерсон. – Честно говоря, мне и не в чем блеснуть. Это у тебя все выходит с блеском, за что бы ты не взялась, Пейдж.
- С блеском, - ответила она, наделив определение Эмерсона некоторым презрением, но, посмотрев на него с такой нежностью, будто она подумала, что все «с блеском» – это именно у него. И я пожелал такого же взгляда от нее, обращенного ко мне.
И она будто прочитала мои мысли, повернулась ко мне и сказала:
- Должно быть, ты сам можешь чем-нибудь блеснуть, если Эмерсон привел тебя к нам в дом.
Она меня дразнила? Хоть и ни чем она не напоминала мне тетю Розану, эффект производимый ею на меня был примерно таким же: я одновременно почувствовал и жар, и холод, мне стало неловко, и я не знал, куда деть руки и глаза, но все это стало сопровождаться приятными ощущениями.
- Пол, ты на что-то способен?
- Каждый на что-то способен, - произнес Емерсон, спасая меня. – Пол – писатель, - и он повернулся ко мне. - Пейдж - балерина. Балет…
Пейдж закатила глаза на потолок и посмотрела на меня, а затем скрестила глаза. И это выглядело великолепно.
- Если бы она не была моей сестрой, то я бы ее не любил, а ненавидел, - сказал Эмерсон. – Все, что она делает, она делает настолько хорошо. И она может все…
- Не все, - сказала Пейдж Винслоу, и вдруг сделала нечто неожиданное и прекрасное. Она скрутила трубочкой язык и показала это ему, что было хоть и ребячеством, но настолько отточено и подходило моменту, как и скрещенные в ответ на похвалу Эмерсона глаза. Мы засмеялись, все трое, и наш смех наполнил собой всю прихожую, и что меня удивило больше всего, так это то, что Эмерсон Винслоу представил меня своей сестре писателем, когда я стоял между ними в этом великолепном доме.
- Мне нужно удалиться, - сказал Эмерсон, оглядываясь через плечо, и исчез за дверью одной из комнат, выходящих в эту прихожую.
Я остался один с Пейдж Винслоу.
Я не знал, что можно было сказать.
- Что ты пишешь? - спросила она.
- Рассказы, стихи… - я пытался владеть собственным голосом, надеясь, что он меня не подведет.
- О чем? – в ее голосе было все ее внимание, будто для нее мой ответ имел самое большое значение.
- О жизни, - ответил я. – О том, что я чувствую, что я вижу. О Френчтауне, где я живу, - я сделал паузу, чтобы спросить себя, не слишком ли много я ей раскрыл, вспомнив мисс Валкер и спросив себя, не обманываю ли я Пейдж Винслоу? На самом ли деле я был писателем или только пытался им быть?
На ней была белая плиссированная юбка и свитер с вырезом на груди, прошитым по краю мягкими пастельными цветами, их можно было лишь только заметить: лиловый, синий, розовый - прозрачные цвета радуги. Ее волосы были даже не русыми, а почти белыми, контрастирующими с румянцем ее щек. Ее груди придавали свитеру нежную округлость. Я не знал, куда смотреть. И мне показалось, что я предаю тетю Розану.
Я отчаянно пытался найти, что еще можно сказать, в то время как Пейдж Винслоу стояла рядом легко и непринужденно, будто бы ожидая от окружающего мира (или от меня) нового развлечения.
