Она медленно прошла к внешнему краю платформы и остановилась там, ожидая; наконец, появился и он, держась на некотором расстоянии позади. Так как оба смотрели в одну сторону, откуда должен был появиться поезд, он мог ее видеть, а она его нет.
Вдруг, не отдавая себе отчета в том, что она делает, девушка не торопясь направилась в дальний конец платформы, чтобы, как большинство людей в подобной ситуации, убить время, прохаживаясь туда-сюда. Таким образом, она вскоре оказалась вне поля зрения дежурного на станции, там, где крыша над станцией кончалась, а платформа сужалась так, что двоим там было не разминуться.
Она постояла там немного и, по-видимому, хотела развернуться и направиться обратно, туда, откуда пришла. Но пока она стояла там, спиной к нему, глядя в ту сторону, откуда вот-вот должен был показаться поезд, ею постепенно овладела необъяснимая тревога, какое-то чувство приближающейся опасности.
Должно быть, ее насторожило что-то в доносившемся до нее звуке шагов по дощатому полу. Он тоже медленно двинулся по платформе и теперь шел по направлению к ней. Его походка была такой же медлительной, как и у нее, и все-таки не совсем такой. Его шаги отчетливо раздавались в царившей вокруг неестественной тишине, и были они какими-то крадущимися. Его выдавал ритм, точнее, явная попытка приглушить звук. Это была скованная походка — походка человека, планомерно приближающегося к своей цели и старающегося сделать вид, будто он праздно прогуливается. Девушка не могла бы сказать, как она поняла это, но она поняла еще до того, как обернулась, почувствовала, что за те несколько минут, пока она стояла к нему спиной, ему что-то пришло в голову. Что-то, что раньше не приходило.
Она обернулась, и довольно резко.
Он выглядел не добрее, чем когда их разделял турникет. Но не это укрепило ее подозрение. Она перехватила его взгляд, который он, двигаясь вдоль края платформы, бросил на пути, туда, где проходил контактный рельс. Вот оно что.
Она тут же все поняла. Толчок локтем, точный, сильный, сбивающий с ног удар ногой, как только он поравняется с ней. Она моментально осознала отчаянное положение, в котором невольно оказалась. Она сама заперла себя в дальнем конце платформы. Не подумав об этом заранее, она была теперь отрезана от дежурного по станции, вне его защиты, вне поля его зрения. Будка дежурного осталась сзади, в его обязанности входило наблюдать за турникетами. И он не мог видеть всего, что происходит на платформе.
На всей платформе находились только они двое. Она посмотрела на противоположную сторону — там тоже пусто: только что в северном направлении прошел поезд. А поезда в обратном направлении еще не было видно, что и вселило в нее тревогу.
Идти дальше было бы самоубийством, платформа заканчивалась лишь в нескольких ярдах за ее спиной, она совсем загонит себя в тупик и окажется полностью в его власти. Пойти обратно, к центральной части платформы, где присутствие дежурного гарантировало ее безопасность, означало пойти навстречу ему, пройти мимо него, а именно этого он и добивался.
Если бы она закричала сейчас, не дожидаясь атаки, в надежде, что дежурный успеет прибежать на помощь, это могло еще быстрее привести к роковому исходу. По его глазам девушка видела, что он дошел до предела, и крик скорее, чем молчание, приведет к нежелательному результату. Внезапная перемена в его поведении объяснялась не столько гневом, сколько страхом, и крик мог еще больше напугать его.
Она сильно напугала этого человека, она всего-навсего слишком хорошо сделала свое дело.
Она осторожно направилась в глубь платформы, как можно дальше от путей, пока не прижалась к рекламным плакатам, установленным на перилах ограждения. Прижавшись к щитам всем телом, она незаметно продвигалась вдоль них, внимательно наблюдая за барменом. Она шла так близко к ограждению, что ее платье шуршало, задевая перила.
Заметив ее, он двинулся наперерез по диагонали, очевидно стараясь отрезать ей путь к отступлению. Движения обоих были пугающе замедленны, на этой пустынной платформе, на высоте трех этажей над землей, в коричневатом свете, идущем сверху от редких фонарей, они походили на рыб, плавающих в бассейне.
Бармен продолжал двигаться, девушка тоже, и они неизбежно бы встретились через два-три шага.
Неожиданно хлопнул невидимый отсюда турникет, и какая-то темнокожая девица сомнительного поведения выскочила на платформу всего лишь в нескольких ярдах от них; издалека она казалась кривобокой, так как сильно наклонилась в сторону, почесывая ногу.
Они оба замерли, каждый в той позе, в которой их застали, чувствуя, как медленно спадает напряжение. Девушка, прижавшаяся спиной к рекламным щитам, лишь тяжелее оперлась о них, чувствуя, как дрожат ее колени. Он, поникнув, словно из него выпустили воздух, облокотился на автомат для продажи жевательной резинки, оказавшийся рядом. Она почти видела, как его недавнее кровожадное намерение выступает у него из всех пор. Наконец он отвернулся и, с трудом передвигая ноги, пошел прочь. Не было сказано ни слова, вся сцена, от начала и до конца, представляла собой пантомиму.
Больше это не повторится. Она опять одержала верх.
Сверкая, как зарница, подошел поезд, и они оба сели в один и тот же вагон, но в разные концы. Они сидели, разделенные расстоянием в длину вагона, все еще приходя в себя после той сцены, он сгорбился, поставив локти на колени, она сидела с прямой спиной, разглядывая лампочки под потолком. Между ними не было никого, кроме темнокожей девицы, которая все продолжала время от времени почесываться и внимательно читала номера станций, словно выбирала, на какой выйти.
Они оба вышли из вагона на станции «Двадцать восьмая улица», держась на том же расстоянии друг от друга. Бармен знал, что она идет за ним по пятам. Она могла сказать наверняка, что он знает, хотя он не оглядывался. Об этом говорил наклон его головы. Казалось, он смирился, позволил ей делать что угодно, даже идти за ним до самого дома, если ей так этого хочется.
Оба шли по Двадцать седьмой улице по направлению к Второй авеню, он по одной стороне улицы, она по другой. Он выдерживал дистанцию на четыре подъезда, и девушка не прибавляла шагу. Она знала, в какую дверь он войдет, и он знал, что она это знает. Преследование свелось к чисто механическому действию, единственным непонятным моментом оставался вопрос: «Зачем?» Но в нем была вся суть.
Он вошел в дом и растворился в одном из черных дверных проемов сразу за углом. Он, вероятно, до последнего момента слышал это безжалостное, ужасающе-спокойное «тук-тук, тук-тук» у себя за спиной, но, не подавая виду, не обернулся. Наконец они расстались, впервые за весь вечер.
Она продолжала идти, пока не прошла все расстояние, разделявшее их, и не поравнялась с домом. Тогда она заняла позицию на противоположном тротуаре, и открыто встала там, наблюдая за интересовавшими ее двумя темными окнами.
Вдруг они осветились, словно приветствуя кого-то, кого там ждали. Затем через минуту опять погасли, как по команде. Они так и оставались темными, хотя сероватая занавеска на окне, казалось, то и дело шевелится и отодвигается, еле заметно, как мимолетное отражение в зеркале. Девушка знала, что из этих окон за ней наблюдают, может быть и не один человек.
Она бесстрашно несла свою вахту.
Извиваясь, как червяк, вдалеке прополз поезд надземной дороги. Мимо проехало такси, и водитель с любопытством взглянул на нее, но у него уже был пассажир. Поздний прохожий прошел по другой стороне улицы, посмотрел на нее, надеясь привлечь внимание. Она встала к нему вполоборота и вернулась в исходное положение лишь после того, как прохожий отошел на приличное расстояние.
Вдруг рядом с ней, возникнув ниоткуда, появился полицейский. Не замеченный девушкой, он, должно быть, уже некоторое время наблюдал за ней.
— Минуточку, мисс. Я получил жалобу от женщины, живущей в одной из этих квартир, что вы преследовали ее мужа по дороге от работы до дома и вот уже полчаса стоите здесь, разглядывая их окна.
— Так и есть.
— Вам лучше уйти.
— Прошу вас, возьмите меня за руку так, как будто вы задержали меня, и давайте завернем за угол.
Он послушался, не без удовольствия. Они остановились так, чтобы их не могли видеть из окон.
— Вот. — Она достала лист бумаги и показала ему.
Полицейский разглядывал его в неверном свете уличного фонаря.
— Кто это? — спросил он.
— Начальник отдела по расследованию убийств. Вы можете позвонить ему и проверить, если хотите. Все это я делаю с его полного одобрения.
— О, что-то вроде секретного задания, а? — проговорил он с возросшим удивлением.
— И пожалуйста, в дальнейшем не давайте ходу жалобам этих людей по поводу меня. В течение ближайших нескольких дней у вас их будет много.
Когда он ушел, она сама позвонила по телефону.
