Тирни пытался поймать ее взгляд, но Лилли быстро отвернулась и стала смотреть на огонь.
— Мы пожертвовали ее тело на медицинские исследования. Мы подумали, что это может принести пользу… Может, спасет каких-то других детей от такого страшного конца. К тому же мне казалась невыносимой мысль о том, что ее придется положить в гроб. Понимаешь, она всегда боялась темноты. Не засыпала без света. У нее был такой ночник в виде прозрачного стеклянного ангелочка с распростертыми крыльями. Я его берегу и сама зажигаю каждую ночь. Ну, в общем, я не могла допустить, чтобы ее закопали в землю.
— Не будем говорить об этом, Лилли. Прости меня, не надо мне было…
— Нет, я в порядке. — Она отерла слезы со щек. — Даже хорошо, что ты заговорил о моей девочке. Мой психотерапевт советует мне почаще говорить о ней с кем-нибудь из близких и называть ее по имени — Эми. Это необходимо, чтобы как-то справиться. — Лилли повернула к нему лицо и встретила взгляд Тирни. — Знаешь, когда она умерла, люди старались не говорить со мной о ней. Не глядя мне в глаза, выражаясь иносказательно, они говорили о моей утрате, о моем горе, о моем трауре, но никто не называл Эми по имени. Наверное, они думали, что щадят мои чувства, а на самом деле мне было так необходимо поговорить о ней!
— А Датч?
— Что — Датч?
— Как он справился с этим?
— А что говорят в «Аптеке Ритта»?
— Там говорят, что он крепко сдружился с виски.
Лилли горько усмехнулась:
— Сплетники в «Аптеке Ритта» строго придерживаются фактов. Да, он начал сильно пить. Это стало сказываться на его работе. Он начал делать ошибки, подставлять себя и своих товарищей. Он стал ненадежен. Несколько раз он получал замечания, потом ему вынесли официальное порицание, потом понизили в должности. После этого он сосем впал в депрессию и стал еще больше пить. Он покатился вниз по наклонной плоскости. В конце концов его уволили. Как раз сегодня он мне сказал, что, если бы не Эми, наш брак длился бы вечно. Может, он и прав. Как в брачном обете, нас действительно разлучила смерть. Ее смерть. Боюсь, мы стали типичной парой, чей брак не выдержал потери ребенка. Мы так и не оправились. Ни вместе как супруги, ни каждый из нас. — Лилли оторвала взгляд от тлеющих углей и посмотрела в глаза Тирни. — Я что-нибудь пропустила? Злостным сплетникам из «Аптеки Ритта» известны условия нашего развода?
— Нет, но они над этим работают. Во всяком случае, они рады, что Датч вернулся к ним.
— А что насчет меня?
Тирни лишь пожал плечами вместо ответа.
— Да брось, Тирни, ты же видишь, я толстокожая. Выдержу.
— Они говорят, что это ты подала на развод. Ты настояла на нем.
— Значит, я самая бессердечная сука из всех когда-либо существовавших бессердечных сук.
— При мне они выражались не совсем так.
— Но почти так, не сомневаюсь. Жители Клири наверняка взяли сторону своего земляка. — Лилли вновь задумчиво смотрела на огонь. — Решение о разводе было принято не в гневе и не из злости. Я это сделала ради того, чтобы выжить, пусть и в одиночку. Датч так и не смог оправиться от смерти Эми и не давал оправиться мне. — Ей хотелось, чтобы Тирни понял то, чего никак не хотели понять все остальные. — Я стала для него подпоркой. Ему легче было опираться на меня, чем обратиться за профессиональной помощью и излечиться. Он стал для меня непосильным бременем. Я не могла тащить на себе еще и этот воз и продолжать собственную жизнь. Отношения стали ненормальными для нас обоих. Нам лучше было расстаться, хотя Датч по-прежнему отказывается признавать, что нашему браку пришел конец.
— Его можно понять.
Лилли отреагировала болезненно.
— Прошу прощения? Что ты имеешь в виду? — в голосе Лилли зазвучали напряженные нотки.
— Трудно обвинять его в том, что он сбит с толку.
— А почему это он сбит с толку?
— Любой мужчина на его месте был бы сбит с толку. Ты с ним развелась. Больше того, именно ты потребовала развода. И тем не менее сегодня, как только ты попала в беду, ты первым делом позвонила ему.
— Я объяснила почему.
— Все равно это сводится к одному: ты посылаешь своему бывшему мужу противоречивые сигналы.
Она ясно объяснила, какие причины заставили ее позвонить Датчу и попросить о помощи. Что ей за дело, поверил ей Тирни или нет? Она твердила себе, что его мнение для нее ничего не значит, и тем не менее его замечание задело ее. Она бросила взгляд на свои часы, но так и не поняла, какое время они показывают.
— Час уже поздний.
— Ты рассердилась.
— Нет, я устала. — Лилли взяла со стола свою сумку и начала рыться в ней.
— Мне не следовало так говорить.
Она отложила сумку и посмотрела на него.
— Да, Тирни, тебе не следовало так говорить.
Лилли ждала извинений, но он заговорил жестко и непримиримо:
— Что ж, Лилли, тут уж ничего не поделаешь. Знаешь, почему я лежу на этом собачьем коврике у очага, вместо того чтобы сесть рядом с тобой на диван? Знаешь, почему я даже не попытался тебя утешить, не обнял, пока ты оплакивала Эми? Только потому, что я сбит с толку не меньше, чем Датч, который не знает, как ты к нему относишься.
Лилли открыла рот, но слов не нашла. Опустив взгляд, она принялась теребить застежку сумки.
— Датч навсегда ушел из моей жизни, — медленно проговорила она. — Я не хочу, чтобы он возвращался. Ни в каком качестве. Но я допускаю, что испытываю к нему смешанные чувства. Я желаю ему всего только хорошего. Знаешь, он был футбольным кумиром. Часто забивал решающие голы в кубковых матчах. Вот этого я и желаю ему сейчас.
— Забить решающий гол?
— Добиться успеха. Эта работа в Клири дала ему возможность начать сначала. Он может доказать, что он хороший полицейский. Больше всего на свете я хочу, чтобы он здесь преуспел.
— Больше всего на свете… — задумчиво повторил Тирни. — Обязывающее заявление.
— Я отвечаю за свои слова.
— Ну, тогда, я полагаю, ты готова сделать все от тебя зависящее, чтобы помочь ему преуспеть.
— Безусловно. Но только практически я ничем не могу ему помочь.
— Ты даже не представляешь, как много ты можешь для него сделать!
С этими загадочными словами он встал, пробормотал какое-то невнятное извинение и направился в спальню или, возможно, в ванную.
Лилли проводила его взглядом. Она чувствовала себя растерянной, выбитой из колеи, как будто ее психотерапевт прервал сеанс в середине, когда ей еще так много нужно было сказать. Она почувствовала облегчение, когда Тирни сказал, что знает об Эми: самое трудное было позади. Трудно говорить о таких вещах с человеком, которого только начинаешь узнавать ближе. О чем-то подобном невозможно объявить в начале разговора, хотя она частенько испытывала желание именно так и поступить во избежание традиционного вопроса: «У вас есть дети?» Это вело к неизбежным объяснениям, за которыми следовало столь же традиционное: «О, мне так жаль! Ради бога, извините». И собеседник начинал чувствовать себя бессердечным и виноватым.
По крайней мере, с Тирни ей удалось избежать этого неловкого объяснения. И, уж конечно, она была благодарна ему за то, что он не стал осыпать ее банальными рассуждениями типа «бог дал, бог и взял» или расспрашивать, что она чувствовала, хотя, что она чувствовала, и без слов было ясно. Тирни оказался исключительно чутким собеседником.
Но его интерес к их с Датчем отношениям начал раздражать Лилли. Датч ушел из ее жизни, но Тирни, видимо, не был в этом убежден. А если он так хотел ее обнять, почему он этого не сделал? Обнял бы и увидел, как она отреагирует. И нечего использовать Датча как предлог, чтобы этого не делать!
— Ты уже пять минут перетряхиваешь эту сумку. — Лилли вздрогнула. Она не заметила, как он вернулся, не почувствовала, что он наблюдает за ней, пока он не заговорил. — Что ты все время ищешь?
— Свое лекарство.
— Лекарство? — удивился Тирни.
— От астмы. Я купила его вчера в «Аптеке Ритта». Между прочим, — сухо добавила она, — по части сплетен Ритт идет под номером первым. Пока я была там вчера, забирала лекарство по рецепту, Уильям Ритт задал мне несколько, как он сказал, деликатных вопросов обо мне и Датче, о нашем разводе, о продаже этого дома. Он даже спросил, сколько нам за него заплатили. Представляешь? Может, он таким образом просто хотел проявить внимание, но я не могу отделаться от мысли…
Отвлекшись на поиски лекарства, Лилли умолкла. В конце концов она потеряла терпение, перевернула сумку и вытряхнула все содержимое на кофейный столик.
Здесь была косметичка, из которой она раньше вынула маникюрные ножницы, ее бумажник и чековая книжка, Упаковка бумажных носовых платков, коробочка с мятными леденцами, зарядное устройство для сотового телефона. Карточка-пропуск в здание редакции в Атланте, связка ключей, солнцезащитные очки.
Все, за исключением того, что было ей необходимо. Она в растерянности подняла взгляд на Тирни.