— Один из вас? Ты и кто еще?
— Карл. Наш ударник. — Ларс понизил голос. — Он тоже в охране… Значит, так. Где-то после одиннадцати ты поднимаешься на лифте в комнату для свиданий… Проверь, конечно, нет ли там кого, но могу гарантировать — никого не будет. Войдешь в комнату, положишь конверт под подушку на диване, И вернешься к детям. Они ведь спят в это время?
Ян кивнул. Вспомнил про двух электронных Ангелов.
— Есть вопросы?
— Насчет доставки — нет. Но мне хотелось бы побольше узнать о больных.
Реттиг укладывает в футляр микрофон, в другой — свою соло-гитару.
— Мы не имеем права говорить о наших больных, ты ведь знаешь.
— Что они делают там, наверху?
— Ничего особенного… Ждут. Как и мы все, ждут. Все только ждут и ждут.
Ян молчит. Спросить, не спросить? Наконец решается:
— А среди ваших… пациентов… нет ли случайно некоей Алис Рами?
Реттиг быстро покачал головой. Настолько быстро, что Яну показалось, он даже не попытался вспомнить.
— Нет. Анна есть, Алида есть… никакой Алис.
— А Бланкер?
На этот раз Реттиг задумался.
— Да… Бланкер есть. Мария Бланкер.
Ян вздрогнул и подался вперед:
— Сколько ей лет?
— Не старая.
— Лет тридцать?
— Может быть… тридцать, тридцать пять… очень пугливая. Или, может, скрытная. Сидит в одном из женских отделений и почти не выходит.
В одном из женских отделений… значит, их несколько?
— А у нее есть дети в подготовительной школе?
Ответы на вопросы следуют со все увеличивающимися промежутками.
— Может быть… к ней иногда приводят ребенка.
— Мальчик?
— Девочка.
— А как ее зовут?
Реттиг разводит руками и смотрит на часы:
— Мне пора домой. — Он кладет портфель на стол, не отпуская ручку, и внимательно смотрит на Яна: — Вернемся к письмам, Ян… Когда у тебя ближайшая ночная смена?
— Завтра.
— Прекрасно.
Реттиг достает из портфеля большой белый конверт, толстый, в несколько сантиметров. Две буквы выведены тушью S. P.
— Можешь оставить вот это?
Ян принимает тщательно заклеенный скотчем конверт и взвешивает на руке. Не открывая, ощупывает.
Мягкий. Пачка писем… и только? Ничего твердого, никаких пакетиков с порошком наощупь он не обнаружил.
— Хорошо.
Он кивает Реттигу и пытается уговорить себя, что действует правильно.
На следующий день после репетиции с «Богемос» он сменяет в «Полянке» Ханну Аронссон. Не успел Ян снять куртку, она появилась из подушечной с приложенным к губам пальцем. Вид довольно уставший.
— Ш-ш-ш…
Дети только что уснули. Он молча кивает, проходит в комнату воспитателей и быстро сует рюкзак в свой шкаф. Рюкзак с конвертом — его первое секретное задание. Почтальон Ян.
И в кухню — к Ханне. Та стоит и ждет завершения цикла в посудомоечной машине.
— Спят хорошо?
— Надеюсь. — Она вздыхает. — Они сегодня как с ума посходили. Дуются друг на друга, ревут, дерутся…
— А сколько их?
— Как всегда… — Ханна посмотрела на него с легким удивлением. — Лео, Матильда и Мира.
Они замолчали. С Ханной не так-то легко завязать разговор. С другими в «Полянке» — пожалуйста, говори на любые темы, все получается легко и непринужденно. Но не с Ханной. Клещами слова не вытянешь. И все же Яну есть о чем с ней поговорить.
— Ханна, помнишь, я рассказывал тебе на той неделе…
— Что?
— Ну… как я работал в детском саду и однажды потерял ребенка в лесу.
Она кивает — да, помню.
— А ты… ты никому про это не говорила?
По ее лицу невозможно что-либо прочитать. Большие, спокойные, ничего не выражающие глаза.
— Никому.
— Хорошо.
Ему вдруг показалось, что Ханна хочет еще что-то сказать. Нет, должно быть, и вправду показалось — вытащила последнюю партию посуды из посудомойки, расставила в шкафу и закрыла дверцу:
— Все. На сегодня все.
— Конечно. Какие планы на вечер?
— Еще не знаю… Наверное, схожу в спортзал.
Он и так догадывался, что Ханна держит себя в форме: тонкая, но мускулистая фигура, хорошо натренированное тело. Не как у Алис Рами — та худая, как былинка.
Через десять минут Ян запирает за Ханной дверь и остается в одиночестве. Ни телевизора, ни стереосистемы — только эхо вчерашнего рока с «Богемос». Неожиданно для себя он получил большое удовольствие от репетиции. Интересно, будет ли приглашать его Ларс Реттиг и в дальнейшем?
Вполне возможно. Надо только с честью справиться с ролью почтальона.
Дети крепко спят, и делать совершенно нечего. Ждать, пока стрелки покажут одиннадцать.
Он присел с книгой в кухне. Но сосредоточиться на чтении не может, все время поглядывает в окно, где царит непроглядная осенняя мгла.
Без четверти одиннадцать он достает из рюкзака толстый белый конверт и обоих Ангелов.
На всякий случай надевает велосипедные перчатки и, чувствуя себя идиотом, тщательно протирает конверт, чтобы не оставить отпечатков пальцев или случайно прилипшего волоса. На тот случай, если конверт попадет в руки доктора Хёгсмеда.
Без пяти одиннадцать он оставляет Ангел-передатчик в темной спальне, достает магнитную карточку и открывает дверь в подвал. Конверт в левой руке, Ангел-приемник на поясе. Невольно оглядывается на изображения зверей на стене.
Лифт ждет его, как и в тот раз. Он входит и нажимает кнопку. Стальная коробка вздрагивает и начинает медленно подниматься.
Странное ощущение — впервые он проделывает этот путь без детей, да еще посреди ночи.
Лифт резко, с толчком останавливается. Ян смотрит в окошко. В комнате для посещений темно, никакого движения.
Очень медленно приоткрывает дверь — на несколько сантиметров, не больше. Ждет.
Ждет, прислушивается — никого. Осторожно ступает на ковровое покрытие. Опять, как всегда, когда он попадает в больничные владения, его охватывает чувство неутоленного любопытства, непреодолимое желание узнать больше.
Мебель в комнате почти неразличима — угловатые тени. Немного света все же проникает — из лифта и из маленького окошка в двери, через которую приводят пациентов. Подходит и заглядывает в это окошко — за дверью длинный, пустой, слабо освещенный коридор.
И дверь, естественно, закрыта — этим путем в клинику не попасть.
Все, что остается, — поднять левую подушку на диване и сунуть под нее конверт. Как можно глубже. Поправить подушку.
Ян бросает последний взгляд на диван, садится в лифт и спускается в подземный коридор. Не торопясь идет назад, поднимается по лестнице, закрывает за собой дверь, кладет карточку на место и начинает стелить постель.
Но заснуть не удается.
Вот так. Он работает в Патриции всего три недели — и уже стал звеном какой-то сомнительной контрабандной цепочки.
И все из-за Рами. Если, конечно, это она. Мать Жозефин. Под новым именем Мария Бланкер.
Он таращит глаза в темноте и сожалеет, что не открыл полученный от Реттига конверт. А вдруг какое-то из писем адресовано ей?
«Рысь»
Тиканье часов. Он, конечно, не слышал этого тиканья, он бежал через лес, но в мозгу неумолимо отстукивала секундная стрелка — быстрее, чем хотелось бы, потому что ему еще очень много надо было успеть, а времени совсем мало.
Он вбежал в ущелье, суровые скалы нависли над головой. Здесь он повесил накануне вторую красную стрелку. Никаких следов, указывающих, что Вильям пробежал здесь. С другой стороны, какие могут быть следы? К тому же Вильям не мог побежать другой дорогой.
Он миновал открытую железную решетку, выбежал из ущелья и притормозил.
Последнюю красную стрелку он поместил под большим камнем на земле. Стрелка указывала вверх, на обрыв, как раз туда, где вход в бетонный бункер.
Вильяма он не увидел.
Он полез вверх по крутому спуску. Дробь в голове сменили тяжелые, как на большом барабане, удары крови в ушах. Последние пару метров перед железной дверью он полз, как кот на охоте, стараясь не задевать кусты, чтобы не шуметь.
У двери он остановился и прислушался.
В бункере кто-то был. Тихие хлюпающие звуки. Не плач… Ян надеялся, что это не плач. Маленький мальчик, в осеннем холоде потекло из носа, вот и все.
Он протянул руку и тихо, стараясь не шуметь, закрыл дверь и задвинул оба засова.
Накануне он завернул пульт дистанционного управления в пластиковый пакет и спрятал под камнем у входа. Развернул пакет и нажал кнопку. Он, конечно, не мог видеть робота, но через бойницу в стене бункера прекрасно слышал свой собственный, искаженный громкоговорителем голос:
— Жди здесь, Вильям! Все хорошо, жди здесь.
Он положил пульт на место и повернулся. Быстро спустился с откоса и побежал к ущелью, сорвал матерчатую стрелу, скомкал и сунул в карман куртки. Вторую и третью постигла та же участь.
