Первым кого она увидела, был Амлис Весс, собственной персоной, стоявший в пугающей близости к лифту. Иссерли никак не ожидала увидеть его в такой близи от себя, ей показалось, что он сейчас войдет к ней в лифт. Впрочем, Амлис Весс стоял совершенно неподвижно. На самом деле, все стало совершенно неподвижным: время, похоже, остановилось и трогаться с места не собиралось, предоставляя Иссерли, успевшей все же открыть рот, чтобы обругать Амлиса Весса, возможность разглядеть его. Рот так и остался открытым.
Он был самым красивым мужчиной, какого она когда-либо встречала.
Обескураживающе знакомый, как и все знаменитости, он казался и совершенно чужим, никогда прежде ею не виденным: наполовину забытые фотографии Амлиса Весса, которые когда-то попадались ей в прессе, ни в малой мере не передавали его привлекательности.
Как и все представители расы Иссерли (за исключением ее самой и Ессвиса, разумеется), он передвигался на четвереньках и никакой одежды не носил, конечности же его имели в точности равную длину и были равно гибкими. Имелся у него и хватательный хвост, который, если требовалось освободить руки, использовался в качестве дополнительной, третьей опорной конечности. Грудь Амлиса, плавно сужаясь, переходила в длинную шею, на которой сидела, будто победный трофей, голова с тремя заостренными выступами: длинными клиновидными ушами и лисьим рыльцем. Главным украшением лица, покрытого, как и все тело, мягкой шерстью, были большие идеально круглые глаза.
Впрочем, во всем этом он был нормальным, стандартным человеческим существом, ничем не отличавшимся от стоявшего за ним, нервно на него поглядывая, работника фермы.
И тем не менее он был другим.
Прежде всего, почти диковинно высоким. Голова Амлиса доходила Иссерли до груди и, если бы его, как ее, хирургически обратили в существо вертикальное, он просто-напросто нависал бы над нею. Должно быть, богатство и полная привилегий жизнь избавили его от задержек в росте, типичных для мужчин Плантации, один из которых сейчас состоял при нем в охранниках. Амлис Весс производил впечатление великана, но великана стройного, а не грузного и бесформенного. Окрас его меха отличался необычным разнообразием (по некоторым слухам, искусственным): темно-коричневый на спине, плечах и боках, он становился беспримесно черным на лице и ногах и беспримесно белым на груди. Мало того, мех еще и поблескивал, особенно на груди, где он обретал особенную густоту, почти клочкастость. Что до мускулатуры, она была скудноватой, объема ее в точности хватало лишь на то, чтобы поддерживать крупный остов Амлиса; покрытые слоем шелковистой шерсти лопатки сильно выдавались наружу. Но самой замечательной особенностью Амлиса Весса было лицо: среди мужчин, с которыми работала Иссерли, не было ни одного, чью физиономию не покрывал бы грубый ворс с пролысинами и выцветшими пятнами да неприглядные шрамы. Лицо же Амлиса Весса выстилал от кончиков ушей до изгиба шеи мех, столь черный и мягкий, что казалось, будто некий идеалистически настроенный искусник любовно покрыл это лицо замшей. И на совершенной черноте сияли, точно подсвеченный янтарь, глубоко утопленные в эту замшу темно-желтые глаза.
Металлические створки двери вдруг заскользили, будто занавес по окончании спектакля, разделив ее и двух мужчин. И только тогда Иссерли сообразила, что пролетело несколько секунд, а она из лифта так и не вышла. Дверь закрылась, Амлис исчез, пол под ногами Иссерли мягко пришел в движение.
Лифт продолжил спуск к Разделочной и вольерам водселей — то есть, именно туда, куда ей попадать нисколько не хотелось, — и она досадливо ударила ладонью по кнопке ВВЕРХ.
Лифт остановился, створки двери дрогнули, словно собираясь открыться, но успели разойтись лишь на сантиметр-другой, и тут кабина рванулась вверх. Только влажное дуновение животного смрада исхитрилось проскочить в нее, больше ничего.
На жилом уровне дверь лифта открылась снова.
Амлис Весс успел немного отступить от нее к своему охраннику. Он остался таким же красивым, однако за несколько проведенных без него секунд Иссерли успела снова наполниться гневом. Красивый или не красивый, Весс был повинен в ребяческом, по сути своей, вредительстве, из-за которого Иссерли пришлось только что пройти через ад. Внешность Амлиса застала ее врасплох, только и всего: это решительно ничего не значило. Она ожидала увидеть всего-навсего человека, повинного в дурном, глупом поступке, а увидела существо далеко не безликое и оказалась к этому не готовой.
— О, прекрасно, я уж подумал, что вы решили нас с собой не брать, — произнес Амлис Весс. Голос у него был теплый, музыкальный и ужасно, ужасно аристократичный. От звуков его по телу Иссерли прокатилась дрожь негодования, за которое она и решила крепко держаться.
— Давайте обойдемся без изысканного остроумия, господин Весс, — сказала она, выходя из лифта. — Я устала — очень.
И нарочито, подчеркнуто, обратилась ко второму мужчине, в котором с некоторым запозданием признала Инса, инженера.
— Как ты полагаешь, Инс? — радуясь, что ей удалось вовремя вспомнить его имя, спросила она. — Можем мы, ничем не рискуя, поднять господина Весса на нулевой уровень?
Инс, темнолицый, повидавший виды обладатель героически страхолюдной внешности, оскалил от неловкости покрытые пятнами зубы и на миг взглянул Амлису в глаза. Иссерли поняла, что, пока наверху ловили водселей, двое мужчин успели о многом поговорить и пришли к заключению, что их искусственно созданные отношения пойманного и поимщика попросту нелепы.
— Э-э… да, — поморщившись, ответил Инс. — Он же ничего больше натворить не сможет, верно?
— Я тоже полагаю, что господину Вессу стоит подняться наверх и взглянуть на то, что сейчас перетаскивают из машины в амбар, — сказала Иссерли.
Не сводя с него глаз, она закинула руку за спину и нажала на кнопку вызова лифта. Неожиданно пронзившая руку боль заставила Иссерли поморщиться, и Амлис Весс, чтоб ему пусто было, это несомненно заметил. Ей так редко доводилось теперь пользоваться прирожденной многосуставностью руки, она с таким усердием постоянно воспроизводила движения водселей, чьи руки крепились к телу всего лишь одним подобием дверной петли, что отвыкшие от работы суставы начали заедать. А этому господину приятно, разумеется, узнать, на что ее тело способно, а на что не очень!
Лифт пришел, Амлис Весс послушно вступил в него. Его кости и мышцы двигались под мягкой шкурой плавно и непринужденно, как у танцора. Наверняка — бисексуал, как все богачи и знаменитости.
Обнаружив, что для них троих кабина лифта маловата, Амлис Весс вопросительно взглянул на Иссерли, и та, поведя подбородком, дала понять, что ему и Инсу надлежит подняться наверх первыми, а она последует за ними. Постаравшись одновременно внушить ему всей своей позой, что питает к нему опасливое, брезгливое отвращение — такое, точно он, Амлис Весс, это некое уродливое животное, способное вывалять ее в грязи — сейчас, когда она слишком устала, чтобы счищать с себя грязь.
Как только лифт ушел, Иссерли замутило, ей стало казаться, что земля смыкается вокруг нее, а дышать она вынуждена миазмами чужого, уже использовавшего здешний воздух дыхания. Любое подземелье всегда было для нее кошмаром — особенно такое, как это. Чтобы не сойти здесь с ума, нужно быть существом недоразвитым.
— Ну давай же, опускайся, — прошептала она, всей душой моля о спасении.
Когда все они — Иссерли, Амлис Весс и пятеро работников фермы — выстроились на полу амбара, перед ними предстало зрелище мрачное и сюрреалистичное. Водселей перенесли в амбар: сначала живого, потом три окровавленных трупа. Собственно говоря, живой теперь уже живым не был: перед переноской Енсель на всякий случай ввел ему дозу икпатуа, которая, увы, привела к остановке и без того перенапрягшегося сердца животного.
Тела водселей лежали рядком на бетоне в центре амбара. Из ног того, что пребывал в наибольшей сохранности, еще продолжали сочиться капли крови, головы застреленных кровоточить более-менее перестали. Бледные, поблескивавшие покрывшим их ледком, все четверо выглядели огромными фигурами, созданными салом, неравномерно стекшим с волосистых фитилей свеч.
Иссерли обвела их взглядом, потом посмотрела на Амлиса Весса, потом снова на трупы, словно проводя прямую линию, вдоль которой надлежало последовать его взгляду.
— Ну что? — с вызовом спросила она. — Вы довольны собой?
Амлис Весс повернулся к ней, оскалив от жалости и отвращения, зубы.
— Знаете, очень странно, — сказал он. — Совершенно не могу припомнить, как я стрелял в этих несчастных животных.
— Вы могли бы с таким же успехом и перестрелять их, — выпалила Иссерли, оскорбленная неуместным фыркливым смешком стоявшего за ее спиной Инса.
