если бы Тесак увидел, что ее тащит великан, он, конечно же, что-нибудь с этим сделал бы.
Нет, это не Тесак. Она уверена, что это не Тесак. Это всего лишь очередная уловка.
В лесу завыл волк. Потом еще один.
– Алиса? Ну хватит. Впусти меня, – настаивал Тесак-не-Тесак. – Там волки.
– Тесак не боится волков, – сказала Алиса тоненьким-тоненьким голосом, тоненьким, как у Дор, как у маленькой девочки в передничке, прячущейся от чудища под кроватью. – Тесак ничего не боится.
Она сказала так, потому что это была правда и потому что ей нужно было в это верить. Потому что иначе получится, будто она стоит по одну сторону двери, а единственный в мире человек, который заботился о ней, стоит по другую, и к нему все ближе и ближе подбираются воющие, рычащие волки.
– Алиса, открой дверь. Они идут! – Теперь в голосе Тесака-не-Тесака звучал испуг, и тогда-то Алиса и уверилась, абсолютно уверилась в том, что это не он – в голосе настоящего Тесака она ни разу не слышала страха.
(«Но ведь он мог испугаться, если там действительно волки. Волки, которые могут его съесть».)
– Это не он, – пробормотала Алиса. – Не он!
Волчий вой приближался, а Тесак-не-Тесак продолжал колотить в дверь. Он пинал ее, и стучал кулаками, и кричал, и кричал, а потом завопил, надрываясь, и все повторял и повторял имя Алисы, пока волки рвали плоть с его костей, пока клыки хищников раздирали его в клочья.
Алиса заткнула уши, присела на корточки, скорчилась, натянула на голову одеяло; она раскачивалась взад и вперед, неустанно шепча:
– Это не он, это не он, это не он.
Волки снаружи рычали и повизгивали, рвали и жрали, а Алиса прижимала ладони к ушам и не слышала, не слышала, не слышала их.
Долгое время спустя шум вроде затих, но она не желала смотреть; не желала слушать; не желала знать. Она просидела под одеялом всю ночь и надеялась, что трусость тут ни при чем.
Когда первые лучи солнца пробились сквозь тонкую ткань, Алиса стянула с головы одеяло. Мешок по-прежнему лежал у очага, на нем еще оставалась вмятина от ее головы. Еда на блюдах больше не источала соблазнительных ароматов. На глазах Алисы одна из крышек вроде как шевельнулась, как будто под ней пряталось что-то живое.
Но она не станет смотреть. Это еще один трюк, еще одно искушение. Слишком хорошо, лучше любого другого, Алиса знала, как опасно любопытство. Если она поднимет крышку, на тарелке наверняка окажется куча извивающихся червей вместо жареного цыпленка и паучье гнездо вместо хлеба. Нет, она не станет смотреть.
И Алиса – с легким оттенком презрения – подумала, что Белая Королева очень уж предсказуема. А может, дело просто в том, что сама Алиса уже не беспомощна, что она научилась справляться с опасностями этого мира.
Она медленно подобрала мешок, потом бросила взгляд на почерневшие дрова в очаге. Алиса обещала себе, что принесет новые, но почему-то не думала, что ей захочется возвращаться в хижину, когда она выйдет за дверь.
О своих магических способностях Алиса почти не вспоминала с той довольно жалкой попытки сотворить еду из песка. Но она сейчас и не собиралась менять одно на другое – достаточно просто превратить сгоревшие поленца в еще не сгоревшие.
Опустившись перед очагом на колени, она коснулась головешки и прошептала:
– Загадай желание, Алиса.
(Я хочу, чтобы ты вернулся ко мне, Тесак.)
(Вернись ко мне.)
(Вернись ко мне.)
– Вернись ко мне, – произнесла она вслух, и, к ее собственному удивлению, обугленные деревяшки стали расти на глазах, превращаясь в целые, нетронутые огнем поленья. Они росли – и Алисе вдруг показалось, что и комната тоже растет, раздувается, как воздушный шар, наполняемый воздухом. Но через мгновение все прекратилось, словно шарик проткнули иголкой, и только раздался странный звук, похожий на чье-то сердитое фырканье.
Тарелки на столе звякнули и снова застыли неподвижно.
Алиса коснулась кончиком пальца одного из поленьев, просто чтобы убедиться, что это не иллюзия. Под кожу ей – стремительно, как укус змеи – тут же вонзилась острая щепка, и Алиса, отдернув палец, сунула его в рот, посасывая ранку.
– Что ж, полагаю, дрова вполне реальны, – сказала она, испытывая некоторую гордость.
Алиса сотворила заклинание, настоящее волшебство, как настоящий волшебник, и пережила наведенные Королевой ночные ужасы.
Капелька крови из пальца Алисы запачкала торчащую из полена щепку.
Не оставляй это.
Не ее это была мысль – а бесплотный голос, поплывший по комнате, шепот, которого не должно было тут быть.
Гнев охватил Алису, гнев на Чеширского, каким-то образом продолжавшего преследовать ее, несмотря на то, что она разорвала связь между ними, гнев на то, что он по-прежнему пытается вмешиваться в ее жизнь. Она вскочила и закинула за спину мешок, полная решимости не делать ничего из того, что он хочет.
НЕ ОСТАВЛЯЙ это!
Шепот стал раздраженным. Голос явно был раздосадован ее поведением, ее глупостью, он говорил о том, что это ее последний шанс не быть дурехой.
«Я не дуреха».
Алиса уставилась на окровавленную щепку, разрываясь между, несомненно, детским желанием воспротивиться тому, чего хотел от нее голос, и внезапным пониманием того, почему оставлять тут каплю своей крови действительно опасно.
Кровь – это же частица тебя, крохотный кусочек, который кто-то, обладающий магическими способностями, может взять и использовать. Использовать против тебя. И Алиса, которая провела долгую ночь, сопротивляясь разнообразным чарам этого места, поступила бы воистину глупо, выйдя за дверь без окровавленной щепки.
Она аккуратно оторвала тонкий лоскуток ткани от подола рубахи и замотала пальцы, а затем занялась поленом. Щепка, которую Алисе удалось отломать, получилась намного больше той, что уколола ее, – она скорее напоминала узкий деревянный кинжал. Тем не менее в очаге не осталось ни капли ее крови. Алиса сунула деревяшку в мешок и покинула наконец хижину.
Она почти ожидала обнаружить на крыльце обглоданные волками кости, но ничего подобного там, конечно, не оказалось. Солнце едва просачивалось сквозь листву. Наверное, оно никогда толком не освещало лесную подстилку.
«Как будто здесь царят вечные сумерки», – подумала Алиса. Ей жутко хотелось ощутить на лице солнечные лучи – только не так, как было тогда, когда они с Тесаком пересекали выжженную равнину. Должна же быть какая-то промежуточная ступень между палящим солнцем и сумраком.
Закрыв за собой дверь, Алиса увидела на ней глубокие борозды, словно оставленные длинными пальцами, царапавшими доски всю ночь напролет.
«Гоблин», – поняла она. Это он стоял на пороге, пока она пряталась внутри.
