Перемахнув через невысокую живую изгородь и стряхнув с нее хлопья снега, Мэгги приземляется на узкую, посыпанную солью дорожку, ведущую через ухоженный сад от ворот к задней двери. Мэгги застывает на месте, вглядываясь в окна в поисках малейшего движения. Чтобы убедиться, что дом пуст, долго ждать не приходится. Карен много лет не разговаривала с Мэгги, и, возможно, никогда больше уже не заговорит, но она всегда была приверженцем традиционных ценностей. Миннесота – край десяти тысяч озер, и на любой трехдневный уикэнд вроде этого, Карен с ее мужем и детьми должны быть в Bobcat Pines, семейном доме на озере, с родителями Мэгги. Можно поставить на это свой последний доллар.
Даже сегодня это еще чуть-чуть жалит, и ревность поднимается как желчь к горлу. Если бы пригласили Мэгги, если бы Джексон провел выходные со своими биологическими кузенами, ничего бы этого не случилось.
Она мысленно возвращается к месту, которое считала когда-то бездонным, его слабый рыбный, минеральный запах сейчас, конечно же, скрыт под гладкой и твердой, отполированной, как бриллиант, поверхностью. Каякинг, рыбалка и парусный спорт летом, коньки, горячий сидр и поджаренные сморы зимой. Она представляет трех своих племянников, играющих в хоккей на льду. У каждого мальчика в жилах течет кровь Доусонов, так же, как и у ее сына, каждый мальчик принят в семью, как никогда не примут Джексона. Мэгги никогда не встречалась со своими племянниками, но видела фотографии, а мать до сих пор в разговоре обсуждает Карен так, будто между ними есть какая-то общность, как будто сестры по-прежнему дружны, как будто ничего не случилось.
Девять лет, плюс-минус. Неужели правда прошло столько времени?
Мэгги подходит к дому, старое чувство вины пытается одержать над ней верх, но она заталкивает его поглубже. Сегодня она не может на этом зацикливаться. Она уже по горло сыта чувством вины.
Но разве это сходство не кажется каким-то… зловещим?
Так и есть, и осознание этого вызывает у нее дрожь.
Девять лет назад Мэгги на одну ночь позаимствовала у своей старшей сестры удостоверение личности. Она, не спрашивая, взяла его, приняв решение в мгновение ока, и тот поступок все изменил.
Карен тогда училась на последнем курсе колледжа. Однажды она приехала домой на выходные в День благодарения с самыми сильными менструальными спазмами в жизни, и хотя эта причина никак не повлияла на дальнейшие события, Мэгги всегда помнила эту подробность. В то время как Карен свернулась калачиком с горячей бутылкой на животе, заботливо подложенной их матерью, Мэгги, которая училась тогда в десятом классе, стянула водительские права из сумочки сестры с ловкостью подростка, ворующего в магазине.
При помощи макияжа и самых высоких каблуков, какие только у нее были, Мэгги смогла добавить несколько лет к своему образу – этот трюк удавался гораздо лучше девочкам-подросткам, чем их прыщавым одноклассникам с пушком на щеках.
Вообще-то хотя сестра потом и сказала, что она выглядела как «версия самой себя в образе шлюхи на Хеллоуин», образ был достаточно хорош, чтобы кого угодно обмануть на расстоянии, конечно, кроме самых близких родственников.
Именно в этом и заключалась проблема. Вот почему все пошло наперекосяк.
История повторяется. Точнее сказать, история вынуждена повториться.
Совпадение? Она уговаривает себя, что иначе никак. Конечно, только так.
Задняя дверь ожидаемо заперта, но Мэгги быстро обнаруживает кое-что, прикрепленное к стене дома. Это семейная привычка, которую сестры завели в детстве, потому что родители вечно пропадали на работе, когда школьный автобус привозил их домой, и потому что обе сестры были довольно рассеянны и не раз теряли свои ключи. Мэгги находит небольшой железный сейф с шифром. Закусив нижнюю губу, она крутит тугой циферблат. На мгновение ей кажется, что ничего не выйдет, что старые привычки сестры не сохранились, но затем холодный механизм срабатывает, дверца ящичка открывается, и в ее раскрытую ладонь падает ключ. Код – дата рождения их матери – тот же самый, что и раньше.
Она вздыхает, наполовину облегченно, наполовину с сожалением.
– Предсказуемо, сестренка. – И, задержав дыхание, отпирает дверь.
Изнутри не доносится ни звука. Никакой сигнализации. Линден Хиллз – хороший район. Всегда есть шанс попасть в поле зрения одной или парочки скрытых камер видеонаблюдения, но она уже вляпалась достаточно глубоко, чтобы сейчас беспокоиться об этом. Лучше как можно быстрее разобраться с этим. Такси ждет, а часики тикают в буквальном смысле.
Мэгги осматривается внутри. Здесь миленько. По сравнению с ее квартирой – дворец. В доме Мэгги оказалась впервые. Несколько раз после тех невыносимых путешествий матери-дочери в Миннеаполис или в «Молл Америки» она ждала в машине, пока их мать заносила что-нибудь для Карен и детей. Мэгги никогда не удавалось увидеть их лица в окнах хотя бы мельком.
Везде очень чисто. Очень в духе Карен. Если не считать нескольких рисунков на холодильнике и фотографий в рамках, трудно поверить, что здесь действительно живут трое мальчишек. Хотя дети очень милы, не может не признать она. Ужасно похожи на отца.
Разве не все сыновья похожи на своих отцов?
При мысли об отце Джексона внутри у Мэгги все сжимается, но она проходит дальше, быстро открывая и закрывая поочередно все кухонные шкафы и ящики. Безрезультатно. В таком большом доме ей приходится потратить несколько минут, чтобы найти кабинет на втором этаже. Обшитый деревянными панелями, роскошный, но вместе с тем немного уродливый. Как будто устаревший. Мэгги приступает к обыску с письменного стола, роется в бумагах в верхнем ящике, молясь, чтобы они не использовали сейф для более ценных документов.
«Разве можно ее винить за это после того, что произошло?» – спрашивает сама себя Мэгги.
К счастью, ей не придется думать, как взломать сейф, потому что паспорта здесь, все вместе в одном пластиковом конверте. Одна счастливая семья.
Она выуживает паспорт Карен, на мгновение задержавшись, чтобы посмотреть в ничего не выражающий официальный взгляд своей сестры. Нежно и печально целует она ламинированную страницу.
– Прости меня, – шепчет она, зная, что никогда этого не говорила и никогда уже не скажет, сует его в карман своих новых джинсов, испытывая отвратительное дежавю, и, аккуратно вернув конверт на место, закрывает ящик.
Весь путь до задней двери она прислушивается, ожидая услышать, как машина с семьей заезжает на подъездную дорожку или как ключ проворачивается в замке парадной двери. Ни того, ни другого не происходит.
Она почти желает, чтобы это все-таки случилось, чтобы кто-нибудь мог остановить ее, но выходит из дома без эксцессов, запирает дверь и возвращает ключ на место в сейф, уже совершенно уверенная в том, что больше никогда не увидит свою сестру.
23
Второй игрок
– Крейг, хорош. Хватит морочить мне голову, – снова стучит Бретт, на этот раз забарабанив сильнее. – Я не играю. Я играть отказываюсь, так что просто открой эту чертову дверь!
Он ждет, но ничего не происходит. Крошечная его часть испытывает облегчение, потому что глубоко внутри него таится трусость. Здесь нужно действовать деликатно, а деликатность – никогда не была коньком Крейга.
Стоя в узком мрачном коридоре, Бретт прислушивается, улавливая тихое невнятное бормотание телевизоров из соседних квартир. Отбойный молоток на улице. Плач младенца и латиноамериканская музыка, бухающая откуда-то сверху. Совсем близко сосед зашелся в хриплом тяжелом кашле. Говорят, заболеваемость астмой в Мотт Хейвене – юго-западной части Бронкса – растет из-за мусорного полигона на берегу реки и эстакаде у моста на Уиллис-авеню. Это район, построенный вокруг мясных рынков и металлургических производств. В таком месте, как это, ожидаешь, что Крейг найдет работу без труда, но в любом закоулке «яблока» за работу приходится бороться, и при всей своей браваде Крейг часто нуждается в руке помощи не меньше других.
