– Знаешь, Лин, иногда ты бываешь просто невыносим.
Я резко поднял голову, но ничего не сказал на это.
– Ты знаешь, что Улла тоже вернулась? – спросила она, помолчав.
– Нет. Когда? Ты видела ее?
– Я получила от нее записку. Она остановилась в «Президенте» и хотела встретиться со мной.
– И ты пошла?
– Нет, я не хотела, – задумчиво ответила она. – А ты пошел бы, если бы она пригласила тебя?
– Да, наверное, – ответил я, глядя на залив, где лунный свет играл на гребешках волн, извивавшихся, как змеи. – Но не ради нее, а ради Модены. Я видел его недавно. Он по-прежнему сходит по ней с ума.
– Я видела его сегодня, – отозвалась она спокойным тоном.
– Сегодня?
– Да, как раз перед тем, как прийти сюда. Он был у нее. Я пошла в «Президент», прямо в ее номер. Там был один парень, Рамеш…
– Это его друг. Модена говорил о нем.
– Да. Этот Рамеш открыл мне дверь, я вошла и увидела Уллу, которая сидела на постели, прислонившись спиной к стене. А Модена лежал у нее на коленях, пристроив голову на ее плече, с этим своим лицом…
– Да, я знаю. Жуткое зрелище.
– Эта сцена была какой-то совершенно невероятной. Она потрясла меня. Сама не знаю, почему. Улла сказала, что отец оставил ей в наследство кучу денег – ее родители были ведь очень богатыми, практически хозяевами того города, где она родилась. Но когда она пристрастилась к наркотикам, они выгнали ее без гроша в кармане. Несколько лет она не получала от них ничего, пока ее отец не умер. А теперь, унаследовав все эти деньги, она решила вернуться сюда и найти Модену. Она сказала, что чувствовала себя виноватой перед ним, ее замучала совесть. Ну, и она нашла Модену – он ждал ее. Когда я увидела их вместе, это напомнило мне сцену из какого-то романа…
– Вот черт, а он ведь знал, что так и будет, – тихо заметил я. – Он говорил, что она обязательно вернется, и она вернулась. Я тогда ему не поверил, думал, это просто безумные мечты.
– Это было похоже на «Пьету» Микеланджело – знаешь? Точно та же поза. Это выглядело очень странно и порядком встряхнуло меня. Бывают вещи настолько непостижимые, что они даже бесят тебя.
– А чего она хотела?
– В смысле?
– Почему она пригласила тебя?
– А, понимаю твой вопрос, – сказала она, криво улыбнувшись. – Улле всегда надо что-то конкретное.
Она посмотрела на меня. Я приподнял одну бровь, но ничего не сказал.
– Она хотела, чтобы я достала паспорт для Модены. Он здесь живет уже много лет и давным-давно просрочил свою визу. А у испанской полиции он на крючке. Ему нужен паспорт на другое имя, чтобы вернуться в Европу. Он может сойти за итальянца или португальца.
– Предоставь это мне, – спокойно отозвался я, поняв наконец, почему она захотела встретиться со мной. – Я завтра же займусь этим. Я знаю, где найти его, чтобы получить его фотографии и все, что понадобится. С его внешностью чужую фотографию на таможне не предъявишь. Я улажу все это.
– Спасибо, – ответила она, глядя на меня с такой страстной интенсивностью, что сердце у меня стало колотиться о грудную клетку. «Очень глупая ошибка, – сказал однажды Дидье, – оставаться наедине с человеком, которого ты любил, хотя и не следовало бы». – Что ты делаешь сейчас, Лин?
– Сижу тут на берегу рядом с тобой, – пошутил я.
– Я имею в виду, вообще. У тебя дела в Бомбее?
– А что?
– Я хотела спросить тебя… Ты не поехал бы со мной искать Халеда?
Я от души расхохотался, но она меня не поддержала.
– Знаешь, мне только что сделали предложение получше этого.
– Получше? – протянула она. – Какое же?
– Поехать на войну в Шри-Ланку.
Она сжала губы, приготовившись дать резкий ответ, но я поднял руки, сдаваясь, и добавил:
– Я шучу, Карла. Не лезь в бутылку. Мне действительно сделали такое предложение, но я не знаю… Ну, ты понимаешь.
Она расслабилась и улыбнулась.
– Да. Я просто отвыкла от твоих шуточек.
– А почему ты решила пригласить меня сейчас?
– А почему бы нет?
– Это не ответ, Карла.
– О’кей, – вздохнула она, взглянув на меня, и опустила взгляд на песчаные узоры, которые плел морской бриз. – Наверное… Наверное, я хотела попробовать, не получится ли у нас что-нибудь вроде того, что было в Гоа.
– А как же… Джит? – спросил я, не поддаваясь на провокацию. – И как он относится к тому, что ты отправляешься на поиски Халеда?
– Мы живем каждый сам по себе, делаем, что хотим, и ездим, куда хотим.
– Довольно… беспечное заявление, – заметил я, с трудом подыскав слово, которое не звучало бы оскорбительно. – Дидье сказал, что Джит сделал тебе предложение.
– Ну да, – ответила она спокойно.
– И…?
– И что?
– И ты собираешься принять его предложение? Ты выйдешь за него?
– Думаю, выйду.
– Почему?
– А почему бы и нет?
– Ты повторяешься.
– Прости, – вздохнула она с усталой улыбкой. – Я действительно привыкла в последнее время совсем к другому обществу. Ты спрашиваешь, почему я выхожу за Джита? Он хороший парень, молодой, здоровый и богатый. Черт, я думаю, что потрачу его деньги с бóльшим толком, чем он.
– Иначе говоря, ты готова умереть от любви к нему.
Она засмеялась, но потом, внезапно посерьезнев, повернулась ко мне. Глаза ее в бледном лунном свете были как листья кувшинок после дождя; ее длинные волосы чернели как камни в лесной реке, и при прикосновении к ним казалось, что ты пропускаешь сквозь пальцы саму ночь; губы, мягкие, как лепестки камелии, были согреты секретным шепотом, а свет зажигал на них сверкающие звезды. Она была прекрасна. Я любил ее. Я все еще любил ее – сильно, упрямо, но в сердце у меня был холод. Та беспомощная, мечтательная любовь, которая воспаряла к небесам и проваливалась в бездну, прошла. И в этот миг… холодного обожания – наверное, так это следовало назвать – я почувствовал, что власть, которую она надо мной имела, тоже ушла в прошлое. Или даже больше, эта ее власть, ее сила перешла в меня, стала моей силой. Все козыри были у меня на руках. И мне захотелось узнать наконец всю правду. Я не был согласен безропотно принять, просто как данность, все, что было между нами. Я хотел знать все.
– Почему ты не сказала мне, Карла?
Она мучительно вздохнула и, вытянув ноги, зарылась ступнями в песок. Наблюдая за тем, как он маленькими каскадами обтекает ее ноги, она монотонно проговорила, как будто сочиняла письмо ко мне – или, может быть, вспоминала когда-то написанное, но так и не отправленное.
– Я знала, что ты спросишь меня об этом, и, наверное, поэтому так долго не хотела встречаться с тобой. Я спрашивала людей о тебе и не пряталась, но до сегодняшнего дня не предпринимала никаких шагов, чтобы встретиться, потому что… знала, что ты задашь этот вопрос.
– Если тебе это как-то поможет ответить, – прервал я ее, – то могу сказать, что я знаю: это ты сожгла Дворец мадам Жу.
– Это Гани тебе сказал?
– Гани? Нет. Я сам догадался.
– Гани устроил это для меня. Это был последний раз, когда я говорила с ним.
– Я в последний раз говорил с ним за час до его смерти.
– Он ничего не сказал тебе о ней? – спросила она, очевидно, надеясь, что хоть что-то ей не надо рассказывать самой.
– О мадам Жу? Нет, ни слова.
– Мне он много чего рассказал… О том, что я не знала. Наверное, это его рассказы довели меня до точки. Он сказал, что она послала Раджана следить за тобой и навела на тебя копов после того, как он сообщил ей, что мы занимались с тобой любовью. Я всегда ненавидела ее, но это было той каплей, которая переполнила чашу терпения… Она не могла допустить, чтобы у нас с тобой все получилось, чтобы мне было хорошо. Гани был обязан мне кое-чем, я напомнила ему об этом, и он организовал беспорядки. Пожар был что надо. Я сама участвовала в подожге.
Она замолчала, сжав зубы и глядя на свои ноги в песке. В глазах ее отражались дальние огоньки. Я представил себе, как должны были выглядеть эти глаза, когда в них горело пламя того пожара.
– О том, что случилось в Штатах, я тоже знаю, – сказал я, выдержав паузу.
Она быстро подняла голову и внимательно посмотрела на меня.
– Лиза, – сказала она. Я не ответил. Она тут же поняла, как это умеют женщины, все, чего никак не могла знать, и улыбнулась. – Это хорошо: Лиза и ты. Ты с Лизой. Это… замечательно.
На моем лице не выразилось ничего, и ее улыбка растаяла; она опять опустила взгляд на песок.
– Тебе приходилось убивать человека, Лин?
– Когда именно? – спросил я, гадая, что она имеет в виду: Афганистан или наше недавнее сражение с Чухой.
– Когда-нибудь?
– Нет.
– Я рада, – громко выдохнула она. – Хорошо бы…
Она опять замолчала. Издали до нас доносился шум праздника, радостный смех, перекрывавший рев духового оркестра. Рядом с нами музыка океана лилась потоком на податливый берег, а пальмы у нас над головой трепетали на освежающем ветру.
