И тут он вспомнил, где он ее видел, и кто делал снимки, и догадался, почему она сейчас его убила.
Нильс Брюстер был мокр от пота. Прическа «перекати-поле» слиплась. Руки дрожали, рот дергался, извергая громкие вопли. Он остановил Римо около коттеджа Деборы на усыпанной гравием дороге. Солнце поднималось к полудню. Для Римо это был день свободным от максимальной готовности, день отдыха.
– О-о-о-ох! О-о-х. О-х-о, – произнес ведущий авторитет в области изучения движущих сил враждебности человека, ученый, чьи труды многие расценивали как руководство по массовому уничтожению. – А-ах… а-ах… а-ах, – добавил он и рухнул к ногам Римо.
Так, паника. Римо опустился перед ним на колени, ожидая, когда Брюстер придет в себя. Опасности шока, кажется, не было.
Брюстер открыл глаза.
– Рэтчетт… О-о-о! А-а-а! О…
Успокаивать его не имело смысла.
Только идиоты успокаивают паникующего. По его мнению, это означает, что ты не осознал серьезность ситуации. То, что от паники положение не улучшится, не имеет значения. Человек хочет сообщить нечто столь ужасающее, что теряет дар речи. Ты сохранил самообладание, а он свое потерял, следовательно, считает паникер, ему не удалось тебя убедить. Он старается еще усерднее, и еще менее успешно.
Поэтому Римо поступил как полагалось, хотя ему было неприятно, что Дебора может увидеть его из окна. Он завопил, вторя отчаянным воплям Брюстера:
– О-о-о! А-а-а! О…
Чтобы привести Брюстера в нормальное состояние и вернуть ему дар членораздельной речи, Римо присоединился к истерике.
– Рэтчетт, – с усилием выдохнул Римо.
– Рэтчетт, – с усилием выдохнул Брюстер. – Мертв!
– Рэтчетт мертв, – простонал Римо.
– Рэтчетт убит. Кровь!
– Рэтчетта убили. Море крови.
Брюстер кивнул и сказал:
– Я пошел к нему. В его особое место. Он был мертв. Кровь и вода. Он был мертв. Вы…
– Я.
– Да. Сделайте что-нибудь.
– Хорошо. Сделаю.
– Стены. Заборы. Пулеметы! Помогите!
– Да, да. Конечно. Помогу. Пулеметы! Заборы! Стены.
– Да. Расправьтесь с убийцами. Прикончите их. Убейте! Уничтожьте! Разбомбите!
– Да.
– Но не сообщайте в полицию.
– Нет, нет. Конечно нет.
– Хорошо, – сказал Нильс Брюстер. Он поднялся на ноги со все еще диковатым взором. – Пойдемте.
Они шли по мостику через ручей. Брюстер нетвердо держался на ногах, так что Римо приходилось его поддерживать.
– Это его дом? – спросил Римо, глядя на большое белое яйцо с окнами.
Брюстер кивнул и сказал:
– Утром я его не видел, хотя у нас была назначена встреча на девять часов, а он всегда пунктуален. Я хотел объяснить, что его гипноз зашел слишком далеко, и что лучше поискать другие формы художественного самовыражения. Но он не появился и к телефону не подходил. И я пришел сюда. У него есть особая комната, это, скорее всего, подсознательное воплощение его представлений о матке. Он находился внутри, а дверь была заперта снаружи.
Они приближались к дому, из которого солнце, казалось, собиралось приготовить яичный салат.
– Мне дом нравится, – сказал Римо.
– Он никому не нравится.
– А мне нравится. Чертовски интересная идея.
– Гротеск, – сказал Брюстер.
– Это ваше мнение.
– Так думают все в Брюстер-Форуме.
– Нет, не все.
– Нет? Кому же он нравится?
– Мне.
– А, вам… Я говорил обо всех.
– Я тоже некто, не пустое место.
– Вы отвечаете за безопасность.
– Но я человек.
– Да. Хорошо, будь по-вашему. Он там. Я ни к чему не прикасался. – Брюстер остановился у входа. Дверь была приоткрыта.
– При виде Рэтчетта трудно не впасть в панику, – сказал Брюстер. – Вы не заметили, конечно, но я чуть было не сорвался. К счастью, у меня невероятное самообладание. Но я был на грани.
– Хорошо, – мягко сказал Римо. Как большинство жертв паники, Брюстер не помнил своих поступков. Он не вспомнит, что терял сознание. – Оставайтесь здесь, Нильс.
– Называйте меня доктор Брюстер. – Все еще дрожа, Брюстер прислонился к дверному косяку. – Мы попали в переплет, но я не из тех, кто легко теряет голову.
– Да, доктор Брюстер, – сказал Римо.
– Называйте меня Нильс, – ответил Брюстер.
Римо ободряюще улыбнулся и вошел в гостиную. За камином – вход в особую комнату. Там и лежало голое тело Рэтчетта, наполовину покрытое розовой смесью крови и воды. На лице застыла гримаса ужаса. Стараясь не запачкаться, Римо перевернул тело. Ага, вот как они с ним поступили! Значит, началась охота на ученых и, чтобы их защитить, придется, возможно, их уничтожить. Если он вызовет полицию, то служба молитв по телефону в следующий раз даст ему послушать Второзаконие. Римо аккуратно шагнул назад и снял трубку телефона. Телефон не был защищен от подслушивания. Но Римо и не собирался звонить по делам.
Он позвонил в справочную, узнал номер доктора Хиршблум и набрал его. Послышались длинные гудки. Гудки. Гудки. Ничего не видя, Римо глядел в потолок, потом уставился в пол, нетерпеливо насвистывая. В трубке раздавались гудки.
– Дерьмо, – выругался он, бросив трубку, и вышел на улицу.
– Ужасно, правда? – сказал Брюстер.
– Что? – спросил Римо, чья голова все еще была занята гудками в телефонной трубке.
– Вы неважно выглядите.
– Да, конечно. Жуткая картина. Ужасно.
– Знай вы о насилии и жестокости, о их движущих силах и динамике, заключенных в человеческом существе, вам было бы гораздо легче.
– Наверное, – сказал Римо.
Черт побери, ее нет дома. А у него свободный день. И он планировал провести его с ней. Весь день и всю ночь. Но ее нет дома.
Доктор Брюстер порылся в кармане и достал трубку и начатую пачку табаку.
– Как это все, черт побери, произошло? – произнес он, глядя на надорванную пачку, как будто она была во всем виновата, и раскурил трубку. – Насилие – странная штука, – продолжал Брюстер, мечтательно вглядываясь в табачный дым. – Многие так и не могут научиться воспринимать его как неотъемлемую часть бытия.
«Она должна быть дома, – думал Римо. – А, может, куда-нибудь вышла? Может, она просто шутит? Играет в игры. Или передумала. Стерва. Маленькая израильская стерва передумала.»
Они вернулись в центр форума, где ученые были заняты беседами, размышлениями, разъяснениями, предсказаниями, рассматривая в интеллектуальной перспективе элементы жизни и смерти. А Римо Уильямс обдумывал, как поступить. Если она хотела заставить его ждать, помучить, он будет очень спокоен. Скажет, что не обратил внимания на время. Она опоздала? Не заметил. А что, если самому куда-нибудь запропаститься и тоже опоздать? Нет. Он ее встретит и скажет, что она просто девчонка.
– Понимаете, – объяснял Брюстер, – хотя вы и полицейский, но не до конца осознаете, что насилие – неотъемлемая часть жизни. Вам трудно воспринять очевидный факт, что человек по сути своей – убийца, и для него лучшая игрушка – другой человек. Он хищник. Только в конце своей эволюции он стал травоядным. В глухих, отсталых уголках Америки реакцией на насилие становится его идеализация. Что на самом деле не так уж плохо. Насилие – здоровое человеческое свойство. Жизненно необходимое.
Может обругать ее, повернуться и уйти? А если она в ответ засмеется? Или, что еще хуже, обидится? Тогда он извинится и обнимет ее, решил Римо. Но если она сильно обидится, то может не простить. Нет, Дебора не такая. Она рассмеется. Тогда и он рассмеется тоже. И все будет в порядке.
– Я знаю, что это сложно, сынок, но, как я однажды объяснял какому-то генералу… нет, конгрессмену, кажется, – в общем кому-то… Я сказал, что такие, как вы – полицейские – менее других способны справиться с насилием. Вы втягиваетесь в него, оно становится вашей профессией. Вы знаете, что именно поэтому нас и финансируют?
– Что? – сказал Римо.
– Так мы и добились финансирования, сынок, – объяснял доктор Брюстер. – Используем чужие мечты, опасения или страхи. Что придется.
– О чем вы? – переспросил Римо. – Я что-то не пойму.
– О финансировании. Чтобы получить средства, нужно сперва определить, чем хочешь заниматься, а потом добавить то, что интересует правительство. Как, например, наши исследования о выживании человека в боевых условиях.
– Да?
– За этот счет оплачивались эксперименты Шултера с животными и этнологические исследования Бойля.
– Понятно, – сказал Римо. – А ваш план покорения мира? – Он произнес эту фразу самым будничным тоном.
– Это принесло нам площадку для гольфа, новый конференц-зал и почтя пять лет на то, чтобы заниматься тем, что нам интересно. Не знаю, что это я разоткровенничался? Я вам доверяю. В людях я разбираюсь.
«Как и большинство людей, – подумал Римо, – Брюстер плохо разбирается в самом себе. Он мне доверяет, потому что чувствует себя в безопасности.» Он, очевидно, принял молчание Римо, поглощенного мыслями о Деборе, за шок от убийства Рэтчетта и поэтому не ощущает угрозы.
