Я обманывал всех в течение долгих лет. Пить я, конечно, бросил, но алкоголь — ничто по сравнению со второй моей тягой. На мой взгляд, самое опасное желание — это желание любви. Оно превращает нас в людей, которыми мы не являемся. Оно погружает нас в преисподнюю и дает силы ходить по воде. Оно захватывает нас без остатка.
Я наблюдаю, как она занимается самыми обыденными делами: зачесывает волосы в хвост, кормит собаку, завязывает Софи шнурки, — и хочу сказать, сколько она для меня значит, но никогда не говорю. Ведь если я признаю, что Делия — мой наркотик, то тем самым допущу, что однажды мне придется от нее отречься. А это невозможно.
В холле тюрьмы Мэдисон-Стрит, чей интерьер за вчерашний день, как ни печально, стал для меня почти родным, расставлены голубые кресла, а на стене висит телевизор. В одной стене проделана вереница окошек, вроде банковских, и специальные таблички отделяют «Посетителей» от «Только для адвокатов». Я подхожу к последнему и чувствую себя пассажиром первого класса, плывущим в серой массе простых смертных. Женщина-клерк, судя по всему, узнает меня.
— Вы вернулись, — с кислой миной цедит она.
Я приветствую ее лучшей улыбкой из своего арсенала.
— Доброе утро! — Сквозь щель внизу плексигласового окна я просовываю письмо из адвокатской коллегии штата Нью-Гэмпшир. — Вот видите? Я же говорил, что я — настоящий адвокат.
— «Настоящий адвокат»? Это же… Как же он называется? Ну, знаете, выражение типа «рабочий отпуск».
— Оксюморон.[14]
— Ну, если хотите себя обзывать, воля ваша. — Она берет авторучку. — С каким заключенным вы хотели встретиться?
В ожидании дежурного офицера, который сопроводит меня в тюрьму, я усаживаюсь в кресло и смотрю телевизор вместе с другими посетителями. Некоторые взяли с собой детей, и те теперь скачут у них на коленях, как зернышки кукурузы на сковороде. По телевизору идет, как мне сперва кажется, какое-то судебное телешоу, но тут я обращаю внимание на нашивку на рукаве бейлифа, стоящего у трибуны. «Офис шерифа округа Мэрикопа». Тогда я догадываюсь, что это, должно быть, внутренняя трансляция одного из здешних заседаний.
— La Mirada! — с гордостью восклицает сидящая рядом со мною женщина. Она указывает на экран своему малышу. — No es Papa guapo!
Наконец меня вызывают. Коренастый офицер, пропустив меня через металлодетектор, достает увесистую связку ключей и отпирает дверь в тесный, примерно в три квадратных фута тамбур. По сигналу из наблюдательного пункта открывается внутренняя дверь — и мы попадаем непосредственно в тюрьму.
На лифте мы поднимаемся на четвертый этаж, где находится приемная зона. Другой надзиратель проводит там собрание заключенных. Кто-то переговаривается со своими адвокатами в приватных комнатах. По длинной центральной секции вытянулись десятки бесконтактных кабинок для свиданий. В одной сидит арестант, пристегнутый цепью к табурету, и держит в руке телефонную трубку. По другую сторону стеклянной стены плачет женщина.
— Можете подождать здесь, — говорит мне надзиратель. — Мы приведем вашего клиента сюда.
«Сюда» — это в клетушку с флуоресцентной лампой, которая шипит и плюется, как мокрая кошка. Из этой точки я больше не вижу пристегнутого арестанта, зато вижу его посетительницу. Она наклоняется вперед и целует стекло.
Лет в одиннадцать я однажды застал Делию за страстными поцелуями с зеркалом в ванной. Я спросил, что она творит. «Тренируюсь, — как ни в чем не бывало ответила она. — И тебе бы тоже не помешало».
Я смотрю на часы. Прошло уже двадцать минут. Я встаю и ищу взглядом своего офицера, который оказывается на другом конце комнаты, углубленный в чтение спортивной странички «Аризона Репаблик».
— Извините, — говорю я, — моего клиента уже нашли? Его зовут Эндрю Хопкинс.
Смерив меня безучастным взглядом, мужчина, тем не менее, встает и берет трубку. Через несколько секунд разговора он поворачивается ко мне.
— Они думали, вам кто-нибудь сообщил. Вашего клиента уже судят в соседнем здании.
Взлетая по ступенькам, я торопливо набираю номер Криса Хэмилтона.
— Когда ты сможешь приехать? — спрашиваю я, не тратя время на приветствия и объяснения. Он как адвокат-попечитель обязан присутствовать в зале суда, даже если меня уполномочили в pro hac vice. Позвонить Делии я уже не успеваю, и она меня, разумеется, прикончит, как только узнает о случившемся. С другой стороны, она должна понять: Эндрю с минуты на минуту предстанет перед судьей в полном одиночестве. И перед этим судьей он собирается признать свою вину.
Это здание суда в десять раз больше любого суда в Нью-Гэмпшире. Прямо у входа бейлиф пропускает посетителей через рамку металлодетектора; какая-то женщина, крепко держа сына за руку, укладывает сумку на ленту конвейера. Служащие, снующие по коридору в хаотичном, как кажется, беспорядке, наталкиваются друг на друга и обсуждают дела за бесконечными чашками кофе. В креслах ожидают свидетели в колючих костюмах, купленных специально для этого случая, и живущие на социальное пособие дети с книжками-раскрасками. В подростках безошибочно угадываются те, кто здесь не впервые, — по мешковатым штанам и толстовкам с капюшонами, опущенными до бровей.
Я пытаюсь найти клерка, который ответит, на каком из девяти этажей и в каком из двадцати залов предстанет перед судом Эндрю, но ответа мне никто не дает. Поэтому я бегу в офис шерифа, где заключенные ждут своего часа. У дежурного помощника усы Дока Холлидея и пузо Будды.
— Я только одно знаю, — говорит он. — Если вам нужен суд, вы ошиблись зданием, черт побери!
Я мчусь в другой зал, Центральный, когда замечаю бегущего туда же Криса. В этом здании уже тринадцать этажей, по пять залов на каждом. Достаточно одного взгляда на очередь к лифту — и я уже лечу вслед за Крисом по лестнице. На пятом этаже мы останавливаемся перевести дух.
— Принятие дела к слушанию, признание невиновности, — выпаливает он, и мы врываемся в зал № 501, как комический дуэт супергероев.
Мне бы хотелось сказать, что в зал суда я вхожу с полной уверенностью в своих силах, но, честно говоря, послужной список у меня не ахти. Даже в коллегию меня приняли со второй попытки. Я трижды записывался в «Анонимные алкоголики», после чего еще раз напился до беспамятства. У меня нет никаких оснований полагать, что я возьму эту планку.
Такого солидного судьи я, пожалуй, никогда еще не видел. Весит он не меньше трехсот фунтов, седые волосы свисают непослушными прядями, каждый кулак — размером с пасхальный окорок. Плашка на скамье гласит: «Почтенный Цезарь Т. Ноубл».
— Поверить не могу, что тебе попался этот судья, — шепчет Крис. — Мы называем его Мистер Говори-по-делу.
Заключенный, в одиночестве сидящий на скамье подсудимых, встает, позвякивая кандалами. Теперь я узнаю его профиль. Это Эндрю.
— Мистер Хопкинс, я вижу, ваш защитник не явился на слушание, а потому задам вопрос непосредственно вам: признаете ли вы себя виновным в совершенном преступлении?
Я стремглав несусь по центральному проходу. На встречах «Анонимных алкоголиков» мы иногда скандируем: «Притворяйся — и получится». Мне не впервой. Я смогу.
Судья — да что там, все присутствующие! — в изумлении таращится на меня.
— Прошу прощения, — прокашливается Ноубл, когда я перескакиваю через ограждение и становлюсь возле Эндрю, сжимая его плечо. — Будьте так любезны представиться.
— Эрик Тэлкотт, Ваша честь. Я адвокат с лицензией на практику в штате Нью-Гэмпшир. Но я подал ходатайство на ведение дела в режиме pro hac vice. Моим попечителем от штата Аризона выступает Кристофер Хэмилтон… и я, хм, уполномочен выступить в этом зале, если мое ходатайство было удовлетворено.
Судья заглядывает в свою папку и снова смотрит на меня.
— Сэр, вы, очевидно, не в себе. У меня не только нет этого предполагаемого ходатайства, но я также нахожу крайне неуважительным ваше внезапное появление в зале и вмешательство в ход судебных разбирательств. — Глаза его буквально пронзают меня. — Может, у вас в Нью-Гэмпшире так принято, но в Аризоне мы действуем иначе.
— Ваша честь, — вступает Крис, — позвольте представиться: Крис Хэмилтон. Это я несу ответственность за пресловутое ходатайство. Мы попросили секретариат направить ходатайство или непосредственно вам, или любому другому судье, кто мог достаточно быстро поставить подпись… но, конечно, я прекрасно знаю о склонности Вашей чести к идеальному порядку во всех аспектах судопроизводства.
Еще шаг — и Крис расцелует его внушительную задницу. Но в Аризоне это, похоже, срабатывает. Судья подзывает секретаря.
— Позвоните в секретариат и узнайте, нет ли там какого-нибудь ходатайства. Поданного и, желательно, удовлетворенного.
