Как зачарованная, Эйлин пересекла гостиную и остановилась у двери, вглядываясь в полумрак. Она вошла в спальню и стала на ощупь искать выключатель. Но прежде чем найти его, Эйлин услышала щелчок проигрывателя в соседней комнате; через несколько секунд раздались звуки рояля, и Манчини начал свой джазовый дуэт с контрабасом. Потом вступили ударные, а через несколько тактов — струнные. Последним зазвучал саксофон; он плакал почти человеческим голосом, придавая музыке мучительное напряжение.
Эйлин повернулась к двери, но ничего не увидела: проход был чем-то или кем-то заслонен. Она сделала шаг вперед, когда внезапно что-то сомкнулось на ее правом запястье. Эйлин закричала и попыталась вырваться, но это ей не удавалось; кольцо на ее руке сжималось все сильнее, пока ей не показалось, что вот-вот треснут кости.
— Что вам надо? — вскрикнула Эйлин. — Что вам надо? — В ее онемевшем от ужаса сознании не оставалось других слов; ей казалось, что, в силу какого-то магического заклинания, ночь ожила и бросилась на нее.
Ее ноги коснулись края кровати; это прикосновение вернуло Эйлин к действительности, и она рванулась вперед. Эйлин не верила, что призраки или даже древние божества ками могут вмешиваться в жизнь людей. Она открыла рот, готовая впиться зубами во врага, кем бы или чем бы он ни оказался. Но в эту минуту ее голова резко дернулась.
— О, Господи! — услышала она свой голос, который казался совсем чужим.
Эйлин всматривалась в противника: его голова была закрыта плотным капюшоном и маской, видны были только глаза — совсем близко от нее, мертвые, неподвижные.
— О, Господи! — Эйлин чувствовала себя совершенно беззащитной, не в силах вырваться из железной хватки. Незнакомец бросился на нее, и ей показалось, что она захвачена стихией, каким-то страшным водоворотом. Эта чудовищная сила не могла принадлежать человеку.
Казалось, что его пальцы проходят сквозь ее плоть и сокрушают кости. Внезапно в легких Эйлин не осталось воздуха, будто ее бросили на дно океана. Все внутри наполнилось водой; со всех сторон подступала смерть. Ее тошнило, но она не могла открыть рот, не могла глотать. Глаза заплыли слезами, и она яростно моргала. Она начала задыхаться в собственной рвоте.
Его лицо теперь приблизилось к ней вплотную, но ей казалось, что это не человек. Она ничего не видела, не чувствовала никакого запаха; она не могла понять, что им движет, чего он хочет. Он так сильно сжимал ее, что она не могла даже повернуть головы. Эйлин продолжала сопротивляться, и ей удалось сделать еще один вдох, продливший ее жизнь... Теперь Эйлин видела перед собой пологий склон гори на юге Японии, где она ребенком пряталась от войны. Высокие величественные сосны шумели под порывами западного ветра, и вдоль длинного склона усталой змеей тянулась бесконечная череда беженцев. Эйлин ощутила во рту вкус дзосуй, вареного риса с овощами, который был их основной пищей; ее ноздри наполнились запахом горной репы. Она никогда не думала, что сможет вспомнить все это так мучительно ярко: человеческая память охотнее удерживает приятные воспоминания.
Внезапно шелковые трусики с треском отделились от ее тела, и она осталась совершенно нагая. Эйлин подумала о Терри, не сомневаясь, что чудовище ее изнасилует, эта мысль бесила ее и одновременно успокаивала. Казалось, смерть отступила, удовольствовавшись ролью случайного гостя на этом празднике.
Она почувствовала на себе его тело — не горячее, но и не холодное, не человеческая плоть, но и не камень. Эйлин показалось, что ее укладывают в колыбель. Она судорожно сжала ноги, сцепив лодыжки в замок.
Но совершенно неожиданно для Эйлин незнакомец схватил ее густые волосы, свил их в жгут и обернул вокруг ее шеи. Только когда на ее горле стала сжиматься петля, она поняла, что должно произойти. Яростно сражаясь за каждый вдох, потому что его вторая рука продолжала зажимать ее рот, Эйлин знала, что ему не нужно ее тело. Дикие мысли роились в ее мозгу как извивающиеся угри, а в легких оставалось все меньше и меньше воздуха.
“Heт! Пожалуйста! Возьми меня, только не убивай! Не надо! Пожалуйста!” Она пыталась кричать, но из горла вырывались только нечленораздельные стоны, что ужасало ее еще больше, будто это чудовище и ее лишило человеческого облика.
Он сжимал петлю все сильнее, выгибая спину совсем как страстный любовник. Мышцы ее шеи судорожно сокращались, а легкие пылали, словно обожженные кислотой. “Этого не может быть, — думала Эйлин. — Я не могу умереть. Я не умру. Нет, нет, нет, нет!..”
Она яростно боролась, царапая его ногтями, извиваясь в тщетной попытке сбросить его с себя, заставить отказаться от маниакальной затеи. Но она была бессильна против него. Он был сама смерть.
Эйлин задыхалась в последних приступах рвоты, которая накатывалась как неумолимая волна цунами. Легкие наполнялись жидкостью, и в предсмертной агонии Эйлин услышала у себя над головой дьявольский свист; подняв глаза, она увидела в небе тень одинокого бомбардировщика, затмившего солнце; от него что-то отделилось и, устремившись к земле, раскрылось черным цветком в ярко-синем небе.
Взрыв. Адский жар. И невыносимый свет десяти тысяч солнц. “Моя несчастная страна!”
Пепел, кружащийся в горячем ветре.
* * *
Через открытое окно такси Терри прощался с Винсентом. Дождь не принес облегчения городу, изнывающему от удушливого летнего зноя; это напомнило им Токио.
— Я позвоню тебе, — пообещал Терри.
— Да, свяжись со мной, если тебе что-нибудь придет в голову. — Винсент облокотился на край окна. Терри засмеялся.
— Мне все-таки кажется, что вы с Ником слишком много напридумывали.
— Мы не придумали этот яд, Терри, — серьезно возразил Винсент. — Или удар катана.
— Не знаю, старина. В городе полно сумасшедших. И потом, что здесь делать ниндзя? Винсент пожал плечами.
— Эй, парень, — рявкнул водитель. — Время — деньги. Если вам надо поболтать, зачем было садиться в такси?
— Хорошо, едем.
Терри повернул голову и помахал Винсенту, когда такси отъехало от тротуара.
Потом он назвал водителю адрес и откинулся на спинку сиденья. Теперь он думал, что нужно было подробнее рассказать Винсенту о странном посетителе додзё. Так бы оно и вышло, не будь Винсент слишком поглощен недавними событиями. Терри казалось, что Винсент сочиняет эти небылицы просто от скуки. И дело не в его работе, которую никак не назовешь монотонной. Нет, похоже, он устал от Америки и хочет домой.
Терри подумал об Эйлин, которая ждет его дома. Наконец все препятствия остались позади. “Терпение, — говорил ему сэнсэй, — часто бывает самым сильным оружием. Ты слишком нетерпелив, мой мальчик”. Неожиданно Терри вспомнил об икре. Он наклонился к решетке, установленной в толстой поцарапанной пластмассовой перегородке, которая отделяла его от водителя.
— Послушайте. Я забыл предупредить: мне надо по дороге забежать в “Русский чай”. Таксист чертыхнулся:
— А раньше ты вспомнить не мог? Теперь снова возвращайся в это пекло.
Он резко выкрутил руль, и машина врезалась в непрерывный поток транспорта. Раздались резкие гудки, сопровождаемые громкими ругательствами и скрипом тормозов. Таксист высунул руку из окна и ткнул пальцем в воздух.
— Сукины дети! — заорал он. — Когда вы научитесь водить, кретины!
Терри нацарапал карандашом на клочке бумаги имена: Хидэеси, потом Ёдогими, и наконец, Мицунари. Он смотрел на эти имена так, будто видел их в первый раз, будто это не он сам только что их написал.
Такси резко остановилось, и водитель повернулся к Терри:
— Только не заставляй меня долго ждать, ладно? Терри сунул карандаш и бумагу в карман и поспешно вышел из такси. Ему потребовалось несколько минут, чтобы купить две унции свежей икры; когда он вернулся, таксист рванул с места, словно за ними гналась банда налетчиков.
— Теперь такое время, что не знаешь, чего ожидать, — сказал водитель, разглядывая Терри в зеркало заднего вида, — понимаешь? Садится такой в такси, а потом смотрит на тебя честными глазами и просит остановиться. Глядишь, его и след простыл. И плакали твои денежки, понимаешь? Раньше я таких за версту узнавал, а теперь сам черт их не разберет. Поедем через парк?
— Да, конечно, — согласился Терри.
Темный парк точно вымер и казался бесконечно далеким от окружавших его огнями небоскребов, сверкавших яркими огнями.
Тихонько насвистывая, Терри поднимался по ступенькам. Еще на лестнице он различил звуки оркестра Манчини, доносившиеся из его квартиры. Он улыбнулся, ощутив прилив тепла и уверенности. Эй любила Манчини.
Терри повернул ключ и вошел в квартиру.
Он сразу почувствовал, что должен попасть в спальню. Захлопнув дверь, Терри в полной темноте стал пробираться через гостиную. Все говорило ему об опасности. Он не слышал ничего кроме музыки. “Уловка, — подумал Терри. — Если бы не это, я бы почувствовал еще на лестнице. Черт бы побрал эту музыку!”
