— Это я их всех замочил, — прошелестел тихий голос Нильса Канта. — И еще: Йерлоф… я хочу передать тебе привет от внука.
Наверное, как обычно, Нильс Кант брел откуда-то с пустоши, с дробовиком на спине. Он вот-вот должен был появиться из-за угла дома Эрнста. Йерлоф поднял голову и затаил дыхание, он с нетерпением ждал. Вот сейчас Йерлоф увидит Нильса Канта — взрослого или даже постаревшего. Может быть, он стал совсем лысый, а может, поседел.
Но Нильс так и не показался. Эрнст повернулся, пошел туда, откуда слышался голос Нильса, и медленно растаял в тумане, бесследно, как корабль-призрак. Йерлоф кричал ему вслед, но напрасно, Эрнст исчез.
В конце концов Йерлоф проснулся, переполненный мучительной болью за Эрнста.
— Сверни налево, — приказал Йерлоф Джулии, когда на следующее утро они ехали по дороге.
Джулия посмотрела на него и притормозила.
— Мы же вроде в Марнесс ехали? — спросила она. — В твою общагу.
— Мы и поедем туда, но чуть погодя, — сказал Йерлоф. — Сначала мы здесь, в Стэнвике, кофе попьем.
Несколько секунд Джулия разглядывала его и потом свернула налево. Они покатили обратно, к дороге вдоль побережья. Йерлоф непроизвольно посмотрел на свой береговой дом — целы ли окна.
— Еще раз налево, — скомандовал Йерлоф и махнул рукой в сторону дома возле дороги, — нам туда.
Джулия притормозила и развернулась, совершенно не заботясь о том, чтобы посмотреть в зеркало заднего вида, как, впрочем, и вперед: машин не было.
— Там живет какая-то старушка, — сказала она, останавливая машину перед домом. — Я ее видела позавчера… Она гуляла с собачкой.
— Ну, не такая уж и старушка, — возразил Йерлоф. — Астрид Линдер, всего-то шестьдесят семь или, может, шестьдесят восемь стукнуло. Она только недавно вышла на пенсию, всю жизнь проработала врачом в Боргхольме. Но родилась тут, в Стэнвике.
— И она что, в Стэнвике круглый год живет?
— Теперь да. Я вот уехал из своего дома, а Астрид, когда овдовела, поступила как раз наоборот: вернулась обратно.
Йерлоф открыл дверцу машины. Он почувствовал, как ноют суставы, стоило ему только пошевелиться, вздохнул и сказал:
— Но она, конечно, чуть пободрее, чем я.
Йерлофу удалось самому опустить ноги на землю, но Джулии пришлось обойти машину кругом и помочь ему подняться. Йерлоф поблагодарил ее коротким кивком, и они пошли к дому.
Он поглядел по сторонам.
— Когда я в Стэнвике, то притворяюсь, будто действительно верю, что во всех домах по-прежнему живут люди. Мне иногда кажется, что даже занавески на окнах шевелятся, на дороге мелькают какие-то тени, если посмотреть краем глаза. Все знают, что привидения так видно лучше всего.
Джулия ничего не ответила. Она открыла деревянную калитку в низкой каменной стене. Двор за калиткой не блистал зеленью, зато там имелась мебель. На низкой терраске из известняка вокруг белого пластикового стола были расставлены четыре таких же стула. Возле них фарфоровый серый гном в зеленом колпаке улыбался морю застывшей улыбкой.
Из дома послышался истошный лай, хотя они еще не успели позвонить.
— Тихо, Вилли! — прикрикнул на собачку женский голос, но Вилли угомоняться не собирался.
Едва дверь открылась, вокруг них запрыгало бело-коричневое существо. Йерлоф едва не упал, и ему пришлось ухватиться за Джулию.
— Тихо ты, балбес! — прикрикнула Астрид на собачку.
Она стояла в дверях, маленькая, седая и, на взгляд Йерлофа, очень красивая.
— Привет, Астрид.
Астрид удалось ухватить фокстерьера за ошейник, после чего она подняла голову и сказала:
— Привет, Йерлоф, ты опять дома? — Затем она увидела Джулию и тут же спросила: — Ой, да никак ты новую девчонку с собой приволок?
Хотя солнце и светило, но помогало это слабо: осенний ветер был просто ледяным и пробирал до костей. Несмотря на это, Астрид Линдер подала кофе снаружи на террасе. Сама хозяйка надела плотную зеленую шерстяную кофту, а Йерлофу принесла одеяло.
— Как бы мне не окоченеть, — сказал Йерлоф.
— Думаю, ничего, зато здесь свежий воздух, — ответила Астрид и пошла за кофейником.
Она вернулась и помимо кофе принесла блюдце с печеньем.
Йерлоф представил Джулию как свою младшую дочь. Они с Астрид исполнили ритуал формального знакомства, потом немного поговорили о неуемной энергии Вилли, хотя песик в конце концов угомонился, забрался под стол и лег между ними. Никто ни слова не упомянул об Эрнсте.
Йерлофу казалось, что Астрид не встречалась с Джулией, наверное, поэтому он удивился, когда та неожиданно негромко сказала:
— Ты, вероятно, меня не помнишь… но я тогда была вместе со всеми, в тот день, то есть мы с мужем…
Джулия сидела напротив Йерлофа по другую сторону стола, и он увидел, как на нее подействовали слова Астрид. Сначала она как будто окаменела, потом приоткрыла рот, зашевелила губами, как будто про себя подыскивала слова.
— Спасибо, — произнесла она, — я действительно не запомнила… Такой был день, все перевернулось.
— Понимаю, понимаю, — закивала Астрид и отпила кофе. — Такая кругом беготня была, полиция катера в море выслала, но никто не знал, где искать. Одна группа пошла вдоль воды на юг, а мы с другой — на север, вдоль берега. Мы все шли и шли, смотрели на воду, заглядывали под все перевернутые лодки, буквально за каждый камень. А потом стемнело, и мы уже больше ничего не видели, собственной руки уже разглядеть нельзя было… И тогда пришлось поворачивать обратно. Ужасно, просто ужасно.
— Да, — сказала Джулия, глядя в свою чашку. — Его весь вечер искали, пока не стемнело.
— Да, ужасно, — повторила Астрид. — Он не первый, да, боюсь, и не последний, кто пропал в проливе.
Над столом повисла тишина. Ветер дул порывами. Вилли стало холодно, и он прижался к ногам Астрид. Потом Йерлоф сказал:
— Недавно нашлась сандалия мальчика.
Он не отрываясь смотрел на Астрид, но боковым зрением заметил удивление на лице Джулии.
— Да ну? — удивилась Астрид. — И что она была в воде?
— Нет, — ответил Йерлоф, — на суше. Похоже, что кто-то хранил ее много лет. Но пока мы не знаем, кто бы это мог быть.
— Ну и дела, — протянула Астрид. — Но разве это не… разве он не утонул?
Джулия поставила чашку на блюдце, но ничего не сказала.
— Похоже, что нет, — сказал Йерлоф. — Тут все непросто… Мы мало что знаем.
— А тот, про которого ты вчера говорил, Йерлоф, — спросила Джулия, — Нильс Кант, как ты думаешь, может, он что-нибудь знает про Йенса?
— Нильс Кант? — в недоумении произнесла Астрид и посмотрела на Йерлофа. — А с чего это вы про него заговорили?
— Да вчера как-то к слову пришлось.
Джулия переводила неуверенный взгляд с Астрид на Йерлофа, как будто бы она сказала что-то совершенно неуместное.
— Я просто подумала… что, может, он тут замешан. Ну потому что с ним и раньше проблемы были.
Астрид вздохнула.
— А я думала, что про Нильса Канта все уже давным-давно забыли, — сказала она. — После того как он куда-то подался из Стэнвика…
— Вообще-то так оно и есть, — перебил ее Йерлоф, — и лучшее доказательство этому — то, что до вчерашнего дня Джулия про Нильса Канта вообще не слышала.
— Он был, по-моему, на год старше меня, — продолжила Астрид, — но все же в школе мы учились в одном классе. Мне казалось, он всегда был в плохом настроении. Я никогда не видела его довольным. По-моему, он был крупный и часто дрался. Мы, девочки, его боялись, и мальчишки — тоже. Если бывала драка, то ее непременно затевал Нильс, но он всегда умудрялся сваливать вину на других.
— Я его по школе совсем не помню, я был старше, чем Кант, — сказал Йерлоф, — но мне про драки Йон Хагман рассказывал.
— А потом Нильс начал работать в семейной каменоломне, — продолжила Астрид, — но там тоже ничего хорошего не получилось.
— Да, был там какой-то скандал. Один из грузчиков чуть не утонул, по-моему. — Йерлоф покачал головой. — А ты помнишь, Астрид, как одна шхуна сгорела на следующую ночь после ухода Нильса из каменоломни? «Изабелль» она называлась. Ее уже загрузили, и она стояла в Лонгвике, в гавани; капитан проснулся среди ночи оттого, что на борту был пожар. Чтобы огонь не перекинулся на другие корабли, ее с трудом успели взять на буксир и отвести от пирса. Выгорела «Изабелль» дочиста, провели расследование, заключение было — самовозгорание. Но многие здесь, в Стэнвике, говорили, что «Изабелль» поджег Нильс Кант. Вот, наверное, тогда все и началось.
Джулия вопросительно посмотрела на Йерлофа:
— Началось что?
— Ну, как тебе сказать… Нильс Кант из паршивой овцы превратился в козла отпущения: что бы плохого ни происходило, во всем всегда винили его.
— Да нет, не во всем, — заметила Астрид, — только в самом плохом, в настоящих преступлениях: поджоги, кражи… или когда скот искалеченный домой возвращался…
