– Вы не могли знать, – успокаивал я его.
– Они только позвонили и спросили, нет ли свободного места. Энни – вчера, Бейст – позавчера. Я сказал, что есть. Откуда я мог знать?..
– Вы не могли знать.
Громкоголосый владелец, который явно оплатил счет, спросил, какого черта говорить об этом? Главное, что они внесут свою долю стоимости полета. Хамские манеры выдавали его принадлежность к тому сорту людей, которые полагают, что, если они купили услуги, то, значит, купили и душу человека. Тренер Китч выпустил пар и притих. Маленький жокей, сопровождавший их, все время испуганно молчал. Владелец, чье имя, как я узнал из программы скачек, было Эмброуз, тоном приказа заявил мне, что пора двигаться, потому что он нанимал меня не затем, чтобы целый день стоять в Кембридже.
Энни Вилларс смущенно заметила, что капитан на самолете – все равно что капитан корабля.
– Чушь, – возразил Эмброуз. – На такой маленькой машине он всего лишь шофер. Я его нанял? Нанял. Для чего? Чтобы он перевозил меня с места на место. – Он сам себе кивнул. – Значит, шофер, и все. – Его тон не оставлял никаких сомнений, что он знает, чего стоят шоферы.
Я вздохнул и взобрался на место. Лучше не обращать на него внимания, ведь я не в первый раз в жизни сталкивался с такими людьми, Но все равно, это будет не самое веселое путешествие.
Скорость “Чероки-шесть” – пятьдесят миль в час, намного больше, чем у самолета Нэнси, и я обогнал ее еще во время взлета. Но я слышал, как она по радио запрашивает информацию для полета. Она тоже могла слышать меня. Поэтому создавалось впечатление, будто мы летим вместе. Меня радовало, что она все делает правильно.
Мы приземлились в Хейдоке на несколько минут раньше, чем она. Пассажиры быстро вышли, и мне удалось посмотреть, как она садится. Она легко, словно перышко, коснулась травы, вызвав одобрение зрителей. Неплохо для любителя, налетавшего девяносто четыре часа. Но рейс для нее был нелегким, и нельзя, чтобы она потеряла осторожность.
Нэнси затормозила довольно далеко от меня, и, заперев “Чероки”, я пошел сказать ей, что она сломает в следующий раз шасси, если так тяжело стукнется о землю.
Она скорчила рожицу, возбужденная и довольная.
– Это было здорово. Просто великолепно. В Ливерпуле дежурные у радара так любезны. Они объяснили, как облетать контрольную зону, и пообещали не отпускать, пока я не увижу ипподром. И не отпускали.
Колина распирало от гордости за сестру, но он ласково подкалывал ее:
– Хорошо, что мы прилетели в Хейдок, но ведь еще надо вернуться домой.
– Возвращаться домой всегда легче, – уверенно заявила Нэнси, – и вокруг Кембриджа нет таких строгих правил облета контрольных зон, как здесь.
Мы нырнули под ограждение и вместе пошли по скаковой дорожке к паддоку. Всю дорогу Нэнси взбудораженно болтала, будто приняла возбуждающее. Колин подмигнул мне, я подмигнул ему. Ничто так не опьяняет, как большой успех.
Мы расстались с Колином возле весовой и пошли выпить кофе.
– Представляете, всего четыре недели назад мы здесь познакомились! – воскликнула Нэнси. – Всего четыре недели, а у меня такое впечатление, будто я знаю вас половину своей жизни.
– Надеюсь, вы будете знать меня и другую половину жизни.
– Что вы сказали?
– Ничего... Сандвич с индейкой нормальный?
– M-м, очень вкусно. – Она неуверенно посмотрела на меня. – Что вы имели в виду?
– Да так, ничего! Одна из тех общих фраз, которые обычно говорят люди.
– О-о!
Нэнси откусила большой кусок сандвича. “У нее красивые ровные зубы, а ты дурак”, – подумал я. Дурак, который увлекается, дурак, которому она все больше нравится. У меня в душе одни развалины, мне нечего предложить ей, а у нее целый мир на выбор, у нее, у сестры Колина Росса. Если я айсберг, как сказала Хони, то мне лучше и оставаться айсбергом. Когда лед тает, получается такая лужища!
– Раковина опять захлопнулась, – заметила Нэнси, разглядывая меня.
– Нет, нет.
– Да, да. С вами так бывает. Иногда. Вы кажетесь спокойным и общительным, и вдруг внутри что-то щелк – и вы улетаете в стратосферу. Куда-то, где очень холодно. – Она поежилась. – Мороз.
Я допил кофе и позволил стратосфере выполнить свою задачу. Тающие края благополучно замерзли.
– Чантер сегодня тоже здесь? – спросил я.
– Бог знает. – Она пожала плечами. – Вы соскучились без него?
– Нет. – Это “нет” прозвучало более пылко, чем мне бы хотелось.
– Это уже что-то, – пробурчала Нэнси себе под нос.
Я промолчал. Не может быть, чтобы она имела в виду то, что прозвучало. Мы доели сандвичи и пошли посмотреть на заезд, в котором участвовал Колин. И когда мы спокойно облокотились на ограду парадного круга, из воздуха материализовался Чантер и прошлепал руками от волос до коленок Нэнси, будто тушил ковром пламя. Все его побрякушки позвякивали и тоже касались Нэнси. Она оттолкнула его.
– Ради Бога...
Но он не смутился.
– Ах, Нэнси! Пошли прямо сейчас. Ты и я. Если ты отбросишь предрассудки, у нас есть все для счастья.
– Ты для меня, Чантер, не попутчик.
– Ты никогда не давала себе расслабиться по-настоящему, цыпленок. В этом твоя проблема.
– И не собираюсь, – твердо отрезала она.
– Немножко ЛСД поможет тебе понять суть вещей.
– Да, – согласился я, – ЛСД разложит суть на компоненты. Как вы говорили в тот раз. Вы видите мир фрагментарно.
– Чего? – Чантер переключился на меня. – Нэнси, ты еще не отделалась от этого зануды? Ты, наверно, дразнишь меня.
– Он видит мир целым, – ответила она, – и не нуждается в подпорках.
– ЛСД не подпорки, это дверь в мир, – провозгласил он.
– Закрой дверь, – парировала Нэнси. – Я в нее не войду.
Чантер хмуро посмотрел на меня. Зеленую скатерть сменила причудливая бесформенная туника, собранная из ткани, меха, кожи, металла. Лоскутья разной величины были не сшиты, а соединены скрепками.
– Это твоя работа, парень. Там, где ты, там плохие новости.
– Это не его работа, – возразила Нэнси. – Наркотики – это кошмар. И всегда были кошмаром. В художественной школе я иногда курила марихуану, но не больше. А теперь, Чантер, я выросла. Я уже говорила тебе. Я взрослая.
– Он промыл тебе мозги.
Нэнси покачала головой. Я понял, в эту минуту она подумала о Мидж. Если человек сталкивается с чем-то действительно серьезным, он быстро взрослеет.
– У тебя сегодня нет занятий? – спросила Нэнси.
– Эти паскуды бастуют. – Он сердито нахмурился.
– Ты имеешь в виду студентов? – Нэнси засмеялась.
– Угу. Они требуют уволить заместителя директора за то, что у него на них досье, на какие демонстрации они ходили.
– А вы на чьей стороне? – иронически спросил я.
– Ты раздражаешь меня, парень. На самом деле раздражаешь, – фыркнул он.
И несмотря на это, он не отходил от нас весь день, хмурился, ворчал, при любой возможности лапал Нэнси. Она терпела его компанию, словно не так уж он ей не нравился. Что касается меня, то я обошелся бы без него. Легко.
Колин выиграл два заезда, включая крупнейшую в этот день скачку. Лошадь Энни Вилларс пришла второй. Кенни Бейст победил в своем заезде. Лошадь громкоголосого Эмброуза финишировала четвертой, что не обещало сделать возвращение домой приятнее.
Меня начала беспокоить погода. Фронт теплого воздуха, несущего с собой облачность, наступление которого синоптики обещали к вечеру, кажется, опережал расписание. Юго-западный ветер пригнал табуны облаков, и они постепенно затянули небо, будто кровать простыней. Когда солнце скрылось за белой пеленой, Нэнси посмотрела вверх.
– Бог мой, откуда взялись эти облака?
– Фронт теплого воздуха.
– Проклятие... Думаете, в Кембридже такая же погода?
– Если хотите, я узнаю.
Я позвонил в Кембридж и спросил, какая у них сейчас погода и какой прогноз. Нэнси стояла рядом в телефонной будке, а Чантер бурлил и злился снаружи. Мне пришлось попросить Кембридж повторить их информацию. Волосы Нэнси слегка пахли свежими цветами.
– Вы сказали, две тысячи футов? – переспросил я.
– Да, – с подчеркнутым терпением ответил Кембридж, – мы повторили вам это уже два раза.
– Теплый воздух там не ждут раньше чем через три-четыре часа, – объяснил я Нэнси, положив трубку. – И прогноз обещает, что облачность не опустится ниже двух тысяч футов. Так что вы вполне справитесь.
– И кроме того, – добавила Нэнси, – во время практики я раз десять взлетала и садилась в Кембридже, так что уверена, что смогу посадить самолет.
– Вы летали без инструктора?
– Несколько раз, – кивнула она. – Конечно, в ясные дни.
– Но, по правилам, с вашей квалификацией еще нельзя летать с пассажирами в облачные дни, – заметил я.
– Не преувеличивайте опасность. Ничего не случится. Ведь они сказали, что там небо ясное? А облачность на высоте двух тысяч футов. Значит, я спокойно смогу лететь ниже облаков
– Надеюсь, сможете.
– И потом, я же лечу домой. – Нэнси старалась успокоить меня.
