дождь. Однако это не имело особого значения: Андрею не требовались материальные доказательства того, что он видел девочку этой ночью.
Доказательством служила память.
Письмо отца, горькое и горестное, не пробудило в душе Андрея никаких воспоминаний. Жалость, боль, ужас, сожаление – да, но память все еще спала.
Жизнь на Варварином острове началась для Давыдова около месяца назад, после переезда, и он не мог осознать, что жил тут, когда был ребенком. Лишь отдельные вспышки, кусочки мозаики плавали в сознании, не желая складываться в цельное полотно.
Однако в то мгновение, когда он увидел стоящую за окном пропавшую много лет назад сестру, в голове щелкнуло, повернулся невидимый ключ, отомкнувший дверцу, за которой прятались воспоминания о давно минувших событиях.
Конечно, Андрей не мог вспомнить все подробности, слишком мал он был тогда. Но теперь ему не было нужды спрашивать себя, откуда ему знаком тот запах, что шел от Клары и Санька.
Точно такая же вонь пропитывала детскую, когда это случилось с Наной.
Как он умудрился почти забыть ее, свою смешливую большеглазую сестричку, которая мечтала о котенке, обожала шоколадные батончики, мармелад, грушевый сок и вечно разыгрывала младшего брата?..
…Он и в то утро решил, что сестра смеется над ними, прикидывается больной, потому и не встает с кровати.
Накануне вечером Нана пропала (это еще не было настоящее исчезновение, которое случится совсем скоро). Андрюша с мамой пошли купаться (было жарко), папа что-то мастерил на втором этаже, а Нана сказала, что сходит к подружке-соседке.
Яркий и теплый летний день, кругом полно народу (на их участке шли строительные работы), никому в голову не могло прийти, что может случиться нечто плохое.
А оно взяло и случилось.
– Где Нана? – спросила мама, когда они вернулись с пляжа. – Не пришла еще?
– Я и забыл, что она к Регине пошла, думал, Нана с вами, – отозвался отец, выглянув в окно второго этажа.
Но и тут еще никто не испугался: решили, что девочка задержалась в гостях. Страх пришел чуть позже, когда появилась та самая подружка Регина и спросила: «Тетя Ася, а Нана выйдет?»
Все бросились на поиски, побежали по улице, кинулись к обрыву, к которому детям строго-настрого запрещалось подходить, подняли на уши соседей. Впрочем, суета улеглась, толком не успев начаться, потому что Нана пришла сама.
Ее светлое платье было заляпано грязью, косички расплелись, в волосах застряли сухие листья.
– Где ты была? Господи, Нана! Нельзя же так! Ты что, в земле валялась? – закричала мама, бросившись к дочери, судорожно обнимая ее, смеясь и плача одновременно.
Родители не ругали Нану. Были так рады, что она нашлась, какое уж тут наказание! Все кругом облегченно гомонили, кто-то говорил, что дети – это сущее наказание, мама с папой не могли оторваться от счастливо найденной дочери. И только маленький Андрюша заметил, что Нана кивнула, когда мама спросила про валяние в земле.
– Она такая холодная, руки и ноги ледяные, – озабоченно сказала мама, ведя Нану в дом. – А лоб горит.
– Неужели простудилась? Скорее, на солнце перегрелась, – предположил папа.
Мама приготовила для Наны теплую ванну с травами и морской солью, а после уложила ее в постель. От ужина сестра отказалась, заявила, что не голодна. Родители не стали настаивать. Девочка заснула мгновенно, даже принесенное мамой лекарство не успела выпить.
– Утром поговорю с ней, объясню, что нельзя так убегать, – сказала мама отцу, когда они выключили свет, вышли в коридор и закрыли дверь детской. Андрюша не спал и все слышал. – Но это странно. Она ведь никогда так не поступала.
– Нана сказала тебе, где была?
Мама ответила, что нет.
Андрюшу, понятное дело, об этом и не спрашивали (на него вообще тем вечером почти не обращали внимания). Если бы спросили, он ответил бы: Нана была в лесу, возле церкви. Той страшной церкви, которая стояла в яме.
Они с мамой и сестрой ходили туда на прошлой неделе. Андрюше не понравилось, а маме с Наной – наоборот. Мама долго стояла, смотрела на изображение старика с черными глазами и что-то шептала. Просила, чтобы у папы все получилось, понял Андрюша, они ведь за этим сюда и пришли.
Нана тоже стояла и просила, а он выбежал наружу и сел на лавочку. Тетка в платке дала ему леденец на палочке, и Андрюша взял, хотя мама говорила, что у чужих ничего брать нельзя. Но тут церковь, все молятся, а не похищают маленьких мальчиков. А тетка – вон она, работает в церкви, никуда его тащить не собирается.
Потом мама с Наной вышли, и они вместе отправились домой.
– Какое место! Так необычно, красиво, правда? – с восторгом говорила мама, и Нана соглашалась.
А когда дети остались одни, и Андрюша сказал сестре, что черноглазый старик – противный, глаза у него злые, Нана рассердилась и ответила, что он маленький и глупый. Святой Панталион – он вроде волшебника, исполняет желания, если хорошенько попросить и загадать все правильно.
– И чего ты загадала? – спросил Андрюша, думая, что нипочем не стал бы просить о чем-либо этого типа.
– Не твое дело, – важно ответила сестра. – Потом увидишь.
«Потом» Андрюша увидел плохое и был уверен, что виноват во всем проклятущий старик. Никакой он не добрый волшебник, а самый настоящий колдун. И это к нему ходила Нана, он ее как-то заставил или позвал. Андрюша был уверен, хотя знать наверняка не мог.
Итак, в то первое утро, когда Нана превратилась в существо (Андрюша не понимал, кем она стала, но то, что его сестры больше нет, было очевидно), он проснулся рано и увидел, что Нана сидит в кровати, свесив ноги, глядя в пол.
– Нана! – позвал он, но сестра не отозвалась.
В комнате был какой-то запах: пахло сладко, но неприятно, как будто груша испортилась с одного боку, к аромату спелого фрукта примешивается запах гнили.
Андрюша забеспокоился, хотел позвать маму с папой, но тут Нана улеглась в кровать, закутавшись в одеяло, и отвернулась к стене. В такой позе Андрюша ее и застал, когда проснулся в свое обычное время, около восьми утра.
Мама была на кухне, готовила омлет и пекла блинчики, папин голос слышался со двора.
– Нана сидела в кровати и смотрела, – сказал мальчик, схватив горячий блинчик и поливая его вареньем. – А сейчас она спит, не хочет вставать.
– Пусть выспится, ничего страшного, – беззаботно произнесла мама, еще не зная, что это был последний раз, когда они говорили про Нану, как про обычного человека.
Сестра встала ближе к полудню, и это
