бригада из пяти-семи «солдат». Кроме того, при необходимости «Комплекс» привлекал и братву из дружественных Организаций. Он мог поставить «под ружье» порядка трехсот, а то и пятисот бойцов. Убийство Рыбака — а все считали, что это убийство, даже не дождавшись результатов вскрытия, — было серьезным делом, на которое задействовали сотни человек. Поэтому, когда началось межведомственное совещание, оперативный состав полиции и следователи, работавшие в надежде прекратить уголовное дело за отсутствием события преступления, знали гораздо меньше, чем сотрудники «Комплекса», которые проводили параллельный розыск с целью найти и покарать виновных, может быть, даже независимо от наличия и степени их виновности.
Межведомственное совещание началось в четырнадцать часов, с докладом выпустили молодого следователя Колтунова, и это было верным знаком того, что хвастать нечем: в противном случае отчитывался бы кто-то из руководителей.
Невыспавшийся Павел Егорович, не читая с бумажки, что он по молодости и перегруженности избыточными знаниями, вроде требований Петра I к боярам «выступать не по писанному, дабы дурость каждого видна была», — таковой дуростью и считал; довольно толково изложил суть дела, лишь иногда сверяясь с кратким конспектом.
— Вопреки первоначальным впечатлениям судебно-медицинского эксперта товарища Тонкова об отсутствии на трупах внешних телесных повреждений, при вскрытии он обнаружил серьезные повреждения внутренних органов: разрыв печени, остановку сердца и перелом шейных позвонков. Предположительно удары наносил боксер, возможно, в жестких, так называемых «снарядных» перчатках…
«Убойщики» удивленно переглядывались, а их начальник подполковник Гамаев — плотный коренастый мужик с короткой стрижкой — даже перебил следователя:
— Откуда эта информация?! Почему мы ничего не знаем?!
— Безобразие! — делано возмутился Громобой. — Эксперты всегда докладывают первыми оперативному составу!
Колтунов пожал плечами.
— Час назад мне позвонил Тонков, он только закончил вскрытие…
Гамаев недовольно вынул из пачки приготовленных бумаг доклад с вариантом естественной смерти потерпевших и спрятал в лежащую тут же папку.
— Получена информация по оружию убитых, — продолжил Колтунов. — Все три пистолета находились в легальном владении частного охранного предприятия, возглавляемого погибшим Рыбаченко. Из двух не стреляли, из пистолета самого Рыбаченко произведен один выстрел, гильза осталась в патроннике, причем на ней четыре следа от бойка! Очевидно, трижды произошли осечки…
— А почему гильза не выброшена? — вмешался Громобой.
Следователь смешался.
— Об этом в заключении ничего не написано.
— Так надо было поставить такой вопрос!
— Товарищ Гамаев, объясните своим подчиненным, что надзор за следствием осуществляет руководство следственного управления и прокуратура! — резко перебил оперативника замначальника городского СУСКа [1] Королев. Дородный, солидный, в хорошо подогнанном мундире, он внешним видом оправдывал свою фамилию. — А оперативный состав пусть лучше раскрывает преступления!
— Товарищ Королев прав! — нахмурился Гамаев. — Помолчите, майор Николаев!
Громобой осекся и опустил глаза, принимая позу смирения: он понял, что перегнул палку.
— Павел Егорович, доложите о возможной связи убийства бизнесмена Санина с происшествием на Щелковском! — приказал Королев.
— Мы проверяем и эту версию, товарищ полковник, — кивнул следователь. — Но она подтверждается только запиской, обнаруженной у убитого киллера. Способы их совершения абсолютно различны, да и стрелявший в Санина парень — мелкий уголовник, которого вряд ли стали бы привлекать к разрешению конфликта между столь важными и влиятельными фигурами… Я склонен рассматривать записку как способ отвлечь следствие от истинных виновников!
Следователю задали несколько дежурных вопросов и слово предоставили начальнику убойного отдела. Подполковник Гамаев сделал акцент на связи двух громких преступлений, о естественной смерти пассажиров «Гелендвагена» он, ввиду изменившихся обстоятельств, естественно, не упоминал. Но призвал всех активизировать работу и пообещал в ближайшее время раскрыть загадочные убийства.
* * *
Виной всему стали собаки. Стражей Закона было двенадцать, что, в общем-то, не очень много для такого опытного бойца, как он. Но с ними были три собаки. Не просто собаки, а африканские псы-людоеды — размером с азиатскую овчарку, только без шерсти, с широкими тупыми мордами и челюстями, как у мастифа. Они всегда шли по следу до конца, их нельзя остановить. И при этом не издавали ни звука — до тех пор, пока не бросались на жертву. Но и тогда рычание было коротким, покуда они добирались до горла, потом их надо было оттягивать, ибо, войдя в азарт, они начинали рвать добычу на куски и, урча, пожирать ее, облизывая окровавленные пасти. Вот что было самым ужасным и заранее пугало тех, кто имел представление об этих зверях.
Из-за этого он и открыл огонь с дальней дистанции, обнаружив себя и потеряв возможность уложить сразу пять-семь врагов. Потому что кинжальный автоматный огонь наиболее действенен на пятидесяти-шестидесяти метрах. Но тогда не успеешь убить мчащихся в атаку псов…
Поэтому он начал стрельбу из американской винтовки «М4А1» с коллиматорным прицелом, когда до целей было метров сто пятьдесят. Оружия у него было достаточно: два израильских автомата «Тавор», десяток магазинов, осколочная граната «М67». Так всегда бывает: тому, кто прикрывает отход, близкие друзья оставляют свое оружие. Оставили бы и воду и еду, но они уже закончились. Да ему еда и не понадобится — проголодаться он не успеет: время жизни ограничено собственными способностями и боевым опытом тех, кто идет по следу. И граната — его последний аккорд. Он знал, как правильно на нее лечь, чтобы мгновенно улететь в небо, а не кататься изуродованным обрубком по грешной земле.
Первый выстрел, как и следовало ожидать, попал в цель. Идущий посередине цепи рослый Страж опрокинулся на спину, остальные тут же залегли в высокую траву, и открыли шквальный ответный огонь. Они не стали пускать псов, понимая, что потеряют их без всякого толка. Вот она, философская дилемма боя: собак можно убить только на достаточном расстоянии, поэтому приходится жертвовать эффективностью неожиданного огня с ближней дистанции. Но философские дискуссии и бой — суть разные вещи, поэтому надо исходить из того, что есть. Во всяком случае, ему удалось остановить погоню.
Теперь Стражи лежали в зарослях слоновой травы и были озабочены не тем, чтобы догнать группу, а тем, чтобы, во-первых, не потревожить одну из в изобилии водящихся здесь габонских гадюк, а во-вторых, убрать того, кто встал у них на пути. Он знал, что при сложившемся раскладе в конце концов им это удастся, потому что африканские псы умеют ползать, и они могут пустить их с двух сторон, прижимая его огнем к земле. Он представил, как широкие челюсти вгрызаются ему в руку или ногу, или сразу в шею, и по спине пробежал неприятный холодок.
Он никогда не думал, что когда-нибудь испытает это проявление страха. Хотя у многих сослуживцев такое происходило, и они не стеснялись об этом рассказывать. В конце концов, страх —
