— Главное, отыскать пробки, — сказал Ковентри. — Ты знаешь, где они, Харви?
Я кивнул с видом знатока.
— И ты можешь их выдернуть?
Я снова кивнул.
— Ну и отлично, Харви. Я даю тебе время — продумай план и приведи всё в порядок. Музей закрывается в пять. Сейчас три. Через полчаса мы выходим.
Прелесть! Просто прелесть. Я понятия не имел, бывают ли пробки в сто ампер и уж вовсе не представлял, где они могут находиться.
В номере для новобрачных Синтия сидела за столиком над листком бумаги, а Люсиль грустно на неё смотрела. Малыш Билли стоял, широко расставив ноги, и забавлялся пистолетом, выискивая воображаемые цели в комнате.
— Ох уж этот Билли, — заметил толстяк, входя в гостиную. — Вечно резвится, как ребёнок.
— Здрасьте, мистер Ковентри, — сказал Билли, увидел врага на потолке и издал губами звук выстрела: «Паф!»
— Вы не можете заставить этого кретина замолчать? — рявкнула Люсиль.
— Я хорошо говорю: а) по-испански, б) по-немецки, в) по-французски, г) на идиш, д) по-итальянски, — пробормотала Синтия, а затем обратившись к Люсиль, заметила: — Если ты перестанешь оскорблять его, то поймёшь, что в нём, как и в каждом человеке, есть кое-что хорошее.
— Ну разве что, немного по-испански, — сказал Билли.
— Раса — кавказская, чёрная, евразийская, восточная, канака, — продолжала Синтия.
— Она составляет анкету на совместимость для компьютера, — пояснила Люсиль.
— Паф! — выстрелил Билли в Люсиль и спросил:
— А что такое кавказская раса, мэм?
— Откуда у неё анкеты? — спросил я.
— Скажите этому поросёнку, — обратилась к толстяку Люсиль, — что если он ещё раз наставит на меня свой пистолет, я его растерзаю.
— Разве повредит немного доброты? — осведомилась Синтия.
— Билли — это Билли, — пояснил Ковентри. — Он просто хочет немного повеселиться, верно я говорю, Билли?
— А то нет.
— Она не расстаётся с этими вопросниками, — сказала мне Люсиль.
— Не может быть.
— В общем, с меня довольно, — объявила Люсиль.
— Ну что, ты будешь помогать им грабить музей?
— Ты выражаешься очень своеобразно.
— Да или нет?
— Да.
— Харви, ты совершенно спятил.
— Да.
— Никто не обращал ваше внимание, мисс Демпси, на то, что вы на удивление болтливы? — спросил её толстяк. — Вы хоть на минуту закрываете рот?
— Большинство людей считает меня: а) интровертом, б) экстравертом.
— Может, вы прекратите заниматься своей ерундой? — сердито буркнул я Синтии. — Поймите, что ещё немного и вас отправят в шахту вслед за вашим дружком графом, а я по уши увяз в этом идиотском плане ограбления музея. А вы не находите ничего лучшего, как предлагать этому маленькому убийце вопросы из компьютерной анкеты.
Малыш Билли обернулся, подошёл ко мне и, ткнув дулом пистолета мне в живот, прошипел:
— Такое ещё даром не сходило никому, гад!
— Прошу прощения, — сказал я. — Примите мои извинения.
— Почему же, мне кажется, кое-кому сошло, — возразила Люсиль.
— Ради Бога, не обижай его, — попросил я Люсиль. — Это мой друг.
— Чёрта с два, — огрызнулся Билли.
— Дружи с ним, Билли, — попросил толстяк. — Он с нами. С ним мы войдём в музей, с ним и выйдем. Он поможет нам взять картинку. Не будет Харви, не будет и картинки.
— Он с нами?
— Ну да.
— Не верю я этому мерзавцу ни на грош.
— Я тебя понимаю, — добродушно отозвался толстяк. — Ну как, тебя интересует анализ твоей личности или нет? — спросила Синтия Билли.
— Засохни, — оборвал он её.
Она была смелой девицей, уж это точно, и, вскочив на ноги, сделала два шага, и подойдя вплотную к Билли, попыталась залепить ему пощёчину. Но, как это бывает со многими женщинами, она слишком долго замахивалась. Он успел увернуться и, схватив её за руку, стал выворачивать.
— А ну, отпусти её, гадёныш! — крикнул я.
Он тотчас отпустил её и снова ткнул мне в живот пистолетом.
— Позвольте мне его пристрелить, — умоляюще обратился он к толстяку. — Ну пожалуйста.
Я подал апелляцию с явной тревогой в голосе. Я напомнил Ковентри, что если я погибну, то такая же участь постигнет и их план наложить руки на картину Рембрандта.
— В конце концов, разве я не член вашей бригады? — вопрошал я. — И смотрите — у него дрожат пальцы. Прошу вас, велите ему убрать пистолет.
— Убери пушку, сынок, — сказал Малышу Билли толстяк. — Сначала работа, а веселье уж потом.
Когда он упрятал пистолет в кобуру, Люсиль снова подала голос:
— Правильно, сначала работа, а потом веселье! Харви, ты в своём уме? Неужели ты думаешь, они тебя отпустят после всего этого? Неужели ты думаешь, что они поверят нам с Синтией и разрешат уйти подобру-поздорову? Ничего подобного!
— Женщины такие недоверчивые, — хмыкнул Ковентри. — Мадам, будьте благоразумны. Харви в нашей команде. Если он донесёт на нас, то тем самым донесёт и на себя, а зачем ему это нужно? Он это и в мыслях не держит.
Это точно — и прежде всего потому что голова у меня была занята совсем другим. Я думал о том, что если даже мне каким-то чудом удасться уцелеть в шайке этих психов, то шансы девочек равны нулю, а моя собственная жизнь сама по себе не стоит ломаного гроша, потому что я совершенно не представлял себе, есть ли кровати в американской галерее музея «Метрополитен» и, если есть, можно ли под ними спрятаться. Я не представлял себе, где там находятся пробки, да и что с ними делать, если я их чудом найду, я тоже не знал. Весь план кражи картины представлялся глупостью от начала до конца, причём глупостью смертельно опасной.
Это были лишь некоторые из тех соображений, что заставляли меня отгонять мысль о доносе. Кроме того, я мог представить себе, как воспримет лейтенант Ротшильд сообщение о моём участии в этой операции. Но всё же особенно беспокоило меня предчувствие, а точнее, довольно твёрдое убеждение, рождённое из обширного опыта, — смысл которого заключался в следующем. Большинство мошенников — самые настоящие психи, и их самые безумные планы срабатывают потому, что мозги у них работают не так, как у нормальных людей и, в первую очередь, у нормальных полицейских, неспособных тем самым предугадать их ходы. У меня было странное ощущение, что их нелепый идиотский план может сработать.
Когда толстяк более подробно ознакомил меня с их намерениями, ощущение того, что им может улыбнуться удача, только усилилась. За годы жизни в Нью-Йорке я бывал в музее «Метрополитен» раз тридцать-сорок. Впрочем, разве можно тут сосчитать эти визиты хотя бы с приблизительной точностью? Где коллекция Баха? Где англичане восемнадцатого века? Где Энгр, Гойя, Давид? Как бы вы хорошо не знали музей, вам будет очень сложно представить схему его залов в уме и получить сколько-нибудь ясную картину. Где американские художники — недалеко от американской галереи или за залом индийского искусства? Я сделал несколько догадок, но так и не смог припомнить, какие меры предпринимались администрацией музея по сохранению экспонатов. Разумеется, они должны принимать какие-то меры, но я мог только припомнить сонных работников охраны, торчавших в залах.
А вдруг они вообще не принимали никаких серьёзных мер предосторожности, спросил я себя. Вдруг замыслы толстяка осуществятся, и я окажусь соучастником кражи Рембрандта, который стоит два миллиона долларов? В плане Ковентри не было ничего сверхъестественного. Более того, его несомненным достоинством была абсолютно идиотская простота. Он мог сработать именно так, как и предполагали мошенники.
По их замыслу, Ринго и Малыш Билли будут дежурить на улице. Они наймут лимузин на семерых пассажиров — в городе время от времени появляются такие яхты на колёсах. В машине будут девушки, похоже, связанные и с кляпами во рту. В этом лимузине они подъедут к выходу из музея на 81-й улице, чтобы подобрать нас с картиной. Под нами я имею ввиду Джо Эрпа, Фредди Апсона и себя самого. У меня не хватило ума позволить им самостоятельно вломиться в музей и оказаться пойманными с поличным. Нет, мне понадобилось поразить их своей осведомлённостью и добиться того, что теперь я включён в команду налётчиков, которая будет прятаться под кроватями в американской галерее до семи часов.
В семь мы вылезем из-под кроватей, я разыщу и выверну пробки, мы пройдём в зал Рембрандта, устраняя охранников, если таковые попадутся у нас на пути, всеми мыслимыми средствами, возьмём картину, выйдем из музея на 81-ю улицу, нырнём в лимузин и, несмотря на тесноту, поедем в Бронкс. В Бронксе, на 171-й восточной улице есть гараж, который принадлежит Ковентри. В гараже стоит трейлер. Картина окажется погруженной в трейлер, и вместе с прочими товарами мы начнём своё путешествие в Техас. Относительно наших собственных передвижений после этого толстяк, понятным образом, проявил сдержанность. Лично я не принял бы страховку на нашу жизнь — то бишь на меня и девушек — даже если бы взносы составили девяносто процентов от страховой суммы.
