На нагрудной бляхе прочитал: «Сержант В. Наполитино».
В сорок шесть лет Лэнни Олсен оставался с тем же званием, какое ему присвоили при поступлении на службу в куда более юном возрасте.
А вот В. Наполитино в двадцать с небольшим повысили до сержанта. Умный и решительный взгляд его ясных глаз говорил о том, что к двадцати пяти годам он станет лейтенантом, к тридцати — капитаном, к тридцати пяти — коммандером и еще до сорока займет кресло начальника полиции.
Билли предпочел бы иметь дело с толстым, безалаберным, замотанным службой, циничным полицейским. Может, это был один из тех дней, когда следовало держаться подальше от рулетки: при каждой ставке на черное выигрыш выпадал на красное число.
— Мистер Уайлс?
— Да. Это я.
— Уильям Уайлс?
— Билли, да.
Сержант Наполитино делил свое внимание между Билли и гостиной у него за спиной.
Лицо сержанта оставалось бесстрастным. И глаза не выражали ни предчувствия дурного, ни беспокойства, только настороженность.
— Мистер Уайлс, вас не затруднит пройти к моему автомобилю?
Патрульная машина стояла на подъездной дорожке.
— Вы хотите, чтобы я сел в кабину?
— В этом нет необходимости, сэр. Я прошу вас подойти к машине на минуту или две, ничего больше.
— Конечно, — кивнул Билли. — Почему нет?
Вторая патрульная машина свернула с шоссе на подъездную дорожку, остановилась в десяти футах от первой.
Когда Билли протянул руку, чтобы закрыть парадную дверь, сержант Наполитино его остановил:
— Почему бы не оставить дверь открытой, сэр.
В голосе сержанта не слышалось вопросительных интонаций. Билли оставил дверь открытой.
Наполитино определенно хотел, чтобы к патрульной машине Билли шел первым.
Билли переступил через плоскую бутылку, лужицу разлитого виски.
Хотя разлилось виски минут пятнадцать тому назад, половина уже испарилась. Так что крыльцо благоухало «Сигрэмом».
Билли спустился с лестницы на лужайку. Не стал изображать нетвердую походку. Ему не хватило бы актерского мастерства сыграть пьяного, и любая такая попытка могла вызвать сомнения в его искренности.
Он решил положиться только на запах спиртного изо рта, предполагая, что этого вполне хватит для подтверждения истории, которую он собирался рассказать.
Копа, который выбрался из второй патрульной машины, Билли узнал. Сэм Собецки. Тоже сержант, но лет на пять старше Наполитино.
Собецки время от времени бывал в таверне, обычно с женщиной. Приходил главным образом, чтобы поесть, а не выпить, ограничивался максимум двумя стаканами пива.
Друзьями с Билли они не были. Но один знакомый все же лучше, чем иметь дело с двумя незнакомцами.
Уже на лужайке Билли оглянулся, чтобы посмотреть на дом.
Наполитино все еще оставался на крыльце. А потом подошел к лестнице и начал спускаться так, чтобы не повернуться спиной к открытой двери и окнам.
Подойдя к Билли, повел его вокруг патрульной машины, чтобы последняя оказалась между ними и домом.
Тут к ним присоединился и сержант Собецки.
— Привет, Билли.
— Сержант Собецки. Добрый день.
Бармена все зовут по имени. В некоторых случаях ты знаешь, что от тебя ждут того же. На этот раз случай был другим.
— Вчера у вас был день «чили», а я забыл, — добавил сержант Собецки.
— Бен готовит лучший «чили», — ответил Билли.
— Бен — бог «чили», — согласился с ним сержант Собецки.
Автомобиль притягивал солнце, нагревая окружающий воздух, а прикосновение к крыше, несомненно, привело бы к ожогу.
Поскольку Наполитино прибыл первым, он и взял инициативу на себя:
— Мистер Уайлс, вы в порядке?
— Конечно. В полном. Все дело в моей ошибке, так?
— Вы позвонили по номеру 911, — напомнил Наполитино.
— Я хотел позвонить по номеру 411. Объяснил все Розалин Чен.
— Не объяснили, пока она не перезвонила вам.
— Я положил трубку, подумав, что соединения еще не было.
— Мистер Уайлс, вам кто-то угрожал?
— Угрожал? Да нет же. Вы спрашиваете, не приставлял ли кто дуло пистолета к моему виску, когда я разговаривал с Розалин? Ну, что вы. Откуда такие мысли? Вы уж извините, я знаю, что такое случается, но не со мной.
Билли предостерег себя: ответы должны быть короткими. Длинные могут принять за нервное лопотание.
— Вы сказались больным и не пошли на работу? — спросил Наполитино.
— Да, — Билли скорчил гримасу, но не так уж драматично, поднес руку к животу. — Схватило желудок.
Он надеялся, что они унюхают, чем от него пахнет. Сам-то он улавливал запах виски. Если этот запах не укроется и от них, они могли бы подумать, что боль в животе — слабая попытка скрыть тот факт, что накануне он сильно набрался и еще не пришел в себя.
— Мистер Уайлс, здесь еще кто-нибудь живет?
— Никто. Только я. Живу один.
— Сейчас в доме кто-нибудь есть?
— Нет. Никого.
— Ни подруги или родственника?
— Никого. Нет даже собаки. Иногда я думаю о том, чтобы завести собаку, но на этом все и заканчивается.
Взгляд темных глаз Наполитино ничем не отличался от скальпеля.
— Сэр, если в доме какой-нибудь плохой человек…
— Нет там плохого человека, — заверил его Билли.
— Если кого-то из ваших близких держат сейчас на мушке, лучший для вас вариант — сказать мне об этом.
— Разумеется. Я это знаю. Кто не знает?
Билли мутило от жара, идущего от накаленного солнцем автомобиля. Он буквально чувствовал, как его лицо превращается в сплошной ожог. Но обоим сержантам горячий воздух не доставлял никаких неудобств.
— В состоянии стресса запуганные люди принимают неправильные решения, Билли, — поддержал коллегу Собецки.
— Господи Иисусе, я действительно показал себя полным идиотом, положив трубку после того, как набрал 911, о чем и сказал Розалин.
— Что вы ей сказали? — спросил Наполитино.
Билли не сомневался, что в общих чертах они прекрасно знали, что он ей сказал. Сам он мог повторить разговор с Розалин слово в слово, но надеялся убедить копов, что слишком много выпил, чтобы точно помнить, каким образом попал в столь нелепое положение.
— Что бы я ей ни сказал, должно быть, это была глупость, раз уж она решила, что кто-то на меня давит. Принуждение. Это же надо. По-дурацки все вышло.
Он покачал головой, удивляясь собственной глупости, сухо рассмеялся, вновь покачал головой.
Сержанты молча наблюдали за ним.
— В доме никого нет, кроме меня. Никто сюда давно уже не приходил. Никого здесь нет, кроме меня. Я предпочитаю держаться особняком, такой уж я человек.
Он решил, что достаточно. И так слишком близко подошел к нервному лопотанию.
Если они знали о Барбаре, то знали о его образе жизни. Если не знали, Розалин наверняка ввела их в курс дела.
Он рискнул сказать им, что сюда давно уже никто не приходил. Правда это была или нет, он чувствовал, что должен указать: по образу жизни он — затворник.
Если кто-нибудь в соседских домах, расположенных ниже по склону, видел, как Ральф Коттл шел по подъездной дорожке или сидел на крыльце, а сержанты решили бы опросить соседей. Билли поймали бы на лжи.
— Что случилось с вашим лбом? — спросил Наполитино.
До этого момента Билли и думать забыл о ранках от рыболовных крючков, но стоило сержанту задать вопрос, как во лбу запульсировала тупая боль.
— Разве это не повязка? — настаивал сержант Неполитино.
Хотя густые волосы Билли и падали на лоб, они не могли полностью скрыть марлевую салфетку и липкую ленту.
— Несчастный случай с циркулярной пилой, — ответил Билли, приятно удивившись, с какой легкостью нашелся с ответом.
— Похоже, что-то серьезное, — вставил сержант Собецки.
— Нет. Пустяки. В гараже у меня столярная мастерская. В доме все работы по дереву я делаю сам. Вчера вечером я там что-то мастерил, мне потребовалось распилить доску, а в ней попался сучок. Пила сучок размолотила, и несколько щепочек отскочили мне в лоб.
— Так можно потерять глаз, — обеспокоился Собецки.
— Я был в защитных очках. В столярной мастерской я всегда работаю в защитных очках.
— Вы съездили к врачу? — спросил Наполитино.
— Нет. Не было никакой необходимости. Занозы я вытащил пинцетом. Черт, повязка мне потребовалась только потому, что я причинил себе больше вреда, вытаскивая занозы пинцетом. Иной раз только загонял их глубже.
— Так можно занести инфекцию.
— Я промыл ранки спиртом, потом перекисью водорода, намазал «Неоспорином». Все будет нормально. Такое, знаете ли, случается.
Билли видел, что его объяснения их устроили. По его тону не чувствовалось, что кто-то каким-то образом вынуждает его так говорить, не чувствовалось, что он решает какую-то проблему жизни и смерти.
Солнце напоминало топку, жар, идущий от автомобиля, буквально поджаривал его, но он держался спокойно и уверенно. И когда допрос стал более агрессивным, не сразу уловил перемену.
