— Понятно.
Майло размахнулся, и огромный кулачище устремился к моей челюсти. Но он лишь легонько коснулся меня и произнес:
— Бум!
Я указал на голубой альбом.
— Ну и что, по-твоему, я должен с ним сделать? Выбросить?
— Ничего не делай. — Майло поднялся на ноги. — Я чувствую себя немного… мне нужно вздремнуть. Комната для гостей в порядке?
— Как всегда. Приятных тебе снов.
— Спасибо, приятель.
Он отправился в глубину дома, но вернулся минут через десять, без галстука, рубашка болтается поверх брюк. Выглядел он так, будто за шестьсот секунд его посетили кошмары, которых хватило бы на целую ночь просмотра.
— Что я собираюсь сделать, — сказал Майло, — так это разыскать Швинна. Если я его найду и выяснится, что он послал тебе альбом, мы с ним немного поболтаем, уж можешь мне поверить. А если он тут ни при чем, мы забудем это дело.
— Похоже на план.
— Что? Тебе не нравится?
— Мне нравится, — кивнул я.
— Вот и отлично. Потому что другого не будет.
— Здорово.
Майло снова надел перчатки, взял альбом и направился к двери.
— Пока. Было почти весело. — Стоя на пороге, он добавил: — И будь дома, когда позвонит Робин. Поговори с ней, Алекс. Ты должен все уладить.
— Конечно.
— Не люблю, когда ты такой смирный.
— Тогда пошел к черту!
— Понятно, — заявил он и ухмыльнулся.
Я довольно долго сидел в столовой. Настроение у меня было паршивое. Я не знал, позвонит ли мне Робин из Юджина, и решил, что если в течение следующих двух часов не позвонит, я уйду из дома.
Заснул я прямо за обеденным столом, а через два часа меня разбудил телефон.
— Алекс!
— Привет.
— Наконец-то мне удалось тебя поймать, — сказала она. — Я столько раз пыталась.
— Меня не было. Извини.
— Не было в городе?
— Нет, я выходил по делам. Как ты?
— Прекрасно. Турне проходит просто великолепно. О нас много пишут в газетах. На концерты собираются огромные толпы.
— Как Орегон?
— Зеленый, очень милый. Но я в основном вижу сцену и аппаратуру.
— Как Спайк?
— Он… привыкает… Я по тебе скучаю.
— Я тоже по тебе скучаю.
— Алекс…
— Что?
— Ты в порядке?
— Конечно… Скажи-ка, секс, наркотики и рок-н-ролл — это то, что про них говорят?
— Все совсем не так, — ответила Робин.
— В какой части? Про секс или наркотики? Молчание.
— Я действительно очень много работаю, — сказала Робин. — Все много работают. Турне организовано просто великолепно, предусмотрено все до мельчайших деталей.
— Здорово.
— Я получаю удовольствие.
— Надеюсь, — заявил я.
Снова повисло молчание, более длительное.
— Я чувствую, — сказала наконец Робин, — что ты очень от меня далеко. Пожалуйста, пусть это не будет в прямом смысле.
— Только в фигуральном?
— Ты сердишься.
— Нет, я люблю тебя.
— Я правда по тебе скучаю, Алекс.
— Ничто не мешает тебе вернуться домой, — заметил я.
— Все не так просто.
— Почему? — спросил я. — Твое турне превратилось в тяжкий рок, наручники и цепи?
— Пожалуйста, не нужно так, Алекс.
— Как?
— Мне не нравится твой сарказм. Я знаю, ты на меня злишься, и, наверное, это главная причина, по которой ты мне не позвонил сразу, но…
— Ты от меня уехала, а я плохой? — уточнил я. — Да, мы скучаем друг по другу, потому что я был в не слишком подходящем состоянии, чтобы с кем-нибудь разговаривать. Дело не в том, что я разозлился, просто почувствовал себя каким-то… опустошенным. Потом попытался тебе позвонить, но ты совершенно верно заметила — ты очень занята. Я не сержусь, я… делай, что считаешь нужным.
— Ты хочешь, чтобы я все бросила?
— Нет, ты мне никогда этого не простишь.
— Я хочу остаться.
— В таком случае оставайся.
— О, Алекс…
— Я постараюсь быть мистером Весельчаком, — пообещал я.
— Нет, мне этого не нужно.
— У меня, наверное, все равно не получилось бы. Я никогда не умел притворяться — думаю, мне не удалось бы подружиться с твоими новыми приятелями.
— Алекс, прошу тебя… проклятие, подожди, не вешай трубку! Меня зовут, у них что-то случилось. Черт побери, я не хочу так заканчивать разговор…
— Делай то, что нужно, — сказал я.
— Я позвоню попозже. Я люблю тебя, Алекс.
— И я тебя люблю. Щелчок.
Отлично сработано, Делавэр. И зачем только мы отправили тебя в школу психологии?
Я закрыл глаза и попытался прогнать из головы все мысли, а потом заставил себя вспомнить снимки из альбома.
Наконец я нашел образ, который искал, и решил рассмотреть во всех деталях.
Изуродованное тело Джейни Инголлс.
Мертвая девушка оказала мне последнюю услугу, когда я представил себе боль, которую она испытала.
Сенсорная депривация[12] обладает одним неоспоримым достоинством — обостряет восприятие. И тогда план — любой план — помогает почувствовать собственную значимость.
Когда я вышел из дома, солнце ласкало лицо, точно руки любимой женщины, а деревья окутывала мягкая зелень, сияя в лучах ласкового солнца, — картинка, напомнившая мне, почему люди стремятся перебраться в Калифорнию. Я забрал почту — ничего интересного, — затем обошел сад за домом и остановился около пруда, где резвились карпы, разбуженные моими шагами.
Десять очень голодных рыб. Я их осчастливил. А потом поехал в университет.
Я воспользовался карточкой преподавателя медицинского факультета, чтобы припарковаться в северной части университетского кампуса, направился в научно-техническую библиотеку, уселся перед компьютером и сначала проверил внутреннюю базу данных, а потом вышел в Интернет, где пробежался по нескольким поисковым программам.
Запрос по Джейни или Джейн Инголлс вывел меня на семейный сайт Инголлс-Даденхоффер из города Ганнибал, штат Миссури. Прапрапрабабке Джейн Марте Инголлс на следующей неделе исполнилось бы двести тридцать семь лет.
Набрав имя Боуи Инголлс, я попал в клуб фанатов Дэвида Боуи в английском Манчестере, а также в университет Оклахомы на сайт профессора истории, который был посвящен Джиму Боуи.
В Интернете имелась информация относительно нескольких Мелинд Уотерс, но ни одна из них даже отдаленно меня не заинтересовала. Женщина-физик по имени Мелинда Уотерс работала в лаборатории Лоуренса Ливермора, девятнадцатилетняя Мелинда Сью Уотерс из маленького городка в Арканзасе выставила собственные фотографии в обнаженном виде, а Мелинда Уотерс, адвокат, предлагала свои услуги в информационном бюллетене юридических услуг, Санта-Фе, Нью-Мексико.
Никаких криминальных историй или сообщений о смерти Джейни Инголлс или Мелинды Уотерс. Возможно, Майло прав: подруга Джейни действительно нашлась и вернулась к нормальной жизни без особых происшествий.
Я запросил имя ее матери — Эйлин — безуспешно.
Следующий шаг: Тоня Мари Стампф. Про подружку Швинна, с которой он развлекался на заднем сиденье полицейской машины, — ничего. Впрочем, это меня не удивило, я и не ждал, что престарелая шлюха заведет собственный сайт в Интернете.
Никаких сведений касательно Пирса Швинна мне обнаружить не удалось. Поиск по фамилии привел к тому, что на экране появилось несколько статей про велосипеды, а также сообщение, которое привлекло мое внимание, поскольку касалось события, происшедшего неподалеку, в Вентуре: еженедельный отчет о прошлогодней выставке лошадей. Одной из победительниц стала женщина по имени Мардж Швинн, которая разводила арабских скакунов в местечке под названием Оук-Вью. Я нашел его на карте — в семидесяти милях от Лос-Анджелеса, неподалеку от Оджая. Очень подходящее место для полицейского в отставке — маленький городок, сильно смахивающий на деревню. Я записал имя.
Семья Коссак отняла у меня много времени, и я прочитал кучу статей в «Лос-Анджелес тайме», а также в «Дейли ньюс» и дошел до самых шестидесятых.
Имя отца молодых людей, Харви Коссака-старшего, постоянно фигурировало в статьях, где рассказывалось о том, как он сносил городские здания, а на их месте строил торговые центры, участвовал в работе конфликтных комиссий и благотворительных мероприятий, где собирался цвет общества и политики высшего эшелона власти. Фонд Коссака поддерживал «Объединенный путь»[13], жертвовал деньги на исследования в области медицины, направленные на создание препаратов для борьбы со всеми известными болезнями, но никаких упоминаний о том, что он вносил деньги в Благотворительный фонд полиции. И ничего, что связывало бы его с Джоном Дж. Брусардом или полицейским управлением Лос-Анджелеса.
Я посмотрел на двадцатипятилетней давности официальную фотографию Коссака-старшего — невысокий, лысый, толстенький человечек с огромными очками в черной оправе, крошечным диспепсическим ротиком и явной любовью к большим квадратным карманам. Его жена, Ильзе, была выше его на полголовы, с бесцветными волосами, слишком длинными для ее среднего возраста, запавшими щеками, напряженными руками и сонными глазами. Если не считать того, что она председательствовала на благотворительном балу для девушек, впервые выезжающих в свет, который устраивали в клубе Уилшира, в общественной жизни Ильзе не участвовала.
