я почти что родственница, и если они не верят, пусть позвонят ему в офис. Еще я говорю, что мне нужно сейчас же поговорить с доктором Джонсоном.
Прежде чем доктор Джонсон спускается в регистратуру, чтобы со мной встретиться, проходит еще двадцать минут. Он садится рядом в одно из пластиковых кресел, но я встаю и говорю ему:
— Я приехала, где Фрэнки? Могу я его увидеть? Как у него дела?
Однако врач несет какую-то ерунду, повторяет нелепицу, в которой до этого пытались убедить меня в регистратуре:
— У нас нет пациента с таким именем.
— Но вы мне звонили, — настаиваю я. — Велели немедленно приехать.
— Я не звонил вам, миссис Ферн. Вы ошиблись больницей.
Джонсон уходит, а я хватаюсь за голову. Мне хочется себя поколотить, потому что до меня наконец доходит очевидное. Я так зла на себя, что готова рвать волосы.
Нужно позвонить Бадосе.
Я так и делаю. Пальцы у меня дрожат. Я набираю мобильный номер Фрэнки, и он говорит:
— Привет, Эмма, в чем дело?
— Ни в чем, — отвечаю я, — позже тебе перезвоню. — И вешаю трубку.
* * *
Когда я подъезжаю на такси к дому, идет дождь, и Деннис любезно встречает меня с зонтиком. Все тело болит от напряжения, хочется лишь одного: принять ванну и завалиться спать, но я знаю, что не судьба.
— Как ваш друг, миссис Ферн? — интересуется Деннис.
— Мой друг, слава богу, далеко не так плох, как я сперва подумала. Спасибо, Деннис.
— Рад слышать, миссис Ферн.
— Я тоже рада, Деннис, благодарю вас.
Поворачивая ключ в замке, я понимаю: что-то не так. Трудно сказать, что именно, но в воздухе будто ощущается чужое присутствие. Я почти ожидаю увидеть на диване Беатрис, которая меня подкарауливает. Хотя там никого нет, тишина все равно кажется зловещей, и я обнаруживаю, что вхожу в собственную квартиру на цыпочках.
В гостиной я первым делом замечаю, что большая абстрактная картина на стене висит чуть криво. Я некоторое время смотрю на нее, гадая, с чего бы это. Нам нет нужды регулярно ее сдвигать, за ней же нет сейфа.
Сейф. Может, нас ограбили? Я быстро оглядываюсь, но все на местах, хоть и не совсем. Два кресла по обе стороны дивана чуть переставлены, на ковре остались следы ножек.
Я быстро обхожу комнату за комнатой, и везде та же история. Некоторые ящики не до конца задвинуты. Почти, но не совсем. Напольная ваза в коридоре слегка повернута, рисунок у нее по центру смотрит теперь на стену. И у меня в шкафу все тоже немного сместилось, будто вещи достали оттуда, а потом аккуратно положили на место.
Даже кухня не избежала общей участи: на плитках пола я вижу немного чего-то белого, вроде бы муки.
Остаток дня я провожу съежившись на диване и пытаясь понять, что со мной происходит. Все кажется бессмысленным. Мне хочется поговорить с Джимом — похоже, он прав, когда заявляет, что за ним шпионят. Еще мне хочется, чтобы он вернулся домой и я могла рассказать ему о Фрэнки. Кстати, почему Фрэнки? Меня пытались удалить из квартиры, это ясно, но при чем тут Фрэнки?
Уже почти одиннадцать, когда я слышу скрежет ключа в замке, вскакиваю с дивана и бросаюсь встречать Джима.
— Эй, — смеется муж, — неужели ты так соскучилась?
— Ой, Джим, тут такой ужас происходит! Ты…
— Погоди, дай хоть в дом войти. — Я киваю, и он смотрит на меня: — Все хорошо, Эм?
— Нет. Зайди и сядь. Я должна кое-что тебе рассказать. — Я беру его за руку. — Помнишь, ты говорил, что за тобой…
— Притормози немного, давай сперва выпьем. Смотри, что у меня есть. — Джим помахивает бутылкой дорогого шампанского, как будто у нас мало этого добра.
Я мотаю головой, вздрагиваю.
— Ну ладно. Извини, садись, а я бокалы принесу. Нам надо поговорить, Джим.
— Нет, Эм, это ты садись, а бокалы принесу я, — возражает он, снимает пиджак и вешает на спинку стула.
Я снова сворачиваюсь калачиком на диване и прислушиваюсь к звукам с кухни. Хорошо бы Джим поторопился. Он возвращается с бокалами, садится рядом, кладет руку мне на коленку, хмурится:
— Ладно. Что с тобой происходит? Заболела? Ведешь себя странновато.
Я сажусь, беру бокал, который он мне протягивает.
— Не знаю даже, с чего начать.
Он кивает с глубокомысленным видом, будто раздумывает над моими словами.
— Помнишь, ты утром говорил, что за тобой шпионят?
— Да, и?
— Просто я думаю, что…
— Эмма, стоп. Не гони лошадей. Выпей, шампанское тебя успокоит. Ты слишком взвинчена.
Я рассказываю о звонке, о Фрэнки, о тех мелких переменах, которые, вернувшись из больницы, обнаружила дома. Но потом замечаю, как по лицу мужа пробегает странная тень, как будто он пытается сдержать радость, а то и торжество.
— Ты ничего не отвечаешь, — говорю я.
Джим подливает мне в бокал вина. А я-то даже не заметила, что он опустел. Вот и объяснение тому, что голова у меня вдруг слегка закружилась.
— А какого ответа ты ждешь? Я просто тебя слушаю.
Что-то не так. Я прикладываю ладонь к щеке.
— Тут жарко? Или это меня в жар бросает?
Джим лишь улыбается мне и садится обратно в кресло.
— Что ты на меня так смотришь? — спрашиваю я, но он молчит. — В чем дело, Джим?
— Я слушаю тебя, вот и все.
Я стараюсь поглубже вдохнуть, но, кажется, воздуху не удается как следует наполнить легкие.
— Не понимаю, что со мной, — бормочу я. — Наверное, съела что-то не то.
Я подношу руку ко лбу, но даже это движение дается мне с трудом, как будто мышцы работают в замедленном режиме. Собственная кожа кажется липкой. Что-то не в порядке, сильно не в порядке. Мне становится страшно, сердце колотится слишком быстро. Похоже, у меня какой-то приступ — может, паническая атака? Или инфаркт, не приведи господи. Я пытаюсь выпрямиться, но даже шевельнуться не могу.
— Джим, помоги. Мне плохо.
— Я люблю тебя.
Это сейчас так не к месту, что я рассмеялась бы, если бы могла.
— Я тоже тебя люблю. Но мне хочется, чтобы это жуткое состояние прошло.
Джим ухмыляется.
— Я сказал, что не люблю тебя, — он подчеркивает «не» интонацией. — Я тебя ненавижу. — Муж продолжает улыбаться, но улыбка у него недобрая, а глаза прищурены, и я гадаю, не снится ли мне все это в кошмарном сне.
— Что ты сказал?
— Ты слышала.
— Не понимаю, — невнятно бормочу я, чувствуя, как отвисает нижняя челюсть. — Я… у
