Ознакомительная версия.
– Змея, – заторможенно прокомментировал цыганский барон. – Большая, однако…
– Да уж, немаленькая, – ворчливо подтвердил полковник. – Иссиня-чёрная, толщиной с руку матёрого штангиста. А на хвосте, вдобавок, имеется уродливый тёмно-коричневый нарост – словно огромная сосновая шишка…. Это, шеро-бароно, твоя ручная анаконда?
– Я с ней не знаком.
– Неудачная, на этот раз, шутка. Не смешная…. Она, что же, приплыла из Невы по канализационной трубе? А недавний хлопок – это чугунная решётка вылетела из стока? После удара змеиным хвостом?
– Получается, что так, – равнодушно подтвердил Бахтало.
– Чего же ты сиднем сидишь? Бери мобильник и звони своей охране. Пусть срочно бегут сюда. И пистолеты не забудут прихватить.
– Бесполезно…
Иссиня-чёрная змея, тем временем, начала планомерно расти. Вернее, уменьшаться в длину и – одновременно с этим – увеличиваться в ширину и высоту. То бишь, трансформироваться…
Через минуту змея исчезла. Совсем. А на её месте появился высоченный и широкоплечий тёмно-багряный зубастый монстр – с круглыми глазами, горевшими нестерпимым ярко-жёлтым огнём, и длинными мускулистыми лапами-руками, оснащёнными кривыми острыми когтями.
– Так его и растак! – грязно выругался Пётр Сергеевич и, соскочив со стола на пол, кинулся к выходу.
Но не тут-то было: небрежное движение когтистой лапой, и полковник, получив увесистый тычок в грудь, отлетел в сторону. Отлетел, сильно ударился затылком о бревенчатую стену, опустился на пол и обессилено застыл, воспринимая всё дальнейшее словно сквозь лёгкую туманную дымку. А ещё и вязкое безразличие навалилось – совместно с предательской вялостью…
Бахтало? Он даже и не пытался убежать: всё также сидел на стуле, крепко зажмурив глаза.
«А ещё и губами медленно-медленно шевелит», – машинально отметил Пётр Сергеевич. – «Наверное, какую-то древнюю цыганскую молитву читает. Возможно, что и предсмертную. То бишь, просит Всевышнего – простить все прегрешения земные…. Мне бы тоже – помолиться. Да не знаю я ни одной молитвы. Жаль…. Монстр склонился над Бахтало. И…. Откусил, сволочь зубастая, лохматую цыганскую голову. Из обезглавленного туловища ударила струя ярко-алой крови…. Итак, откусил, проглотил и небрежно стряхнул когтистой лапой кровь с груди и морды. А теперь громко и сыто икнул…. Ко мне, плотоядно посвёркивая жёлтыми глазищами, идёт. Нагибается. Вот и всё, конец «седому бобру». Здравствуй, мой пушистый, белый и ласковый песец…. И поделом. По мерзким грехам и грязным делишкам моим. Жил – как гад жадный, меры не знающий. И умираю – как сволочь последняя…
Глава девятая
Бантики «в горошек»
– Конкин! С вещами – на выход! – прозвучала – неповторимой небесной музыкой – долгожданная команда.
Эдуард Михайлович, крепко сжимая в ладони правой руки ручку старенького обшарпанного чемоданчика, вышел за ворота колонии, отошёл по тротуару метров на пятьдесят-шестьдесят, остановился и, поставив чемодан на выщербленный поребрик, несколько раз вздохнул-выдохнул полной грудью.
– Свобода, мать её, – негромко пробормотал Конкин. – Прощай, гнилая и заплесневелая зона. Прощай…. Увидимся ли ещё? Честно говоря, не хочется. Но и зарекаться, увы, глупо…. И куда теперь направиться дальше? Вот, в чём вопрос…
Вокруг безраздельно властвовало тихое октябрьское утро. Лениво светило-грело, изредка проглядывая сквозь прорехи в низких тёмно-серых облаках, слабосильное осеннее солнышко. В поредевшей разноцветной листве придорожных деревьев робко и неуверенно чирикали крохотные пичуги.
– Конечно, неуверенно, – понимающе покивал головой Эдуард Михайлович. – Откуда ей, собственно, взяться, уверенности-то? Наоборот, сплошная и голимая неуверенность присутствует. Мол: – «Что дальше делать? Куда податься? Чем заняться? И, главное, где денег достать – типа на полноценный праздник-отдых?». И вообще, не люблю я осенью освобождаться. Вот, летом – совсем другое дело: тепло и благостно, а ещё и стройные девчонки ходят в коротеньких юбочках…. А сейчас – холодно, тоскливо и зябко. Бр-р-р, колотун самый натуральный. Вон, даже мохнатый светло-голубой иней образовался по краям вывески…
Вывеска была большой и прямоугольной. А ещё скучно-казённой, что и подтверждал нанесённый на её вертикальную поверхность текст: – «Исправительная колония № 6/1, УФСИН по городу Санкт-Петербургу и Ленинградской области».
Значится – зона?
Это точно. Причём, зона не простая, а расположенная в городской черте Санкт-Петербурга, в Грузовом проезде. Очень удобно, надо заметить, расположенная: в непосредственной близости сразу от трёх станций метрополитена. До «Обухово» было порядка полутора километров. До «Пролетарской» – чуть больше трёх. А до «Купчино» – почти четыре.
Конкин задумчиво почесал в затылке левой пятернёй: без метро, казалось бы, ему сегодня никак не обойтись. Добираться до Гражданки наземным транспортом, с многочисленными пересадками? Глупость откровенная и несусветная: и дольше – по времени – получится, и, главное, гораздо дороже. А деньги, как известно, беречь надо. Особенно, если их у тебя мало. Поэтому напрашивался наипростейший и вполне даже логичный вариант – незамедлительно проследовать к «Обухово».
Эдуард Михайлович, покончив с раздумьями, подхватил чемодан, резко развернулся и уверенно зашагал в сторону станции «Купчино».
Почему было принято такое решение?
Ну, никто особо и не ждал Конкина в «гражданских Пенатах», в типовом девятиэтажном «кораблике», расположенном на улице Черкасова. В родимой «двушке», конечно, проживали его старенькие батяня и матушка, но.… Как бы это лучше и доходчивей объяснить? М-м-м…. Не любили родители, выражаясь напрямик, своего сына Эдуарда. Как бы так оно…. А за что, собственно, можно любить закоренелого преступника-рецидивиста? Тем более, с целым букетом «позорных» (в определённых кругах), статей Уголовного Кодекса? Не за что, если смотреть правде в глаза…. И не только «не любили», но и на порог квартиры не пустили бы – если, понятное дело, не опасались бы сыночка…. А ещё его отец и мать являлись небогатыми российскими пенсионерами. Что, мол, из того? Ведь общеизвестно, что почти все российские старики буквально-таки помешаны на накоплении так называемых «гробовых». Это, конечно, так. Но родители, как назло, знали о дате освобождения Эдуарда и, следовательно, все деньги (да и прочие мало-мальски ценные вещи), заранее и надёжно спрятали. Вне квартиры, естественно…. Пытать, пока всё бабло не отдадут? Да, неудобно как-то. В том смысле, что сразу же после выхода на свободу. Можно и «на потом» отложить, чтобы совесть – лишний раз – не донимала. Скажем, на месяц-другой. Что называется, заначка на чёрный день. На совсем-совсем чёрный…. «Гражданские» друзья-приятели? Было несколько. Только раньше, почти три с половиной года тому назад. Где они сейчас? Может, сидят, бедолаги. Может, спились-искурились в хлам полный. Кто знает…. Зато в посёлке Вырица гарантированно проживал его недавний сокамерник (в том плане, что в «зоновском» бараке, рассчитанном на пятьдесят заключённых, их койки рядом стояли), Ванька Кузьмин по кличке – «Пухлый», вышедший из зоны на четыре месяца раньше. «Корешил» Эдуард Михайлович с Кузьминым: менталитеты и интересы схожие, да и «чалились» они по одним и тем же статьям УК. Ну, не мог Пухлый – по всем тюремным понятиям – отказать закадычному корешу в гостеприимстве. Не мог, и всё тут. Если, конечно, не имел жгучего желания «скосячить» – со всеми негативными последствиями…. Что за странная кличка – «Пухлый»? Никакая она и не странная, а, наоборот, насквозь заслуженная. Регулярно «западал» Ванька на толстеньких мальчиков и девочек. «Западал», развращал, а потом (не каждый раз, конечно), попадал на зону…
Итак, Эдуард отправился к станции «Купчино» (и «метрошной», и железнодорожной), чтобы там сесть на пригородную электричку и проследовать до Вырицы. Причём, без билета…. Пожилые контролёрши? Не смешите, пожалуйста. Они – в своём большинстве – тётеньки усталые, добрые и доверчивые. Таких «клуш» завсегда (причём, без особых проблем), уболтать и заговорить можно, мол: – «Откуда же у меня, сиротинки горькой и неприкаянной, возьмутся денежки на билет? Только что из тюряги освободился, буквально-таки несколько часов тому назад. Вот, и справочка соответствующая. Взгляните…. Безвинно отсидел три с половиной года – по гадкому навету злых людей. От звонка до звонка. А вертухаи-сволочи, прежде чем выпустить на волю, избили и все деньги отобрали, жалости не ведая. Все-все-все, до последней копеечки…. К матери-старушке спешу. Болеет она шибко: последняя стадия рака. Еду, чтобы слово материнское последнее выслушать и глаза – после вздоха предсмертного – прикрыть…. Позвольте, родимые землячки, бесплатно проехать. В первый и в последний раз. Очень прошу. Слёзно умоляю…». И самую настоящую слезу можно будет пустить. Благо, на зоне и этому искусству научили. Так, чисто на всякий пожарный случай. Из серии: – «Лишним не будет – по жизни нашей горькой и бесприютной…». Поверят контролёрши, никуда не денутся. Может, и рублей сто – по своей наивности бабской – подбросят…
Ознакомительная версия.
