Все было предельно ясно: я вылил немного бензина на деревянную дверь гаража — это был даже не настоящий гараж, а просто сарай, заваленный какой-то старой мебелью. Взглянув на него и определив направление ветра, я подумал, что старое дерево загорится очень быстро и ветер погонит пламя к главному зданию. Пока это было все, что я хотел: просто выкурить крыс.
Именно так и случилось.
Но здесь я всегда останавливался. Я видел, как в темноте поднимается черный дым, сначала робко, потом под сараем взметнулось большое желтое пламя. В доме еще ни о чем не подозревали. Я слышал треск горящего дерева. Что-то радостное было в этом звуке, но сопровождающий его запах предвещал трагедию. Вдруг Бонафу встал и открыл дверь кухни. Облако черного дыма окутало его.
Они на минуту застыли, глядя друг на друга, и я увидел, что их губы шевелятся. Потом все трое выскочили во двор (я спрятался за выступом стены), и двое мужчин побежали к парку — вероятно, чтобы получить более ясное представление о размерах бедствия. Тереза не последовала за ними. Она стояла во дворе, стиснув руки и как будто пытаясь переломать по очереди все свои пальцы. Она очень любила этот дом…
Бонафу вернулся и крикнул — теперь я мог слышать его, — что поедет вызывать пожарных. Он велел Фу развернуть пожарный шланг и еще что-то сказал Терезе. Мужчины побежали в разные стороны, Фу — к заднему двору, Бонафу — к подъезду, где стояла его машина. А Тереза смотрела на огонь, который теперь атаковал здание с другой стороны. Тогда я подошел ближе.
Треск усилился. Свет пламени озарял лицо Терезы. Она увидела меня. В ту минуту я не мог понять, ненависть или любовь смешались в ее взгляде с безумной пляской огня. Я вспомнил, как тогда, первый раз в хижине, в глазах Терезы появилось такое же выражение. Потом в моем мозгу с возрастающей быстротой пронеслось все остальное, и в конце оказалась пустота. Я спокойно заглянул в бездну, и из нее поднялась одна мысль — о том, как все должно кончиться.
Тереза попыталась заговорить, но я закрыл ее рот рукой. Она не сделала ничего, чтобы помешать этому. Казалось, мы оба приняли неизбежное, и, когда я начал потихоньку подталкивать ее к огню, она не сопротивлялась. Страх как будто покинул ее.
Потом я споткнулся о камень и чуть не упал. И чарам пришел конец. От прекрасного признания неизбежного не осталось и следа. Исчезла наша героическая решимость: ее — умереть и моя — убить. Она попыталась бежать, но я поймал ее, и в моих руках оказался только комок нервов. «Нет! Нет!» — кричала она. Но шум огня был столь громким, что Фу ничего не услышал. У меня было сильное искушение отпустить ее. «Нет, ты не сделаешь этого, — возразил очень спокойный голос в моем сознании. — Ты пришел сюда, чтобы спасти то, что еще можно спасти.» И я еще сильнее сжал ее руку. Жар гигантского костра был совсем близко. Пламя оставило главную часть здания и перекинулось на кухню. Остальное было чистым кошмаром.
Расширившиеся глаза Терезы, когда я втолкнул ее в раскрытую дверь, охваченную пламенем. Отчаянная попытка вырваться — я помешал ей. Тереза была сильной. Я почувствовал, как ее ногти впились в мое ухо. Кровь потекла у меня по шее. И тут я понял, чего добивалась Тереза. Она хотела увлечь меня в огонь. Мысль о том, что Тереза способна убить меня, оказалась почти умиротворяющей, мне требовалось не много, чтобы со всей страстью покориться ее воле. Но потом я увидел, как возвращается садовник, разворачивая свой бесполезный шланг. Фу не видел нас и не слышал, когда Тереза позвала его. Но он пошел в нашу сторону, передвигаясь словно краб и направляя струю воды в основание пламени.
У меня возникла странная мысль: он не должен застать нас в этой фантастической позе.
— Любимая, — крикнул я. — Любимая, остановись, отпусти меня.
Чтобы освободиться, я привлек ее к себе, а потом с силой толкнул в огонь. Тереза упала, и пламя моментально вспыхнуло вокруг ее лица. Я повернулся и побежал прочь.
— Есть два возможных подхода. Два пути, приводящие к одному результату.
Она изобразила их на листе бумаги:
— Есть магический подход и есть психоаналитический. Две интерпретации одного феномена. Что и следовало ожидать, потому что любовь, — она обвела свой рисунок кружком, — имеет отношение и к колдовству и к психоанализу.
Она приехала специально из Парижа по просьбе моего адвоката. Это была женщина лет сорока с не очень привлекательным, почти мужеподобным, но умным лицом, иногда озаряющимся чудесной живой улыбкой. Она оказалась полной противоположностью больничного психиатра, который задал мне множество вопросов, в основном о детстве, половой жизни и военной службе во время Алжирской войны. Мой адвокат запросил мнение второго эксперта, и она доктор Мадлен Саваж — не задавала вопросов, только слушала.
Она три дня слушала мою историю — этого было бы достаточно, чтобы усыпить любого. Иногда она делала короткие замечания или просила пояснить некоторые моменты. Кажется, она верила тому, что я говорил. Это было для меня неожиданно: впервые моему рассказу кто-то верил.
На четвертый день она пришла в мою камеру, как обычно, в 3 часа. Меня поместили в новое крыло старой тюрьмы, и камера была относительно комфортабельной, по крайней мере чистой. Доктор Саваж положила на стол свою папку, достала блокнот, пачку «Лаки Страйк» и принялась ходить взад-вперед между дверью и окном.
— Магический подход, — продолжала она, — предполагает восковое изображение и заклинания, которые произносит ослепленная страстью или ревностью женщина, чтобы избавиться от соперницы. Мы можем верить или не верить в эффективности такой практики, но мы не можем отрицать ее существования. Колдовство представляет собой средство устранить препятствие между вами и объектом вашего желания. Или, по крайней мере, попытку сделать это.
Она задержалась на минуту у окна, потом, повернулась и подошла ко мне. Я сидел на краю кровати.
— А теперь психоаналитический подход. С этой точки зрения именно вы хотели избавиться от препятствия. Здесь имеет значение ваше желание. С того дня, как вы полюбили Терезу, вашим бессознательным желанием было убить вашу жену, потому что она (а точнее, ваша сильная любовь к ней) встала на вашем пути. Таким образом одна любовь у вас оказалась лишней.
Сделав небольшую паузу, она продолжала:
— Очевидно, ваше сознание отвергало эту мысль, и, как обычно бывает в подобных случаях, вы нашли выход: выстроили вокруг своего бессознательного желания целый сценарий. И опять, как обычно, вы построили его из того материала, который был под рукой. Люди иногда ничего не выдумывают, они просто берут то, что находят. Например, историю о рабочем с фермы. Рабочий и вязальная игла наложили свой отпечаток на вашу встречу с Терезой. Позже, когда у вас появились подозрения, вы стали читать книги по оккультизму. Вся информация, которую вы там нашли, начала концентрироваться вокруг одного ярда, создавая некое подобие научного обоснования. Фактически вы переносили свое желание совершить убийство — желание убить жену — на Терезу. Вы убедили себя, что именно Тереза хочет убить ее. Все упростилось, когда вы потеряли конверт с волосами и фотографией вашей жены.
— Да, — усмехнулся я. — Подумать только…
— Вы потеряли его нарочно. Бессознательно, но нарочно.
— И моя жена заболела нарочно — в тот же момент?
— Если всякий раз, когда кто-то заболеет…
— Значит это совпадение?
— Послушайте, нужно принимать вещи такими, какие они есть.
— Какие вещи?
— Эту… ошибку.
— Бедная невинная девочка поплатилась за других? Эту «ошибку» вы имеете в виду?
— Какие у вас доказательства? — Ее тон внезапно стал резким. — Есть ли у вас хоть одна улика? У рабочего, по крайней мере, нашли иголки и проколотую фотографию. Но в вашем-то случае ничего подобного не было.
— Когда я оставил жену в больнице, она умирала. Ни один доктор не мог определить, что с ней. А теперь она жива. Выздоровела. Прекрасно себя чувствует. Я хотел спасти ее, и я ее спас. Мне не надо доказательств, и я рад, что сделал это.
— Теперь вы пытаетесь оправдать смерть Терезы. Этот путь вам ничего не даст.
Слезы навернулись у меня на глаза.
— Я убил ее не просто так, доктор.
— Да, — сказала она спокойно. — Вам нужно было избавиться от нее, потому что вы не смогли избавиться от другой…
И она закрыла свою папку.
— На этом моя работа завершается. Я и так превысила свои полномочия.
Похоже, ей стоило некоторого усилия сдержать свои эмоции. Уходя, она обернулась и попыталась улыбнуться.
— Нельзя любить двух людей одновременно. Рано или поздно наступает момент, когда то, что вы хотели подавить, снова всплывает на поверхность. Это мы и называем психозом. Во всяком случае, таковы будут мои показания. Надеюсь, они вам помогут.
