— Нет, моя дорогая, наш разговор еще не окончен.
У Малоуна екнуло сердце, но, поскольку охранник не сводил с него глаз, он сделал вид, что услышанная фраза его нисколько не интересует. Затем по ступеням поднялся грузный мужчина с медицинским чемоданчиком в руке. Теперь Малоуну было чем заняться.
Доктор привел в порядок лицо Малоуна прямо в его комнате, смыв кровь и смазав раны остро пахнущими дезинфицирующими средствами. Лишь на ту из них, которая была нанесена фонариком, на скуле потребовалось наложить пять швов. Что касается разбитых губ, то доктор сказал, что они заживут сами.
— Следите за тем, чтобы швы все время были сухими, — предупредил врач, говоривший по-английски с сильным акцентом. — Вот вам капсулы, принимайте по одной через каждые шесть часов. Это обезболивающее. Завтра я зайду проведать вас.
Когда доктор уходил, Малоун заметил в коридоре охранника. Он закрыл и запер дверь, снял с себя залитую кровью одежду и бросил ее в корзину для грязного белья. Потом, проигнорировав предупреждение врача о том, чтобы держать швы сухими, он влез в душ и подставил лицо под обжигающе горячие струи. Вода смыла кровь с его груди и рук, но сколько бы Малоун ни намыливался, сколько бы ни тер себя губкой, он все равно не мог избавиться от ощущения грязи.
«Сволочь!» — мысленно твердил он, думая о Белласаре, однако его злость уравновешивалась пониманием того, что ситуация вышла из-под контроля.
Насухо вытершись, он рискнул взглянуть в зеркало и поразился тому, насколько сильно покалечены его щека и губы. Когда его избивали, он испытывал только шок, теперь же пришла боль. Но, несмотря на это, Малоун не рискнул принять оставленные доктором таблетки. Он понятия не имел, что это за лекарство, насколько оно сильнодействующее, и вполне допускал мысль, что Белласар мог приказать доктору подсунуть ему какой-нибудь наркотик. «Ну уж нет, — сказал себе Малоун, — у меня должна быть ясная голова».
Натянув трусы и футболку, Малоун взял альбом для рисования, который всегда лежал у него на тумбочке, сел на кровать и, закрыв глаза, напряг память. Открыв их через полминуты, он принялся рисовать того русского, которого видел в день своего приезда и еще раз — сегодня ночью. Овальное лицо, глубоко посаженные глаза, высокий лоб. Он снова зажмурился, пытаясь вспомнить, какой подбородок был у русского — выпирающий или срезанный, были ли его брови прямыми или дугообразными. Вспомнив, он торопливо продолжил рисовать. Когда сходство стало несомненным, Малоун усилил его еще больше, добавив некоторые детали, которые всплывали в памяти по мере того, как он работал.
После двадцати минут непрерывного рисования Малоун наконец удовлетворился достигнутым результатом, отложил набросок в сторону и принялся рисовать второго русского — высокого, крепко скроенного мужчину с густыми бровями и грубыми чертами лица. На этот набросок у него ушло больше времени. Лишь через полчаса Малоун решил, что сумел добиться достаточного сходства. Затем он положил набросок на стол, перевернул, чтобы не возникало искушения посмотреть на него, и принялся рисовать заново, проверяя свою память. Теперь работа шла споро, и первого русского он сумел нарисовать меньше чем за десять минут. Потом он еще раз нарисовал типа с кустистыми бровями. Сравнив первые наброски со вторыми, Малоун нашел, что они более или менее идентичны. Он повторил все с самого начала еще раз и еще. Каждый новый рисунок занимал все меньше времени и ничем не отличался от предыдущих.
Убедившись, что лица этих двоих накрепко отпечатались в его памяти и что он сумеет нарисовать их в любой момент и за очень короткий срок, Малоун сложил каждый листок размером восемь на десять дюймов гармошкой, прошел в ванную комнату, поставил все эти бумажные гармошки в раковину и поджег их сверху. Это был старый трюк, который Малоун выучил еще в школе, на уроках физики: бумажные гармошки сгорали полностью и, что немаловажно, почти без дыма. «Кто сказал, что учеба — пустая трата времени?» — подумал Малоун и смыл оставшийся пепел струей воды. Он не рискнул просто порвать листы и спустить их в унитаз. Они могли случайно всплыть, как это нередко случается с туалетной бумагой, и попасться на глаза уборщице, которую Белласар, возможно, проинструктировал, приказав сообщать ему обо всем необычном, что связано с Малоуном. А если бы Белласар узнал, что Малоун рисовал русских, это стало бы для него смертным приговором.
Морщась от боли в губах и скуле, Малоун подошел к окну и распахнул его, чтобы запах дыма выветрился окончательно. Убедившись в том, что все в порядке, он выключил свет и забрался в кровать. Часы показывали пять утра, но Малоун не спал.
— Доброе утро.
— Доброе утро.
— Мне не хватало вас за завтраком, — сказал Малоун.
Сиена, стоявшая в дверях солярия, опустила взгляд.
— Мне не хотелось есть.
Хотя Сиена двигалась уже не столь неуверенно, как накануне, было видно, что она еще не до конца пришла в себя. Ее лицо было бледным, вокруг глаз залегли круги. Вероятно, понимая, что она сейчас выглядит не лучшим образом, Сиена постоянно отводила взгляд, пытаясь не встречаться глазами с Малоуном. А возможно, ей было больно смотреть на его изувеченное лицо.
— Сильно болит? — спросила она, все так же глядя в сторону.
— Я бы ответил вам широкой жизнеутверждающей улыбкой, но, боюсь, это не понравится моей верхней губе, — попытался пошутить Малоун. Попытка не удалась, но ничего лучше ему просто не пришло в голову. В этом были виновны бессонная ночь, постоянно саднящие раны и страх перед тем, как Сиена отреагирует на то, что он собирался ей сказать. Хуже того, как он сможет обсуждать с ней столь важную тему, если она даже не смотрит в его сторону? Рана на его скуле опухла, губы покрылись коркой. Удивительно еще, что она не убежала от страха при виде такой жуткой рожи!
— А вы? — мягко спросил он. — Как вы?
— Бывало и лучше.
— Как в Стамбуле?
— Душно и постоянная толчея.
— Я хотел спросить…
— Я знаю, о чем вы хотели спросить, но давайте лучше поговорим о чем-нибудь другом.
Сиена была одета в бежевую льняную юбку до пят, сандалии и пуловер. Она взялась за низ пуловера, намереваясь стащить его через голову, но тут позади нее послышались шаги, и она резко обернулась. Это был всего лишь проходивший мимо слуга, но Сиена, похоже, не испытала облегчения.
— Нам нужно начинать, — сказала она.
Что-то в ее глазах напомнило Малоуну животное, воля которого раз и навсегда сломана жестоким дрессировщиком.
— Дерек передумал, — проговорила она. — Теперь он хочет, чтобы я позировала полуобнаженной.
Это сообщение озадачило Малоуна, но он был слишком озабочен другими вещами, чтобы допытываться, с какой стати Белласар вдруг изменил свои первоначальные планы. Он испытывал странное ощущение: как будто они с Сиеной не провели вместе несколько недель, как будто их разделяют миллионы километров.
— Где я должна встать?
Нет, не так он представлял их встречу после разлуки! Малоун думал, что она будет общительной, создаст атмосферу, в которой он сможет завести откровенный, доверительный разговор. Теперь же возникало ощущение, что они если и не стали врагами, то по крайней мере оказались по разные стороны баррикады.
— Вон там, напротив стены. Чтобы на вас падал свет.
Она встала там, где велел Малоун. Однако то, как Сиена двигалась, насторожило его.
— Подождите секундочку! Вы хромаете?
— Что? — Ее голос прозвучал, как голос ребенка, которого застали за каким-то предосудительным занятием.
— Вы хромаете.
— Нет.
— А я говорю — хромаете! Вам больно ходить!
— Не обращайте внимания. У меня просто затекли ноги от долгого сидения в самолете.
— Я вам не верю. Пройдитесь. Идите ко мне.
— Я же говорю вам, это всего лишь…
— Идите сюда!
Она не двинулась с места.
Тогда Малоун сам подошел к ней.
— Что произошло?
Сиена отвела взгляд в сторону.
— Что он с вами сделал?
— Ничего. Я вообще не понимаю, о чем идет речь.
Малоуну было не по себе. Находясь в солярии, он всегда следил за своими словами, предполагая, что в этом помещении могут быть установлены прослушивающие устройства. Пару раз он намеренно переходил границы дозволенного — немного, совсем чуть-чуть, — и каждый раз вслед за этим в дверях возникал Белласар, чтобы продемонстрировать, кто в доме хозяин. Но теперь, когда события вышли из-под контроля, Малоун знал: пусть даже Сиена настроена против него, он обязан рискнуть.
— Ладно, — сказал он.
На лице женщины появилось удивленное выражение, словно она приготовилась отразить атаку, а ее не последовало.
— Если у вас ничего не болит, мы можем приступить к работе. Вашему супругу не понравится, если мы будем терять время попусту. Я уже принял решение относительно того, как вы будете позировать. Делать дополнительные наброски не имеет смысла — их и так достаточно. Я сразу начну писать.