— Знаю.
— Ну вот и отлично, — отозвался он, вынул из кармана платок и аккуратно протёр свой «люгер». Затем взяв его за ствол, протянул мне. Я тут же взял пистолет, нацелил на него и сказал:
— Не двигайтесь!
— Харви!
— Прошу прощения, — отозвался я, — но раз вы мне дали пистолет…
— Неужели я дал бы тебе заряженный пистолет?
Я наставил «люгер» на дверь и спустил курок. Он только щёлкнул.
— Вот это да! — восхищённо сказал я. — Вы, значит, вышли против них с двумя патронами?
— Нет, Харви, — с этими словами он вынул из кармана небольшой «смит-вессон» и наставил на меня. — У меня есть кое-что про запас.
Я вынул из кармана свой платок, вытер «люгер» и с грохотом швырнул его на пол. Этот грохот разбудил бы и покойника, но никто и не подумал нарушить наше уединение.
— Новая смена охраны будет через полчаса, Харви. Сигнализацию же мы отключили, так что не надо упрямиться, — сказал Корсика.
— А я выдернул три огромные пробки, — признался я. — Они ведь тоже что-то отключили?
— Совершенно верно, — терпеливо разъяснил Корсика. — Отключили питание трансформатора, который преобразует переменный ток в постоянный для грузового лифта. Я знаю схему этого музея лучше, чем главный смотритель. Но не волнуйся, Харви. Мы не крадём картины. Этим занимаются только босяки.
Например, техасцы. А мы — нет. Так что подними-ка лучше пистолет.
Я поднял, подумал и спросил:
— Но ведь пистолет не мой. Зачем это вам надо?
— Могу я поступать так, как считаю нужным, Харви?
— Конечно.
— Оружие записано на тебя, Харви. Девочки покажут под присягой, что тебя привели сюда насильно, принудив участвовать в несостоявшемся ограблении. Ты станешь героем, Харви.
— Только не в Техасе, — мрачно отозвался я и ещё мрачнее добавил: — И не в девятнадцатом участке нью-йоркской полиции.
— Насчёт Техаса — это ты зря, Харви. Вообще-то этот Ковентри родом из Бруклина. Их давно разыскивают в Техасе. То обстоятельство, что ты пристрелил двоих «торпед» из пистолета, в котором было лишь два патрона, означает, что ты просто забыл зарядить пистолет…
— Я противник насилия, — в отчаянии пробормотал я. То, что ковбой толстяк оказался бруклинцем, делало его поистине жалкой фигурой.
— Ты лишил их жизни, чтобы спасти свою жизнь.
— Вы меня обманываете.
— Нет, Харви.
— Почему вы готовы отпустить Синтию?
— Потому что синица в руке, Харви, причём свободная от налогов синичка, куда лучше чем стая журавлей в воздухе.
— Какая такая синица в руке? — крикнул я, и он вежливо попросил меня говорить потише. — Какая ещё синица? — повторил я вопрос гораздо тише.
— Она у тебя в кармане, Харви. Это те восемьдесят пять тысяч, которыми ты пытался подкупить ковбоев. В чеках «тревеллз».
— У меня восемьдесят пять тысяч? Да я валял дурака. Я это просто придумал.
— Харви, — холодно перебил он меня. — Мы подслушивали твой номер в Торонто, мы подслушивали отель. У нас есть связи в банке. Короче, ты дашь мне эти восемьдесят пять тысяч или мне придётся в тебя немного пострелять, чтобы их забрать?
— Но вы вернёте мне обоих девиц?
— Разумеется.
— Когда?
— Как только ты подпишешь чеки и передашь их мне.
Я сунул руку в карман, вынул пачку чеков и показал Корсике.
— Подпиши.
— Где?
— Сядь на пол и подпиши.
Он бросил мне шариковую ручку, а я сел на пол рядом с трупами и подписал пять чеков на десять тысяч, пять на пять и десять на тысячу долларов каждый. Затем я подтолкнул пачку в его сторону.
Он взял чеки, сунул в карман и сказал:
— Хорошо, Харви. Оставайся на месте. Досчитай до ста, но до этого не сходи с места. Мы прекрасно пообщались, и было бы жаль, если бы всё вдруг испортилось.
Он попятился к выходу из зала и скрылся. Может, я и бросился бы за ним, но скорее всего остался бы на месте. Так или иначе, мне не пришлось принимать решения, потому что в зал почти тотчас же ворвались Синтия и Люсиль. Люсиль крепко обняла меня и стала целовать. Из глаз её капали слёзы. Именно такого отношения и жаждало моё потрёпанное в боях сердце. Синтия, напротив, стояла и удручённо смотрела на покойников. Я боялся, что она закатит истерику, но она, похоже, в этот момент внезапно повзрослела.
— Мне их, конечно, жаль, — сказала она, — но это, в общем-то, были плохие люди.
— Начнём с самого начала — сказал лейтенант Ротшильд. — Сейчас всего-навсего десять минут первого ночи, а Харви молод и полон сил. Неважно, что у меня язва, а у Келли жена, которая подаст на развод, если он хоть раз не придёт домой до утра. Подумаешь, какие пустяки. В нашем распоряжении масса времени. Зачем нам спать?
— Я рассказал всю историю, лейтенант, — отозвался я. Признаться, я не только рассказал всё, что знал, но запомнил всю обстановку его кабинета, жёлтые стены с облупившейся краской, три деревянных стула, два металлических шкафа-картотеки, голубую стоваттную лампочку свисавшую на проводе с потолка, старинный ундервуд, и даже рискнул пошутить насчёт того, как плохо город Нью-Йорк ценит своих верных работников. Шутка осталась неоценённой.
— Расскажите нам ещё раз, Харви, как было дело.
— Я арестован? Мне хотелось бы это знать. Потому как, если вы хотите меня арестовать, я сейчас же вызову своего адвоката, чтобы мои права были надёжно защищены.
— Чушь собачья, — буркнул лейтенант, — и вы, Харви, это прекрасно знаете. Я могу отлично разобраться с вами и без ареста, так что не сердите меня.
— Что же, например, вы можете такого сделать?
— Например, могу лишить вас лицензии заниматься расследовательской деятельностью. Или поговорить с вашим начальством в компании. Или…
— Ладно, лейтенант. Давайте дружить.
— А вы расскажите нам всё сначала.
Я рассказал всё с самого начала, и они выслушали меня молча, если не считать того, что Келли изредка издавал лошадиное ржание. Закончив, я спросил лейтенанта:
— Почему вы не объясните этой горилле, что я не комик на эстраде?
— Потому что вы как раз и есть комик. К несчастью, вы не слышите себя со стороны. Вы говорите, что проникли в музей «Метрополитен» с двумя ковбоями Толстяка Ковентри, после того как убедили их, что способны отключить систему сигнализации. Потом вы, якобы, спрятались под кроватью в американской галерее. Потом же, когда они уже собирались забрать картину Рембрандта, появился Валенто Корсика, застрелил их из «люгера», зарегистрированного на ваше имя, а затем, раскланявшись, удалился, оставив вас наедине с трупами и пистолетом. Ну, как вам это нравится, Харви?
Келли опять гоготнул.
— Звучит несколько неправдоподобно, — согласился я.
— Послушайте меня, лейтенант, — заговорил Келли. Надо арестовать его по подозрению в убийстве. Он застрелил двоих человек. Это самое главное. Остальное только мешает. Он застрелил этих ковбоев — это ясно как божий день.
— Так-то оно так, только ничего тут не явно. Беда в том, что Харви как раз никого не застрелил.
— Почему? Потому что он это отрицает?
— Нет, — покачал головой Ротшильд. — Ты же неплохо меня знаешь, Келли. Я никогда не верю в то, что говорит подозреваемый, пока не могу воочию в этом убедиться. Но Харви говорит правду. Он не в состоянии подстрелить кролика, даже если бы он умел стрелять. А вот стрелять он как раз не умеет. У него никогда не было оружия — и разрешения на его ношение не было.
— У него есть разрешение на «люгер».
— Это верно. Так расскажите нам всё как есть, Харви. Поставьте себя на моё место. Произошло убийство. На оружии ваши отпечатки, и у вас имеется разрешение на это оружие. Господи, Харви, ну пожалейте меня…
— Они его сами записали на моё имя, — сказал я. — И добыли разрешение.
— Кто они?
— Мафия.
— Ах, мафия…
— Корсика сам мне это сказал…
— Корсика ничего вам не сказал. Он мёртв. Сегодня его труп выловили из реки. Мы обнаружили пятна крови в прачечной «Рицхэмптона» и кровь в шахте для грязного белья.
— Это был граф Гамбион де Фонти. Он не Валенто Корсика. Это была подсадная утка, его наняли, чтобы сбить со следа Толстяка Ковентри.
— Который замыслил украсть Рембрандта? Знаю. Вы уже говорили. Значит, он заявляется в Нью-Йорк с четырьмя бандитами, чтобы украсть, возможно, самую дорогую картину в мире. Зачем? Для кого? Объясните! — Он глубоко вздохнул и продолжал уже мягче: — Я тут повысил голос. Это может быть истолковано как попытка запугать свидетеля. Я этого и в мыслях не держал. Почему вы мне об этом не напомнили, Харви?
— Не хотел сердить вас, лейтенант.
— Не хотели меня сердить? У вас такое мягкое сердце или вы что-то задумали? — Обернувшись к Келли, он распорядился: — Приведите девушку.
