Не знаю, может быть с Радой дело было в том, что я заметила, что АЧ ею серьезно заинтересован, а это шло вразрез с моей драгоценной идеей Возлюбленного, который пришел только ко мне? Поэтому мне ничего не оставалось, как стать Радой, чтобы спасти положение? Не уверена. Это переживание, как и предыдущие, было недолгим, но очень запоминающимся, так что, подумав о нем, я могла снова вызвать то же ощущение. Я даже боялась думать, что за тайна скрывается за тем фактом, что я была Радой или Рада была мной — поэтому и не думала об этом. Я нашла в интеренете фотографию Рады, совсем нетипичную, где она напоминала действительно в определенном ракурсе меня. Я ее распечатала и носила с собой. Показывала знакомым. «Кто это?» Спрашивала я. Некоторые ошибались. Позднее я пополнила свою коллекцию и стала выкладывать из фотографий некую многозначительную матрицу.
Я очень хотела учиться, и АЧ выдал мне первую книгу для «настоящего обучения». Это были, кажется, арканы таро Шмакова, инженера путей сообщения. Эта книжка для меня была как манна небесная: там говорилось о таинственных, загадочных законах метафизики, которые аллегорически выражали карты Таро. Каждая карта выражала свой аспект универсального закона, а законы инженер путей сообщения описывал с математической тщательностью. Каждый из них меня ужасно потрясал. Например, закон тернера: что для каждой пары противоположностей есть некая третья сущность, в которой обе противоположности совпадают. Чем дальше противоположности друг от друга, то есть чем они более общие, чем более общий тернер для них имеется. Я думала — а уж не является ли оппозиция Я-Рада таким тернером? Совпадением противоположностей? И почему я увидела это? Книга Шмакова была ужасно толстая и большая, и я выписывала из нее в тетрадку. Мне до этого не приходилось иметь дело с метафизикой и оккультизмом, просто потому что я считала это всё полной белибердой, поэтому впечатление было особенно ярким. Как само собой разумеющиеся там упоминались вечные принципы, образующие мир, разбиралось особое значение букв, составляющих имя Бога, говорилось о смерти как о благе, приносящем обновление, и так далее. Все эти идеи были новыми для меня, и я плохо их понимала.
Одновременно ЕП писал ужасно интересные выпуски Новостей — я даже загадала желание на новый год, как он и учил в новогоднем выпуске. Выпуск был о гематогене — который каждый должен произвести из крови любимого человека и раздать его детям. «У каждого из вас, наверняка, есть дома человек» — начинался рассказ. Другой выпуск был посвящен развитию рук негуманоидного шпиона (которым, конечно, вы являетесь). Для развития рук одной рукой надо было непрерывно чертить круг, а другой — крест. Учитесь разводить руки в стороны — так начиналась эта новость. Мне очень хотелось схватить что-нибудь своими руками, поэтому я почувствовала, что это упражнение как раз для меня. Я разводила и разводила руки в стороны и рисовала правой крест, а левой — круг, до полного изнеможения. Я верила, что всё это совершенно серьезно, и упражнения надо выполнять, как написано. Уже тогда я почитала ЕП как особую высшую отцовскую ипостась АЧ. АЧ говорил, что ЕП — медиум, и действительно, казалось, он описывает в своих новостях те проблемы, те вещи, которые как раз актуальны для нас здесь, в Москве. Делать из крови любимого человека гематоген — это же всё равно, что мучить Д. неопределенностью, вместо того чтобы отпустить его раз и навсегда. И у АЧ, я знала, есть какая-то любимая девушка. Значит, и он из ее крови «делает гематоген». А разводить руки в стороны — это же было про меня, когда я хотела захапать АЧ только для себя одной, чтобы он ни с кем не виделся и не разговаривал, только со мной. Это всё поддерживало мое ощущение, что новости ЕП пишутся человеком, хорошо знакомым с нашими делами, может быть, самим АЧ. Если спросить АЧ — он и ЕП это один и тот же человек, или нет — он отвечал, что да, они — это одно. А после начинал рассказывать что-нибудь про ЕП, как про другого человека. Я подолгу смотрела на фотографию ЕП, юноши очень секси (это я сейчас цинизирую, а тогда он мне показался просто прекрасным), с ниспадающей прядью волос и глазами с безумным вопросом. Но мысль, что ЕП каким-то образом известна вся наша жизнь, была слишком привлекательной. Мне мерещились какие-то странные картины — что есть некая сущность, которая воплощается в мире — и вот она воплотилась сильнее — и появился АЧ, и воплотилась слабее — и появился ЕП. Что это всё тот же самый единственный возлюбленный в разных лицах. Эта тайна — один или два лица составляют АЧ и ЕП, — также была одной из долгоиграющих тем, к которым я возвращалась годами. Мне очень хотелось, чтобы они были одним — потому что сначала я их принимала за одного, и этот Адам Кадмон был чрезвычайно хорош. Я влюбилась в этого Адама — соединяющего в себе черты АЧ и ЕП, и всех остальных, кстати, тоже — и очень страдала, когда он разбивался на части. Я как раз узнала миф о расчлененном Осирисе, которого по частям собирает Исида, и мне он казался необыкновенно ясным: я тоже собирала части моего совершенного человека, части из которых он состоял — среди разных людей.
И мне казалось — мы так близки с АЧ, что читаем мысли друг друга.
Феномен чтения мыслей совсем не такая редкость, как принято думать. Очень часто мы решаем за других, что они на самом деле думают и чувствуют: всяко нам приходится это делать, чтобы ориентироваться в мире. Но бывает и так, что корректировки со стороны реальности значат для нас гораздо меньше, чем стройность концепции, с которой эти корректировки расходятся. Эту интересную особенность — «знать» за других, о чём они думают, безо всяких пояснений с их стороны, на жаргоне психологов называют «чтением мыслей».
Например: «Я увидела, что он нахмурился, и поняла, что ему не нравлюсь.»
Понятно, для того, чтобы чувствовать себя безопасно в мире, у меня должно быть примерное представление о том, как тут всё функционирует. У меня должна быть возможность строить предположения, выстраивать будущие стратегии, на основании каких-то допущений о том, что из себя представляют, в частности, те люди, с которыми я имею дело, какие у них мотивы. Чем большая опасность исходит от окружающего мира, тем важнее знать наверняка, что же он мне готовит. И тут проявляется интересный психологический механизм: мне проще иметь дело с понятной, законченной моделью человека (не с самим человеком, с самим человеком я дела иметь не могу, я всегда имею дело с моделью), которой я могу распоряжаться как захочу, чем с незавершённой, открытой моделью, которая требует постоянной корректировки. Лучше уж моя осведомлённость о том, какие мотивы им движут, будет как можно более полной (и я буду чувствовать себя в безопасности), чем каждый раз сомневаться в том, правильно ли я понимаю этого человека и обращаться к нему (к несущему опасность внешнему миру) за подтверждением. Таким образом подконтрольная мне модель мира вытесняет собой модель, где многое неясно. Иметь подконтрольную своей воле модель гораздо безопаснее. Чем больше уверенности в правильности своей модели, чем меньше корректировок она позволяет, тем ситуация в действительности становится более непредсказуемой, а значит — более опасной. А чем опаснее становится ситуация (что выясняется из неожиданных для меня выпадов окружающего мира), тем больше необходимость в подвластной мне, управляемой модели. Таким образом, этот механизм, как и все самоподдреживающиеся психологические процессы, устроен по принципу помпы, и часто трудно определить, где у него голова, а где хвост — но его эскалация может приводить к тому существенному расхождению личной и консенсусной картины мира, которое уже диагностируется как болезненное, что со временем и произошло.
В этот момент — в начале января — АЧ рассказал мне притчу о святом старце, который после смерти то ли провонял, то ли не провонял. Кажется, это был Алеша Карамазов — он верил, что старец действительно был свят. Но тогда после смерти его мощи должны были оставаться благоуханными. Но вот Алеша явственно чувствует запах… Так провонял старец или нет? МН считала, что провонял — она всё больше замечала АЧ в разных неблаговидностях. Она рассказывала мне: представляешь, я однажды позвонила ему, и он был видимо настолько пьян, что почти не мог говорить — до полностью скотского состояния. Это было ужасно. У меня были свои сомнения: АЧ как-то высказался в том смысле, что не собирается бросать ту свою девушку, психолога — как будто так и надо было. Неужели же это не подлость вот так привадить меня, а другую не бросить? — думала я. Я долго ходила с этим мучительным вопросом — провонял ли старец или нет? Наконец, как-то утром, ответ сложился в слова, и я, дрожа от нетерпения, набила его в общем листе:
Subject: [mzn] FARAON
Недавний разговор (а все женские разговоры о ЛЮБВИ) заставил нас
