– Думаю, Чиун полностью поддержал ее начинание. Недаром же он поехал за ней в Тибет.
– Думаю, вы недалеки от истины, Римо, – согласился Смит. – Вчера мастер позвонил мне и попросил очередной отпуск.
– Он сказал, куда едет?
– Насколько я понял, в деревню Синанджу.
– Это нетрудно проверить. Наберите 1-800-СИНАНДЖУ. Если Чиуна нет и его там не ждут, значит, он направился в Тибет.
– Минутку, – бросил Смит, переключая телефонные линии. Он набрал 1-800-СИНАНДЖУ и услышал ворчливый старческий голос, который что-то сказал по-корейски.
– Я... ищу... мастера Синанджу, – тщательно проговаривая слова, начал Смит.
– Его великого могучества здесь нет, – отозвался голос на каком-то странноватом английском.
– И вы его не ждете?
– Нет, не ожидаем... Что-нибудь передать? Может, надо низвергнуть трон в какой-нибудь стране?
– Нет, спасибо. Я перезвоню.
Вновь связавшись с Римо, Смит сказал:
– В Синанджу его не ждут. Должно быть, он правда в Тибете.
– Ну и дела! – простонал Уильямс. – Не знаю, кого и жалеть: тибетцев или китайцев.
– Римо, – повелительно продолжил Смит, – нельзя допустить, чтобы Скуирелли Чикейн нарушила баланс сил в Тибете.
– Баланс сил? Страна порабощена китайцами. Какой же тут баланс сил?
– И все же это так. Тибет в основном представляет собой горное плато. Это высокий горный район Азии. Оттуда китайцы могут наблюдать за Индией, которую считают своим врагом. Тибет является непроходимым препятствием для всех вражеских сил, находящихся внизу. Известно также, что в некоторых, малодоступных районах Тибета китайцами установлены ракеты дальнего действия. Поэтому китайцы очень чувствительны к тибетскому вопросу и полны решимости удержать эту страну любой ценой.
– Так пишут в газетах.
– Открытый мятеж в Тибете может повлечь за собой вмешательство Монголии или Индии, связанных с этой страной религиозными узами. Если начнется новый китайско-индийский конфликт, Пакистан, являющийся союзником Китая и ожесточенным врагом Индии, несомненно, откроет второй фронт. Пакистан – ядерная держава. Вы понимаете, что это значит?
– Да. Бай-бай, Индия... Проклятие!
– Немедленно выезжайте в Тибет, Римо.
– То, что произошло с тибетцами, по всей видимости, нас не касалось?
– И да, и нет. Но теперь, когда я знаю, что мастер Синанджу положил начало цепи событий, ведущих к кризису, наш долг – остановить Скуирелли Чикейн.
– Чей это «наш», белоглазый? – буркнул себе под нос Уильямс.
Накануне отбытия из Индии в Тибет сорок седьмой бунджи-ламе не спалось.
Обуреваемая дикими снами, она беспокойно ворочалась на своем канге, что и было отмечено в священной летописи. Опускалось, правда, что бессонница в значительной мере была вызвана большим количеством съеденных вишен в шоколаде.
Сидя на канге, слишком взвинченная, чтобы спать, актриса своими безупречно правильными зубами, свидетельствующими о высочайшем духовном развитии, хрумкала шоколадную оболочку, предварительно высасывая сладкий нектар.
Время от времени она напевала себе под нос:
Я Будда.
Будда это я.
Я сижу под деревом бодхи[27].
Не плачь обо мне, Пасадена-а-а.
У обители далай-ламы под названием «Дхарма-сала» собрались тибетские изгнанники. Вращая в руках свои молитвенные колеса с кисточками, они внимали чудесным звукам. Те, кто понимал английский, переводили.
– Новый бунджи-лама поет сладко-сладко, как всякая женщина, – отмечали другие.
– Подойди же, «Эвита», – пела бунджи.
Последнюю фразу не так-то легко было перевести, посему в следующем столетии эти слова вызывали много споров среди буддистов.
– Бунджи, бунджи! – взволнованно кричали тибетцы. – Благослови нас, о бунджи!
Скуирелли Чикейн слышала эти крики, но не понимала их значения. Да и зачем ей понимать? Главное – в связи с ее новым призванием ей никак нельзя игнорировать своих новых поклонников.
Облаченная в свое шафранно-желтое одеяние, в остроконечном колпаке, благодаря которому маленькая танцовщица казалась выше ростом, Скуирелли вышла на большой балкон, откуда далай-лама обращался к своим приверженцам.
Женщина все еще посылала воздушные поцелуи бурно приветствующей ее толпе, когда появился Лобсанг.
– Они всего лишь хотят испить твоей мудрости, о Будда! – изрек Лобсанг.
– Я скажу проповедь, а ты переведешь, – кивнула ему Скуирелли и, повысив голос, начала: – Сегодня первый день всей вашей остальной жизни.
Лобсанг перевел фразу на тибетский, затем на хинди.
– Этот день должен стать поистине великим днем, – добавила Скуирелли.
Толпа затаила дух. Внимавшие простерлись ниц, упершись лбами о землю. Смотрелось это действо как подходящее упражнение для аэробики.
– Их сердца вместе с тобой, бунджи, – отметил Лобсанг.
– О, великий миг! Скажи им... скажи, что жизнь – это блюдо, полное вишен.
Лобсанг перевел. Собравшиеся приподняли головы. На бунджи-ламу устремились тысячи моргающих недоуменных глаз.
– Что-то не так? – забеспокоилась Скуирелли.
– Они не знают, что такое вишни.
– А что тут знать? Вишни есть вишни.
– Они бедные и никогда не только не ели, но даже не видели вишен.
– Тогда скажи им, что жизнь – это блюдо с тсампой.
Едва Лобсанг перевел последние слова, тибетцы вновь ткнулись лбами в землю.
– Знаете что? – изрекла вдруг Скуирелли, купаясь в почтительном обожании новой публики. – Я думаю, можно отснять неплохую видеокассету: «Поклонение вместе с бунджи».
* * *
С восходом солнца из сарая вынесли позолоченный паланкин далай-ламы. Тибетцы растроганно плакали. Когда-то этот паланкин использовался, чтобы унести далай-ламу из Тибета; теперь же на нем должны были унести величайшего ламу всех времен в Лхасу, где она воссядет на Львиный трон, изгнав из страны жестоких ханьских китайцев.
Приверженцы нового бунджи-ламы выстроились вдоль дороги, ведущей к горному перевалу. Они растянулись плотными шеренгами, как большие цветы, до самой границы.
Некоторые счастливцы видели, как бунджи вышла из дома далай-ламы. У них захватило дух, когда далай-лама шесть раз простерся перед бунджи, а бунджи ни разу не поклонилась в ответ.
С царским величием Скуирелли опустилась в паланкин, и носильщики подняли его без малейшего ропота.
Впечатление было такое, будто бунджи весит не больше, чем цветок.
Паланкин двинулся в путь. Перед ним шагал свирепый монгол, взглядом выискивая в толпе возможных убийц. Высоко над головой он нес шафранно-желтый зонт далай-ламы; это означало, что факел передан новому духовному вождю.
Рядом с бунджи, гордо расправив плечи, шел святой Лобсанг Дром, но никто даже не взглянул на него.
Взоры провожающих были устремлены на бунджи-ламу.
– У бунджи такое же неотразимо-красивое лицо, как у женщины, – говорили все. Особое внимание привлекало к себе шафранно-желтое облачение ламы – все от пят и до кончиков длинных сужающихся ногтей. Да, шептали люди, наконец-то возродился тот самый царственный бог, который восседал на троне в дни минувшие.
Когда паланкин приблизился к границе, за ним уже тянулся длинный, многотысячный хвост. Здесь были тибетцы и индийцы, кхампы и непальцы. И каждый на своем языке кричал об обуревавшей его радости и надеждах.
– Бунджи-лама зиндабад! – кричали индийцы на хинди. – Да здравствует бунджи-лама!
– Лама кьено! – подхватывали тибетцы. – Знай об этом, о лама!
– Мы прогоним китайцев пинками в задницу! – отзывалась бунджи, и, хотя никто в те дни не понимал, что это значит, клич бунджи-ламы подхватывали все ее приверженцы, независимо от их национальности. Разрозненные в течение многих столетий, они были наконец объединены Светом Воссиявшим.
– Мы прогоним китайцев пинками в задницу, – вновь и вновь пели они, не понимая смысла этих слов.
– Твои люди с тобой, о святейшая! – громовым голосом возглашал монгол.
– Это, – кричала бунджи, – лишь наш первый натиск!
* * *
К горной границе Тибетского автономного района, как его называют китайцы, мчался человек. В темном тюрбане, с косматой бородой – типичный горец-сикх.
Запыхавшись, он приблизился к пропускному пункту, где пограничные войска Народно-освободительной армии охраняли узкий проход, через который несколько десятилетий назад позорно бежал далай-лама. Далее поднималась заснеженная громада горы Кайласа, а у подножия с немыслимой яркостью отражали небесную синеву озера Маносаравар и Ракас Тал.
Уже более получаса солдаты Народно-освободительной армии с беспокойством слышали какой-то усиливающийся странный шум на западе. Этот звук неприятно резал им уши. До них уже доходили слухи, что в Тибет вернулся бунджи-лама, но, будучи китайцами, они не знали, что это значит.
