В любом случае, капитан Мастро заметил:
– Линчеватель столько на себя «навесил», что сейчас даже смешно говорить о подобных технических неувязках и нелепых оправданиях. Когда мы его схватим, нам не придется задумываться о частностях этого дела. Ему придется отвечать за многое.
Она спала, вцепившись одной рукой в волосы. Пол выбрался из постели прошел в ванную. Кафель холодил пятки. Он прикрыл дверь и только после этого включил свет. Выполоскал и почистил зубы ее щеткой, чтобы затем взглянуть в зеркальце над ванной и увидеть в нем этим воскресным утром свои глазки. Все постепенно разваливалось: все труднее и труднее было удержать распад. В зеркале показался иссохшийся, серый, с затуманенным взором человек: нервы были напряжены до такой степени, что случись резкий звук, и, он бы подпрыгнул.
Пол погасил свет и пошел обратно в спальню. Серый утренний свет пробивался сквозь закрытые планки жалюзи; Пол отыскал свои вещи, собрал их и, пройдя в гостиную, притворил за собой дверь; лишь после этого позволил себе одеться. Завязал шнурки на ботинках, взял из шкафа пальто и вышел из квартиры Ирен.
С машиной что-то случилось, когда он начал выезжать с парковки, автомобиль внезапно остановился: мотор заглох. Пол выругался и, с проклятиями, рывками, все-таки выехал на улицу.
Через час-два она проснется, увидит, что его нет, и станет названивать, чтобы узнать, почему Пол улизнул до завтрака. Придется подготовить ответ заранее. Он обдумывал его во время поездки.
Потеплело. Такой теплой погоды уже не было недели полторы, и на улицах было слякотно. Проезжающие мимо машины поднимали вокруг себя волны грязи, словно яхты на воде. Выглянуло солнце – мутный, едва загоревшийся диск, но «дворники» отключать ему не хотелось.
Пол поставил машину в гараж и поднялся на лифте в вестибюль, чтобы забрать вчерашнюю почту: дома он не был с пятницы. Он прошел в вестибюль и вставил ключ в почтовый ящик. Счета и реклама – ничего интересного. Пол кинул всю пачку в мусорную корзину, прошел обратно к лифту и только тогда увидел старика, поднимающегося из кресла.
Он был поражен. И мгновенно застыл.
– Доброе утро, Пол, – Хэрри Чизем был отменно вежлив.
– Сколько же вы здесь сидите?
– С полчаса. Я и вчера приходил, но вас не было дома.
– Мы с Ирен бродили по музеям.
– Ну, в общем-то, я так и думал, что вы где-то вдвоем. Я не хотел, чтобы Ирен обо всем узнала. Поэтому искал случая поговорить с вами наедине. – На голове Чизема сидела мягкая охотничья шляпа, а в руке он держал трость, он был одет в твидовую куртку с надставками из кожи на руках, под которой виднелся огромный серый кашемировый свитер: сейчас он казался много моложе своих лет.
– Могли и позвонить. Не пришлось бы мотаться туда-сюда. – Пол услышал, что в его голосе прозвучала натянутая струна, и попытался ослабить натяжение.
– Уж лучше так. Не хотелось вас – хм… упреждать.
– Сплошные загадки.
– Неужели? Почему бы нам не подняться в вашу квартиру?
– Да, разумеется, простите…
В кабине лифта он дотронулся до утопленной пластиковой кнопки подушечкой большого пальца и увидел, как она зажглась: наверх. Старик сунул трость подмышку. Она была сделана из твердой древесины и от времени совсем почернела: набалдашник был, похоже, куском слоновой кости, украшенной снизу бронзовой листвой. Не сочеталась эта трость с твидовой курткой и кашемировым свитером: такую вещь носят в оперу, с накидкой. Но старику, судя по всему, было наплевать на внешний вид.
– За что же я удостоен подобной чести? – Это прозвучало вяло и глупо. Пол мгновенно пожалел о выбранном тоне.
– Думаю, вы и сами знаете. – Слова Чизема сухо шелестели. Двери откатились в стороны: Пол пошел по коридору, роясь в карманах, отыскивая ключи.
Старика он пропустил вперед: заперев замки. Пол кинул ключи в карман и снял пальто.
– Я еще не завтракал. Присоединитесь?
– Только кофе. Я поел. – Чизем прошел вслед за Полом на кухню и встал на пороге, подперев одним плечом косяк. Потом расстегнул куртку и откинул ее назад на плечи; фланелевые брюки были отлично отутюжены и высоко поддернуты и еще больше напоминали почтовую сумку.
Пол занялся приготовлением завтрака. Руки дрожали, все звенело. Он постарался собраться и не смотреть на старика. Молчание стало невыносимым, наконец, Пол развернулся и сказал:
– Ну, хорошо. В чем дело?
– Она пробила вашу броню, не правда ли? Вы тут же стали путаться, а это не к добру. Страха следует избегать, как шлюху с гонореей.
– О чем это вы? – пульс, как ненормальный, колотился в висках.
– В пятницу вечером – сообщение о нападении на пекаря и его продавщиц. Я внимательно следил за вашим лицом, Пол. Думаю, что это было впервые, когда осознание собственной ошибки ударило вас в поддых. Если бы я в тот момент не смотрел прямо на вас, то думаю, что никогда бы ничего не заподозрил. Но все было написано на вашем лице. Вы не очень хороший актер, если честно, маскировщик из вас никудышный, и меня удивляет, каким образом вам так долго удавалось скрывать свою тайну.
– Я старался быть вежливым, но мне, Хэрри, все это начинает несколько надоедать. Кажется, что я попал на одноактную драму, разыгрываемую одним актером, да и то в середине представления.
– Есть такая старая японская пословица: можно увидеть чужую задницу, но не свою. Но думаю, что все начало разваливаться на ваших глазах на следующий день, или ночь, как угодно, а быть может, и раньше. Вы стали будто вновь открывать себя – для себя. Разве нет? Ирен раскрыла в вашей душе вещи, о которых вы давным-давно позабыли. Вы могли существовать только в том случае, когда ваше слово было единственным и решающим. Ваше видение мира превратилось в жесточайший солипсизм, и вы стали наиболее опасным из людей: человеком с манией в сердце. Но в структуре, которую вы выстроили, не было свободного места для нормальных отношений с другим человеком. Вы были в безопасности до тех пор, пока вам никому не хотелось довериться. И тут вы встретили Ирен, для вас все изменилось. Вспомните день, когда двое парней приставали к маленьким девочкам. Ведь вы не смогли их убить. Правильно, вы в них стреляли, одного искалечили на всю жизнь, но ведь не отобрали же их жизни.
– Стоп, стоп, минутку…
– Вы и есть линчеватель. Я в этом абсолютно уверен.
– Что за бред. Полнейший абсурд…
– Не тратьте напрасно силы. Даже если я ошибся, то вам не повредит то, что я собираюсь сказать. А если все же нет, то это может вам жизнь спасти.
– Да о чем, черт побери, вы толкуете?
Чизем переменил позу: прислонился к другой части дверного проема.
– Вода закипела.
Кровь отлила от головы, сознание помутилось, в глазах – красный туман. Пол боялся пошевелиться, потому что вполне мог свалиться на пол.
Старик сказал:
– В тот день, когда вы впервые встретились с Ирен в саде, на поруки был выпущен один человек. А через несколько часов его убили – застрелил линчеватель. Об этом я знал все время, но связь установил лишь в тот день, когда увидел ваше лицо во время передачи новостей. Я уверен, что не смогу объявить это четче, чем сейчас. Просто знаю – и все. Я прочитал все в вашем лице, еще раз повторяю, прочитал все.
– Вы адвокат. Сами понимаете, что подобные вещи вряд ли можно рассматривать в качестве доказательств. Так сказать, лаете не на то…
– Я ведь не собираюсь вас принародно ни в чем обвинять. Не собираюсь загонять вас в ловушки. Но вы обязаны прекратить ваши неубедительные протесты в защиту невинности…
– Почему бы вам с вашими психическими измышлениями не отправиться в ближайшее отделение полиции?
– У меня не было подобных намерений. Я с вами хотел поговорить.
– Если я действительно тот, за кого вы меня принимаете, – одержимый жаждой смерти маньяк, – то вы подвергаете себя большому риску. Об этом вы не подумали, прежде чем вот так, запросто, заявиться в мое логово? Если я убил пятнадцать-двадцать человек, то что может заставить отказаться от мысли убрать и вас заодно?
– Вы убеждаете себя в том, что между вами и вашими жертвами существует определенная разница. Вы никогда никого не застрелили, кто не был бы виновен – по вашему разумению – в каком-нибудь страшном преступлении. Я не совершал никаких преступлений. Поэтому вы, судя по всему, не смогли бы меня убить, потому что не смогли бы оправдаться в собственных глазах.
– Гляжу, у вас на все готов ответ. – Тон его был едким. – Вы самый интересный тип, которого я знаю. Уж не знаю, смеяться над вами или плакать. – Он почувствовал себя увереннее, но как-то тупее, словно его накачали наркотиками: реальность на расстоянии вытянутой руки смазывалась. Он насыпал растворимый кофе в две чашки и залил их кипятком. – Вам какой?
– Черный, – ответил Чизем. – Обычный черный, я ведь сегодня в трауре – по пекарю и его продавщицам вместе со многими остальными. – Он взял чашку и пошел из кухни. – Почему бы нам не присесть?
