– Кто вы? – помедлив, спросил Гисберт.
– Я случайно оказался на месте аварии. Меня зовут Генри Хайден.
«У этого типа недюжинное самообладание», – подумал Фаш. Случайно он оказался на повороте, подстерегая его, случайно исчез из поля зрения на двадцать пять лет, а теперь случайно зашел, проходя мимо госпиталя. Как-то с трудом верится в такие случайности.
– Хайдн… как композитора?
– Да, очень похоже, но с «е», как писателя.
– Вот как? Я знаю ваши книги. К несчастью, мне пока очень трудно читать. Вы же сами видите, – Гисберт качнул висевшей на вытяжении рукой, – что у меня сейчас это плохо получится.
Хайден придвинул табуретку на сантиметр ближе к койке.
– Если хотите, я дам вам пару аудиокниг.
Фаш в это время лихорадочно соображал, какие причины могли толкнуть Хайдена на этот визит. Может быть, он ожидал увидеть здесь овощ и теперь, вероятно, сильно разочарован. «Знает ли он вообще, кто я? Может ли он это знать?» Фаш попытался выпрямиться, но лечебный воротник держал его мертвой хваткой. Свист стал громче.
– Вы что-нибудь слышите? – спросил Фаш только для того, чтобы сменить тему.
– Что?
– Свист. Здесь кто-то свистит, наверное, за стенкой.
Генри осмотрелся, прислушался и пожал плечами.
– Я ничего не слышу.
Фаш вздохнул:
– Вот и вы тоже ничего не слышите. Этот свист слышу только я.
– Это заговор. – Генри наклонился к больному. – Знаете, когда я что-то вижу или слышу, а все остальные делают вид, что не видят и не слышат, я понимаю, что это заговор.
Фаш невольно рассмеялся. От этого ему стало больно – не столько в груди, сколько в душе. Он не хотел смеяться. Смех – это примирение. Смех связывает и изгоняет дурные чувства, а он слишком многим пожертвовал своим дурным чувствам, он растил и лелеял их, так почему сейчас должен с ними расстаться?
– Вы видели, как это произошло? – спросил он, чтобы еще раз сменить тему.
Генри кивнул:
– Вы слишком быстро вошли в поворот и врезались в бетонное ограждение. Выглядело это не слишком аппетитно. Я вообще удивляюсь, как вы смогли выжить.
– Где я был? Как я выглядел?
Генри на минуту задумался. Фаш терпеливо ждал, глядя на его ухоженные руки, лежавшие на коленях. На левом запястье – часы IWC на коричневом ремешке, наверное, очень дорогие.
– Ваш автомобиль перевернулся. Кругом валялись осколки стекол. Вас зажало на заднем сиденье. Вы были без сознания, когда я вытащил вас из машины. Вы ничего не видели и не слышали.
– Вы? Вы меня вытащили?
Генри весело рассмеялся:
– Ну конечно, я. Кроме меня, там просто никого не было. Перед ударом вы меня видели. Наши взгляды встретились. Ваши глаза остались открыты, но потом вы уже ничего не видели.
– Я этого не помню. Я что-то говорил?
– Нет, вы только хрипели.
– И что было потом?
– Меня часто об этом спрашивают. Да, из вашей груди торчала здоровая железяка – вот такая, – Генри двумя пальцами показал, какого размера она была.
Правой рукой Фаш ощупал болезненное место в груди, откуда торчала трубка.
– Вы ее вытащили?
– Да.
– Значит, вы меня спасли?
– Ну, это сильно сказано! Вас спасли врачи, а я просто оказался на месте происшествия.
В душе Фаша что-то беззвучно взорвалось. Он почувствовал, что его ненависть преображается в нечто иное. От этого Фашу стало грустно, но он ничего не мог с собой поделать. Теперь он испытывал к Генри Хайдену только симпатию и благодарность. У него не было больше причин для ненависти.
– Я не могу понять, почему вы не тормозили?
– Я не тормозил?
– Нет, не тормозили. Вы ехали с той же скоростью, что и по дороге.
Фаш закрыл глаза. Мысленно он снова въезжал в поворот, перед ним лежало сверкающее море. Потом он вдруг увидел Генри, в темных очках которого отражалось солнце, увидел фотографию матери и… да, он не тормозил.
Фаш открыл глаза и увидел склонившегося над ним Генри, который, сжав губы, смотрел на него с холодным любопытством. Это снова был он, Грендель, чудовище, вылезшее из болота.
– Вам нехорошо? – спросил Генри. – Может быть, вызвать врача?
– Прошу вас, не надо, – ответил Фаш. – У меня и без того достаточно проблем.
Генри нажал на кнопку вызова.
– Что вы делаете?
– Сейчас я оставлю вас одного. Вам надо спать.
В палату вошли два санитара. Генри кивнул им, и они занялись аппаратами и капельницами. Фаш впал в панику.
– Что происходит? Что вы делаете?
Один из санитаров наклонился к Фашу:
– Прошу вас, успокойтесь. Мы просто сейчас перевезем вас в другую палату.
– Зачем? Мне хорошо и здесь. Я не хочу отсюда уезжать!
Фаша поместили этажом выше, в палату для частных пациентов. Здесь было тихо и чисто. В палате имелось огромное, до пола, окно, задернутое красивой занавеской. На круглом стеклянном столе стояли цветы. На стене висел плоский телевизор и репродукция Кандинского над раковиной. На прикроватной тумбочке Фаш увидел новехонький планшет. «Нет только мини-бара», – подумал Гисберт и отхаркнул сгусток слизи. Койку придвинули к окну, и теперь Фаш мог в любой момент полюбоваться парком. К трубке снова подключили отсос и оставили его наконец в покое. Гисберт смотрел в окно и думал о спутнице своей жизни, молчаливой мисс Вонг. Она к нему так и не пришла.
Этот парень не полицейский шпик, констатировал Генри, входя в лифт, и не частный детектив. Он обычный, нормальный человек, захваченный какой-то сумасбродной идеей. Короче, любитель. Должно быть, этот человек уже давно за ним следит. «Что заставило его это делать, если он меня не знал? Может, это просто поклонник, который пытался приблизиться ко мне таким неудачным способом, что оказался на больничной койке? Возможно, он хотел прославиться, написав мою биографию». Вполне допустимо предположить, что он наткнулся на пробел в прошлом Генри и почуял запах крови.
«Тот, кто сорвет с меня маску, несомненно, прославится», – подумал Генри и нажал кнопку первого этажа. Пока лифт спускался, он вдруг вспомнил, что Фаш ни словом не обмолвился о сумке. Конечно, тем самым он бы себя выдал, но сумки ему, вероятно, сильно не хватает. Сбор подобных сведений – трудная работа, требующая времени и денег, и, наверное, Фаш многое бы отдал, чтобы вернуть себе документы.
Пока ясно было одно: этому типу удалось очень опасно приблизиться к его тайне и он хотел навредить Генри, но не знал как. «Теперь у него возникла проблема: он оказался моим должником. Возможно, он так и не встанет на ноги», – подумал Генри не без сострадания. Его надо опередить, нужно выяснить, в чем заключался его план. Это будет не слишком трудно, ибо тот, кто ищет чужие следы, неизбежно оставляет свои. Генри смутно чувствовал, что в прошлом знал Фаша. Знал где-то и когда-то.
Он не спеша пошел по маленькому парку к машине. Было жарко, в листве лип виднелись цветы, садовник стриг газон. Дождевальная установка насквозь промочила брошенную кем-то газету. На скамейках сидели люди в больничных халатах. Какая-то лысая женщина на костылях весело общалась с семьей. Наверняка она получает химиотерапию и благодарит Бога, что жива. «Да, людям есть за что благодарить судьбу», – подумал растроганный Генри.
Он остановился и обернулся. Его взгляд уперся в фасад, потом поднялся до четвертого этажа. В окне он увидел Фаша, который помахал ему рукой. Генри помахал в ответ. Молчание можно купить, симпатию – никогда. Генри знал это лучше других.
Он заехал на «Королевскую автомойку», чтобы отмыть кровь с заднего сиденья «Мазерати». Целая колонна мойщиков в нелепых бумажных шляпках облепила его машину. Недоверчивому молодому владельцу Генри объяснил, что вез на заднем сиденье убитую косулю, из туши которой натекла кровь.
Пока мойщики занимались его машиной, Генри из чистого любопытства отправился к парковке, где он бросил красный телефон в мусорный бак возле билетных автоматов. Генри решил порыться в баке, не обращая внимания на висевшую над ним камеру слежения – в конце концов, он не делал ничего противозаконного. Естественно, телефона в баке не оказалось – он давно исчез; его либо истолкли в мелкий порошок, либо продали где-нибудь в Африке.
Через час машина сверкала как новенькая, а в салоне снова пахло дорогой кожей. Молодой хозяин выбежал из своей стеклянной будки, в которой до него сорок лет просидел его отец. Ему не понравилось, что Генри дал щедрые чаевые мойщикам, но ничего не мог с этим поделать. Генри посмотрел на туго натянутые на животе подтяжки хозяина.
– Господин Хайден, – тихо и с уважением заговорил тот, – я вас не сразу узнал, но в багажнике оказалась ваша книга. Моя жена – большая почитательница вашего таланта, и я хотел бы попросить вас…
– Вы хотите получить автограф?
– Моя жена будет очень рада, как и я.
Генри достал из багажника книгу, пролистал страницы.
– Она довольно потрепанная, но, если хотите, я ее подпишу. «Королевская автомойка» подойдет?
