Даже если так, нам от этого не легче, – со злостью подумал полковник. – Все равно дело у нас заберут, а если и не заберут, то работать спокойно нипочем не дадут. Ладно, – решил он со вздохом, – как сумеем, так и сыграем. Чего раньше времени заводиться...'
Закончив совещание, Сорокин вызвал машину и отправился знакомиться с супругой исчезнувшего Николая Зверева – главного и единственного подозреваемого в этом казавшемся таким простым и понятным деле. Полковник почти не сомневался, что эти простота и понятность именно кажущиеся, мнимые и при ближайшем рассмотрении от них не останется и следа. Поэтому он решил заняться этим делом лично. Ему давно хотелось натянуть нос 'рыцарям плаща и кинжала'. Лямина он отправил на квартиру к Сивцову – сообщить родным печальное известие и заодно осмотреться. Глаз у лейтенанта, несмотря на молодость и неопытность, был острый, наметанный, да вдобавок он обладал таким ценным для сыскаря качеством, как хорошо развитая интуиция. Он за версту чуял подвох, а то, что лейтенант пока не все умел верно интерпретировать, было делом наживным. Полковник уже привык доверять интуиции Лямина, как, впрочем, и своей, которая не уставала намекать ему, что убийство Сивцова – лишь вершина айсберга, глубоко погруженного в темные воды военно-промышленного комплекса.
Семья Зверевых проживала в трехкомнатной квартире недалеко от центра. Едва перешагнув порог, полковник понял, что имел в виду Лямин, говоря об обстановке зверевского жилища. Дело тут было, впрочем, не только и не столько в обстановке как таковой, хотя и в ней тоже. Само расположение и планировка квартиры были таковы, что невольно наводили на мысль о немалых деньгах. Сама по себе обстановка не представляла особого интереса – здесь все было дорого, но безвкусно. Сорокин насмотрелся на такие квартиры досыта. Так обычно живут богатые купчики из новых, которые сумели заработать энную сумму, но еще не прослышали о том, что на свете существуют дизайнеры-интерьерщики, и потому обставляют свои берлоги по собственном вкусу и разумению. Жена подозреваемого была тоже вполне обыкновенной дамой средних лет, выряженной в шелковое кимоно с драконами и почему-то в туфли на высоком каблуке, что слегка покоробило даже не искушенного в светском этикете милицейского полковника. В общем, решил Сорокин, если бы ее одеть по-человечески, расчесать эти крашеные букли, придающие ей какой-то овечий вид, да стереть с лица толстый слой косметики, она вполне могла бы произвести на Лямина совсем другое впечатление. Вот только голос... Сорокин с трудом удержался от того, чтобы поморщиться при пронзительных, похожих на скрип несмазанных дверных петель звуках этого голоса, и мимоходом подумал, что отсутствие Николая Зверева у домашнего очага, вполне возможно, объясняется куда более прозаическими причинами, чем совершение убийства. Такие голоса можно слышать на базаре, да и то нечасто, и слушать эти скрипучие вопли изо дня в день на протяжении многих лет, наверное, было ужасно противно.
– Да не знаю я, где его, кобеля, черти носят, – решительно заявила эта дама в ответ на вопрос полковника о том, где, по ее мнению, может в данный момент находиться ее благоверный. – Не знаю и знать не хочу. По мне, так лишь бы зарплату вовремя приносил, а так пусть хоть вообще не появляется. Чего он натворил-то?
– Да так, – осторожно пожал плечами полковник. – В общем, ничего особенного. Просто хотелось бы потолковать.
– Вот и ищите его сами, чего ко мне-то привязались? – не утруждая себя излишней дипломатичностью, отрезала Зверева. – Я его рожу видеть не могу.
– За что ж вы его так не жалуете? – добродушно спросил полковник.
– А чего его жаловать? Тоже мне, принц-королевич выискался на мою голову.
– А вы не боитесь, что при таком отношении он от вас сбежит? – осторожно поддал пару полковник.
– Он-то? – презрительно усмехнулась Зверева. – Пускай попробует. Далеко не убежит.
– Интересно, – сказал Сорокин и с удовлетворением увидел, как его собеседница буквально на глазах поджалась, поняв, что сболтнула лишнее. – Что же это вы про него такое знаете, что он от вас не убежит?
– Да не знаю я про него ничего и знать не желаю, – взяв тоном ниже, ответила Зверева. – Любит он меня, вот и все. Куда ему бежать-то? К шалавам своим, что ли? Это у него всегда так – набегается, нашкодит, а потом все одно домой приползает, кобелина шелудивый.
– Любит, значит... – задумчиво повторил Сорокин. – Что ж, очень может быть, что и любит. А коллекцию его вы мне покажете?
– Это ножи-то? – переспросила Зверева, явно очень довольная тем, что разговор ушел от скользкой темы семейных отношений. – Смотрите, мне не жалко. Лейтенант ваш смотрел уже. Чего там смотреть, не пойму. Железяки и железяки. Хлеб ими хорошо резать, так ведь не дает. Коллекция, говорит, не тронь, говорит, дура, голову откручу.
– Вон как, – уважительно сказал Сорокин, проходя вслед за хозяйкой в набитую плюшевой мебелью и дорогой японской техникой гостиную, где в застекленном шкафу на самом видном месте красовалась довольно обширная коллекция мастерски выполненных ножей всевозможных размеров и конфигурации. Впрочем, особого впечатления эта коллекция на Сорокина не произвела. За долгие годы своей работы в милиции полковник насмотрелся на ножи до отвращения. К тому же ничего экстраординарного в этой куче остро отточенного железа не было – просто очень много хороших, острых, очень опасных ножей, таких же примерно, как и те, что втихаря вручную вытачивают из напильников зеки в местах не столь отдаленных. Сталь, конечно, не та, но по уровню исполнения примерно то же самое. В общем, ничего уникального.
Гораздо интереснее показалась полковнику зияющая плешь на том месте, где совсем недавно, похоже, находился один из ножей – судя по размерам пустого места, немаленький.
– А этот где? – спросил он у хозяйки, указывая на плешь.
– Да кто его знает, – пожала плечами та. – Вчера еще был, я как раз пыль вытирала на полках, заметила бы. Может, продал кому или подарил. Я в эти его дела не лезу.
– Ну так вот, уважаемая гражданка Зверева, – веско сказал Сорокин. – У меня есть все основания предполагать, что этим самым ножом сегодня ночью был убит человек, и убил его, судя по всему, ваш супруг. Так что, если вам что-нибудь известно о его местонахождении, лучше скажите мне прямо сейчас. Если мы узнаем, что вы укрываете его, вы будете обвинены в соучастии, а это лет пять тюрьмы с конфискацией имущества. Так как?
В густо подведенных водянистых глазах его собеседницы теперь легко читался обыкновенный страх.
– Чего это? – переспросила она, медленно опускаясь в плюшевое кресло. – Как это – с конфискацией? Да что вы, в самом-то деле? Откуда ж мне знать, чего он, гад, утворил и куда подался? Да он же неделями дома не живет, говорит, в командировки ездит. А какие у слесаря командировки? Ах, сволота, жизнь мою загубил, кровь выпил... Да чтоб ему сдохнуть, провались он сквозь землю со своими железяками!..
Она еще что-то говорила, выкрикивая, яростно жестикулируя и громко сморкаясь в носовой платок: что-то о загубленной молодости, так и не купленной норковой шубе, о зверевских бабах, о водке, коньяке, квартальных премиях, заначках, но Сорокин слушал ее вполуха, отчетливо понимая, что Зверева врет. Ей было известно о муже что-то такое, что она пока не решалась сказать. Что-то, с помощью чего она держала супруга на крючке и тянула из него деньги. Эту информацию она решила пока придержать, рассчитывая, видимо, напоследок выжать из засыпавшегося благоверного хоть что-нибудь еще. Сорокин хорошо изучил эту породу людей. Решив молчать, она будет отпираться даже перед лицом неопровержимых улик, надеясь, что кривая как-нибудь вывезет, вопреки очевидности и здравому смыслу.
– Это все художественная литература, – сказал он, когда Зверева примолкла, чтобы перевести дух. – А мне, уважаемая, нужен сухой факт, а именно: где в данный момент может быть ваш супруг. Все-таки вы с ним не один год под одной крышей прожили, должны хотя бы в общих чертах представлять, куда он мог податься. Не по улицам же он бродит – в такую-то погоду!
Зверева устремила на своего мучителя вопросительный взгляд, полный тайной мольбы: отстань, мол, ментяра, ну чего ты ко мне привязался? Но полковник сделал деревянное лицо и словно участковый с тридцатилетним стажем с хозяйским видом закурил сигарету, весьма откровенно озираясь по сторонам.
– Квартирку купили? – зажав сигарету в углу рта, невнятно спросил он, на глаз прикидывая высоту потолков. – Метра три с половиной небось потолочки-то? Так купили квартирку или как?
– К-купили, – кивнула сбитая с толку Зверева.
Голос ее из пронзительного сделался плаксивым. Полковник видел, что она ничего не понимает, кроме того, что ей обещан срок с конфискацией. – Купчую показать?
– Судебному исполнителю покажете, – лениво отмахнулся Сорокин, выпуская в потолок толстую струю дыма, так что колыхнулись хрустальные висюльки на люстре, и от них по квартире пошел мягкий перезвон. – И обстановочка ничего себе... Хорошо, однако, живут в наше время слесаря! Пойти и мне к вашему супругу в бригаду, что ли? Возьмут. как вы полагаете?
