В очередной раз выругавшись, он пошел по газону, обходя ряд платформ под навесом, украшенных под тропические хижины, и направляясь к палатке поставщика и Дилану, только что пробравшемуся туда.
Проклятье. Если это было совпадением, то о настолько паршивом, точно задуманном злым роком совпадении он еще не слышал. Она явно была частью аукциона: помогала какому-то парню переносить картину, болталась на сцене, украшенной фальшивыми пальмами и переплетенными лианами — как экваториальный лес. Она принадлежала этому миру.
Он — нет.
Дилан поднял глаза и посмотрел на Хокинса, когда тот приблизился к палатке поставщика.
— Увидел нашу проблему? — просил Дилан. Ледяной взгляд иллюстрировал настроение: безумное раздражение, граничащее с взрывом.
— Да. — «Проблема» отлично описывало ситуацию.
— Думаешь, мы здесь из-за нее?
Хокинсу не хотелось бы так думать. Действительно не хотелось бы.
— Ее имени в приказах не было, — сказал он, пытаясь убедить себя наравне с Диланом, знавшим приказы также хорошо.
— Здесь она — самое высокопоставленное гражданское лицо, — ответил Дилан. Его холодные серые глаза обратились к женщине, стоявшей на сцене амфитеатра, и быстро оглядели ее. — Она вообще не изменилась.
Хокинс обнаружил, что против своего желания снова смотрит на нее.
— Нет. Она изменилась. — Он ошибался, впрочем, как и всегда ошибался на ее счет. Она изменилась. Во многом. Ей больше не было восемнадцати, она не была напугана, не была одинока. Сегодня она не была королевой выпускного или бедненькой маленькой богатенькой девочкой — два акта, которые она отыграла на ура — и она больше не лежала в его кровати обнаженной. Но именно такой она была большую часть того безумного месяца, что они провели вместе.
А потом бездна разверзлась и поглотила его. Он провел два года в тюрьме штата благодаря Кате Деккер и толпе ее слишком легкомысленных, слишком богатых, слишком тупых, чтобы держаться подальше от неприятностей, друзей.
И благодаря ее матери — Мэрилин Деккер. Она проделала неплохую работу. Кристиана схватили, повязали и заперли прежде, чем он понял, что произошло.
— Похоже, копы не понимают, кто она, так что, вероятно, нам стоит за ней приглядывать. Я свяжусь с генералом Грантом на случай, если здесь происходит что-то посерьезнее, чем было запланировано, — сказал Дилан.
Хокинс скосил на него холодный взгляд.
— Мы с тобой на гребаной садовой вечеринке — как тут может быть что-то несерьезное?
Мрачной улыбкой Дилан подтвердил свое согласие.
Господи Иисусе, ну и путаница. Хокинс снова посмотрел на Катю Деккер и почувствовал, как что-то холодное сжимается в груди. Она дорого ему обошлась. Любовь к ней дорого ему обошлась.
Если бы Дилан и его адвокат с Семнадцатой улицы, надрывая задницы, не открыли дело заново, гнить бы ему в тюрьме и дальше. Решающим фактором стало признание бродяги по имени Мэнни Уайт, сделанное перед самой смертью. Самого по себе признания могло быть недостаточно. Мэнни был пьяницей, чья связь с реальностью в лучшем случае могла назваться «незначительной», но с одной стороны на суд давили адвокат с Диланом, с другой — признавался Мэнни. И Хокинса освободили.
Он был выносливым, когда попал туда, но не таким выносливым, как думал, и не таким выносливым, как нужно было. Не в девятнадцать лет. К тому времени, как он вышел в двадцать один год, он уже убил человека и весь его мир перевернулся — благодаря Кате Деккер.
На сцене Катя отдала последние распоряжения по установке первой картины, и ведущий аукциона ступил на подиум. Полотно было, как минимум, шесть на восемь футов и представляло собой изображение прекрасных цветочных лепестков в мощной узорчатой позолоченной раме. Он узнал работу Олега Генри. Хотя в собственную коллекцию он бы ее не купил, но все же признавал, что картина была красивой, а цена ее явно увеличилась вместе с ростом авторского успеха.
Ирония этой ночи не укрылась от него. Тринадцать лет назад его бы и на сто ярдов не подпустили к месту, где выставлялись работы Олега Генри или другие коллекционные картины. Тринадцать лет назад никто бы не позволил ему находиться здесь. Тогда он выглядел тем, кем был: уличным парнишкой, одним из самых искусных угонщиков, заставлявшим полицейских хорошенько попотеть. Дилан, какое бы преступление он ни совершил, всегда умудрялся выглядеть невиновным, но Хокинс знал: он сам и остальные парни из автомастерской на Стил Стрит одним внешним видом наводили на мысль о неприятностях.
Точно также вся эта чертова садовая вечеринка выглядела как большая неприятность. Ему нужен либо еще один скотч, либо место в самолете, направляющемся в Колумбию. И ему совсем не нужно болтаться на аукционе среди кучки светских львиц типа Кати Деккер.
Взглядом он проследил, как она пересекает сцену амфитеатра и спускается по ступенькам. Ее платье могло бы быть куда более щедрым: маленькое черное ничто с разрезом на бедрах. С копной светлых волос, золотистым загаром и длинными ногами на тонких каблуках она должна была выглядеть дешевкой.
Но не выглядела. Она казалась шикарной и дорогой. Ожившая калифорнийская мечта. Барби с претензиями.
У нее была татуировка, которая странным образом его раздражала. В восемнадцать лет ее не было. Она не пряталась на бедре или лодыжке, не окружала пупок. Это была не бабочка, не роза и не единорог. Ничего приторно банального для Кэт — чуть пониже плечевого изгиба, на руке, красовался метеорит.
Хоооспади. Он покачал головой. Кэт Деккер вернулась в город.
Он, было, отвернулся, чтобы оглядеть остальную толпу, но услышал, как рядом тихо выругался Дилан:
— Будь я проклят.
— Что? — спросил он.
В ответ Дилан поднял подбородок в направлении последней хижины. Взгляд Хокинса последовал за жестом, и увиденное отозвалось тревожной пульсацией в венах.
— Геррети, — произнес он. — Тед Геррети.
Толстый парень, дававший против него показания на суде, превратился в еще более крупного мужчину, но Хокинс мгновенно узнал его. Геррети, разговаривавший по телефону, отошел от хижины и направился в сторону палатки поставщика.
— Да, — подтвердил Дилан. — Вечеринка становится все паршивей.
— Или до странности интересной, — сказал Хокинс, не спуская глаз с мужчины, подходившего все ближе и ближе. С трудом взбираясь по небольшому склону подальше от толпы, он был полностью поглощен разговором: лицо покраснело, а его выражение стало злым.
Хокинс не хотел иметь никаких дел с Катей Деккер, а вот от пары минут наедине с Тедом Геррети не отказался бы. Нет, сэр, против этого он бы отнюдь не возражал.
— Не спускай глаз с мисс Деккер, — сказал Дилан. — А я разузнаю, что там с Геррети.
«Черта с два», — подумал Хокинс.
— Нет, я возьму Гер… — запротестовал он, но Дилан его оборвал:
— Мы здесь не ради драк или разборок. Мы здесь, чтобы защитить этих людей, а не запугивать их.
Хокинсу было наплевать на испуг Геррети. На самом деле, он хотел напугать того до усрачки, довести до сердечного приступа, но Дилан был прав, если Геррети что-то задумал, он мог узнать детали также быстро, как сам Хокинс. Сам он мог в это время приложить все усилия к тому, чтобы Катя Деккер не подкралась к нему неожиданно, потому что это обеспечит сердечный приступ ему самому. Даже расстояния в сорок ярдов между ними было недостаточно для нормального дыхания — анализировать этот факт он в ближайшее время не планировал.
КАТЯ ДЕККЕР ЗАМЕРЛА В ТЕНИ СЦЕНЫ. Ее взгляд бы прикован к двум мужчинам, разговаривавшим прямо у входа в палатку поставщика. Грудь сжало тисками, она едва могла дышать.
О Боже. Сердце колотилось, как бешенное.
Это был Кристиан Хокинс, и все ошибки ее жизни пронеслись перед глазами угрожая свалить с ног.
Телохранитель? Да поможет ей Бог, Алекс не знал и половины всего. Однажды Кристиан Хокинс спас ее жизнь, спас ее добродетель, которую в следующий безумный месяц забрал себе. Тринадцать лет не изменили ни тонких линий его лица, ни черного угля его волос, ни полночных глаз, обещавших ей рай — и даривших его.
Но тринадцать лет не уменьшили ее вину, не лишили ее сомнений и чувств к нему. Пульс быстро бился, подгоняемый страшной смесью шока, нерешительности и ужасного возбуждения, накатившего при взгляде на него.
Она, должно быть, сошла с ума.
Мэрилин. О Боже милосердный, ее мать не могла знать, кого нанимает. Это было настоящим безумием — вместе с мыслью победно шагнула вперед головная боль, вспыхнувшая с новой силой.
Внезапно решение о расширении бизнеса и покупке галереи в родном городе показалось недальновидным. О чем, черт возьми, она думала? «Тусси» находилась в самой середине ЛоДо, лишь в паре кварталов от того места, где Джонатана Трейнора нашли мертвым.
