Мне необходимо было съездить в Гиллелайе, чтобы самому все разузнать. Следовало выяснить, действительно ли там произошло убийство, и если да, то определить, правда ли, что его обстоятельства напоминают историю, описанную мной, или же Вернер попросту страдает паранойей.
Когда я повернул ключ в замке зажигания, стоявшая на дворе несколько месяцев «тойота» отчаянно зачихала и закашляла. В конце концов она все-таки уступила и завелась. Я двинулся вдоль побережья по направлению к Гиллелайе. Почти на всем его протяжении шоссе окружали дачи и хвойные деревья, однако кое-где в просветах между ними просматривалось море. Начинался прилив. Гребни накатывающихся на берег волн украшали белые барашки, а пляж представлял собой небольшую — три-четыре метра шириной — полоску, усеянную голыми камнями с клочьями морской пены.
Народу в гавани оказалось немного. Стоял ноябрь, туристический сезон был окончен, и владельцы гриль-баров и прочих закусочных уже успели убрать свои пластиковые столы и стулья. Мне даже удалось припарковать свою «тойоту» у самого причала.
В романе не говорилось, в какой именно части бухты было совершено убийство, так что я, не выходя из машины, принялся оглядываться по сторонам сквозь лобовое стекло. Резкие порывы ветра увеличивали гребни и без того высоких волн. Многие лодки были уже вытащены на берег. Те же, которые еще оставались на воде, отчаянно раскачивались и, задевая друг друга бортами, издавали неприятный звук трущихся друг о друга кусков резины. Их заглушал только скрип металлических тросов на алюминиевых мачтах.
На противоположной стороне бухты было припарковано около пяти автомобилей, один из которых явно принадлежал полицейским. Ощутив внезапно нахлынувший приступ дурноты, я изо всех сил вцепился в руль, прикрыл глаза и сделал глубокий вздох. Посидев так некоторое время, попытался успокоить дыхание. «Расслабься!» — приказывал я своему телу. Могла существовать тысяча разных причин, по которым сюда явилась полиция, и лишь одна из них имела какое-то отношение ко мне.
Через пару минут я все же собрался с духом и открыл глаза. Вблизи машин стояло всего несколько человек, основное скопление людей наблюдалось на волнорезе. Они постоянно двигались, перегибаясь через поручни и высматривая что-то в глубине моря на противоположной стороне мола. Я обратил внимание на то, что полицейских ограждений не было видно.
Выйдя из машины и приняв самый равнодушный вид, на который только был способен, я неторопливо побрел по направлению к противоположной оконечности гавани. Вскоре стали слышны отдельные голоса и треск полицейских раций. В кузове полицейского фургона сидели двое мужчин в водолазных костюмах и молча пили кофе. Когда я проходил мимо, стоявший рядом с ними полицейский в форме проводил меня внимательным взглядом. Не глядя в его сторону, я спокойно проследовал к молу. Здесь собралось около двадцати-тридцати взрослых и детей. Все они смотрели на что-то, расположенное в море за волнорезом. У некоторых из них были бинокли и фотоаппараты. Подойдя ближе, я тоже попытался разглядеть то, что так привлекало их внимание.
Метрах в ста от нас на волнах раскачивалось две лодки: одна — побольше, красная с желтым, спасательная, другая — черная, резиновая. Возле них четырьмя буями с красными флажками был огорожен квадрат двадцать на двадцать метров.
— Сегодня утром они достали оттуда дамочку, — раздался чей-то тоненький голосок. — Совсем-совсем голую.
На лавочке рядом со мной стоял рыжеволосый парнишка лет десяти в желтом дождевике и синих резиновых сапогах. На шее у него висел огромный бинокль.
— Она была вся такая белая-белая, — продолжал мальчишка. — И рыжая.
— Ты сам все это видел? — спросил я. Голос мой слегка дрожал.
Он энергично закивал.
— Я здесь весь день стою. — Парнишка с гордостью подбоченился и кивнул в сторону лодок. — Они сюда с самого утра приехали. Уйма всяких водолазов и полицейских. Поначалу они пытались меня прогнать, но я все время возвращался. В конце концов им это, видно, надоело. — Он усмехнулся и горделиво выпятил грудь.
— И что же та… дамочка?
— Она была совсем белая, — повторил он. — А на ней — цепи и камень.
— А волосы — рыжие? — спросил я.
Он с удивлением воззрился на меня:
— А ты откуда знаешь?
Я пожал плечами:
— Ты ведь сам только что сказал, что она была белая и рыжая.
Мальчишка кивнул:
— Ну да, волосы тоже были рыжими. Но еще у нее были какие-то рыжие пятна и полосы вот тут. — Он резанул себя ребром ладошки сначала по верхней части груди, а потом по шее. — А еще вот здесь, на ногах и на руках.
Я не знал, что ему ответить, да и вообще не был уверен, что смогу выдавить из себя хотя бы слово. Отвернувшись, я посмотрел на лодки. Несколько минут мы стояли молча, потом я все же осторожно кашлянул и показал на его бинокль:
— Отличная штука. Можно, я попробую взглянуть?
Парнишка с готовностью кивнул, снял бинокль с шеи и протянул его мне:
— Только если что-то там произойдет, сразу же верни.
Я поднес бинокль к глазам, навел резкость и начал рассматривать лодки. В резиновой сидел человек в водолазном костюме. Он обеими руками сжимал конец троса, уходившего через борт куда-то в воду. Лодку отчаянно раскачивало, и, чтобы сохранять равновесие, водолазу приходилось время от времени отрывать одну руку от троса и придерживаться ею за бортик.
Разумеется, я вовсе не ждал, что на поверхности моря будет очерчен контур тела жертвы, и, тем не менее, надеялся разглядеть что-нибудь необычное. Как бы там ни было, увиденное меня слегка разочаровало. Почему-то казалось, что я смогу заметить какие-нибудь визуальные признаки разыгравшейся здесь жестокой драмы. Однако вода надежно хранила свои тайны, и лишь присутствие лодок и буйков указывало на то, что в этом месте случилось нечто особенное.
— Ну что, что там такое? — нетерпеливо спросил стоящий рядом малыш.
— Ничего, — ответил я, возвращая ему бинокль.
Он моментально прижал его к глазам, чтобы — не дай бог! — чего-то не пропустить.
— Как думаешь, может, еще кого-то достанут? — с надеждой спросил он.
— Да нет там больше никого.
Я повернулся, собираясь снова вернуться на берег.
— А ты сам-то кто будешь, полицейский? Или что-то вроде того, да? — поинтересовался мальчуган, однако я уже молча шагал прочь.
Когда я поравнялся со стоящими на набережной полицейскими, они одарили меня презрительными взглядами.
— Ну что, поглазел на все, что хотел? — спросил один из них, когда я проходил мимо.
Что ж, их вполне можно было понять. Жаждущие кровавых подробностей зеваки — зрелище поистине гнусное и отвратительное. Но ведь меня-то сюда привело вовсе не любопытство. Или, по крайней мере, не то любопытство, которым были охвачены все люди, стоявшие на волнорезе. Я был здесь не для того, чтобы ощутить всплеск адреналина при виде крови, искореженных костей, обнаженных внутренностей или разбрызганных мозгов. Разумеется, когда в моих книгах кого-нибудь убивают или калечат, я использую все эти подробности в качестве средства эмоционального воздействия на читателей. Однако для этого мне вовсе не нужно воочию видеть то место, на котором разыгрывались сцены жестокого насилия, — я черпаю вдохновение, так сказать, изнутри. Мне не требуется видеть реальные ужасы. Как правило, чтобы представить их, достаточно просто закрыть глаза. Картины, которые при этом рисует мой собственный мозг, получаются достаточно яркими и живописными.
Однако, как бы там ни было, полицейский оказался прав: в бухте Гиллелайе я посмотрел все, что хотел.
На обратном пути к своей даче я попытался прикинуть, сколько всего человек уже могло прочесть роман «В красном поле». Первым рукопись читал, разумеется, мой редактор. Кроме него с ней могли ознакомиться еще три-четыре человека в издательстве, текст также мог побывать в руках у пары редакторов из читательских клубов. Официальный тираж должен поступить в свободную продажу еще через несколько дней, но книга уже напечатана. Это означает, что работники типографии имели к ней доступ, как минимум, на протяжении одного-двух месяцев. Сам я получил по почте тридцать авторских экземпляров. Вполне возможно, что некоторое количество книг из тиража уже разослано рецензентам и книготорговцам, сделавшим предварительные заказы. Из причитающихся мне тридцати экземпляров один я отправил Вернеру, еще один подарил соседу и по одному послал бывшей жене и родителям.
Итого набиралось около ста человек, которые так или иначе были знакомы с бумажным изданием романа «В красном поле». Однако и в издательстве, и в типографии была электронная версия книги. Именно такие версии порой всплывали в самых непредсказуемых местах. Так, однажды я получил отрывок из своего романа «Дружные семьи», в котором имена жертв были заменены моим собственным и именами членов моей семьи. Правда, тогда меня это особо не встревожило. После того как ко мне пришел настоящий писательский успех, я привык получать письма, критикующие мое творчество и меня самого. Не исключено, что в тот раз кто-то допустил утечку электронной версии текста. Помнится, тогда издательство так и не смогло мне ничего объяснить, однако, воспользовавшись случаем, ужесточило внутренние меры безопасности. Однако все это произошло уже несколько лет тому назад. К тому же даже самые строгие меры со временем перестают быть действенными, если им регулярно не уделяют должного внимания.
