– Сэм, у меня аппаратуры на тысячи долларов. Если с этими тибетцами нам будет безопаснее, надо соглашаться.
Коэн отошел и стал смотреть, как сквозь смоковницы искрилась река. «Какой же мерзавец этот Стил! Как и многие американцы, он считается только со своими желаниями. А мне-то что волноваться? Зачем я с ним спорю?» Он повернулся.
– Послушай, эти тибетцы везут оружие. Они только говорят, что направляются в Мустанг, а на самом деле – это цепочка ЦРУ в Тибет.
– Про это я уже слышал и узнавал в посольстве. Ерунда.
– Сколько ты в Непале, Стил?
– С месяц.
– А я карабкаюсь по Гималаям уже два года, как и Алекс с Полом. Да, ты мне за это платишь, но я не хочу связываться с контрабандистами и потерять визу.
– Грабители не нападают ни на торговцев оружием, ни на торговцев солью, кем эти парни, скорее всего, и являются. Ну же, Сэм, – Стил по-дружески шлепнул Коэна по плечу, – сделай одолжение. Мне здесь и так нелегко, я полностью завишу от вас, ребята. Разве я не заслужил хоть немного доверия? – Он улыбнулся. – Поговори, пожалуйста, с Алексом и Полом. А то эти парни скоро уходят.
– Носильщикам нужно поесть.
– Для этого не потребуется много времени. Пол пожал плечами, когда Коэн спросил, хотят ли они идти с тибетцами.
– Я могу пойти и с пенсильванским оркестром, – сказал он.
Алекс же просто улыбнулся, кивнув в сторону тибетцев:
– Это все равно, что путешествовать с самой старушкой Кали.
– Да что они сделают? Сопрут твой швейцарский нож? – рассмеялся Пол.
– "Левис", старик! Стащат их прямо с твоей задницы.
– Кстати, – продолжал Пол, – ты помнишь того Габриэля из Шамони, который отправился с итальянцами в Даулагириш? Он предложил одному из тибетских партизан махнуть джинсы на китайские часы. Недель через шесть тот вернулся из Тибета с часами, которые все еще болтались на гниющей руке китайского солдата.
– Какая мерзость! Ну и что, Габриэль оставил себе часы?
– Думаю, да. Правда, ему пришлось повозиться, чтобы соскоблить кожу.
Алекса передернуло.
– Сплошное убийство. Чего они хотят этим добиться?
– А им плевать. Китайцы разбомбили их дома, поубивали детей, разрушили храмы. Далай-ламу прогнали. Что бы ты делал на их месте?
Носильщики доели свой рис, сидя на корточках рядом с поклажей. Сдвинув повязки до самых бровей, они поднялись и сгрудились вокруг Гоутина в конце деревни. Один из двух тибетцев, разговаривавших со Стилом, подошел к Коэну с Алексом.
– Идем? – показав на тропку, спросил он по-английски.
Коэн ответил на непали:
– Там нет никаких бандитов. Тибетец поднял брови.
– Гуркхи говорят... – Он пожал плечами и перешел на непали. – Вместе нам будет спокойнее, – поднял глаза, услышав скрип ботинок Стила.
– Какого черта вы ждете?
– Остынь, Стил, – Алекс ухмыльнулся, – а то мозги опухнут.
– Мы успеем в Кагбени еще до темноты.
– Сядь на вертолет, если так торопишься.
Стил добродушно потрепал Коэна по плечу.
– Давай поднатужимся.
– Ну что, Алекс, – спросил Коэн, – ты хочешь с ними?
Алекс поскреб недельную щетину на подбородке, положил руку Коэну на плечо и отвел его в сторону.
– Послушай, ты становишься занудой, Сэм. Что нам за дело до этих тибетцев? Если они так уж нужны Стилу, то ради Бога! – Он облизнул губу. – Ты понимаешь, что мы уже месяца три не были в Таиланде? Пятипалая Мэри мне слегка поднадоела, а после этого путешествия у нас будет достаточно денег, чтобы трахаться в Бангкоке до конца муссонов. Думай о бабах, и мы прорвемся.
Коэн слегка отстранил руку Алекса.
– У меня дурное предчувствие. Не могу объяснить.
– Ты хочешь плюнуть на Стила и вернуться в Катманду?
– Мы должны сделать то, на что согласились.
Алекс пожал плечами.
– Значит, мы не обращаем внимания на Стила с Элиотом, наслаждаемся горами еще пять недель и возвращаемся в Катманду богатенькими. – Нагнувшись, он стал подбирать голыши, потом встал и запустил их один за другим в реку. – Тебе не нравится Стил, потому что он напоминает тебе о Штатах.
– Кто его знает? – Коэн сжал плечо Алекса и вернулся к Стилу. – Пол и Гоутин пойдут впереди. Ты и Элиот – с тибетцами. Мы с Алексом – сзади.
Пол с Гоутином повели десятерых носильщиков из Чан-Шаия вверх по крутой тропке, Стил и Элиот шли позади с тибетцами и лошадьми. Алекс с Коэном ждали, лежа на краю скалистого обрыва. Алекс вытащил из-под майки кожаную сумку, достал из нее маленькую, изогнутую трубку и полиэтиленовый пакетик. Большим пальцем он затолкал в трубку щепотку ганджи и зажег ее восковой спичкой, которую затем щелчком бросил вниз. Коэн смотрел, как спичка, уменьшаясь, затрепыхалась, как перышко на ветру, и исчезла в несущейся Кали Гандаки. Алекс глубоко вдохнул и передал трубку.
– Помнишь, когда мы в последний раз были в Бангкоке, я встретил ту девицу у Великого Храма в нашу с тобой последнюю ночь?
– Я помню не одну, – хихикнул Коэн.
– Темноволосую, с золотистой грудью?
– Они все были темноволосыми и с золотистой грудью.
– Той ночью мы с ней трахнулись семь раз. – Алекс затянулся еще раз и подождал. – Я бы не прочь жениться на ней.
– Она уже приняла твое предложение?
– У меня было много женщин, Сэм, мы оба с тобой не чувствовали себя в этом отношении обделенными, но эта первая, которая показалась мне безупречной. Тебе знакомо слово «неповторимая»? Как оно бессмысленно!
– Это из-за рекламы; из-за нее слова теряют смысл.
– Так вот, она неповторима в изначальном смысле этого слова тем, что она заставила меня почувствовать. И дело не в том, как она трахалась, а в умиротворении, которое я обрел в себе, в мире. Я провел с ней шестнадцать часов. Ее глаза! Как она смотрела на меня – без боязни и смущения, – как она держала себя... – Алекс потряс головой. – У нее глубокое чувство собственного достоинства: не самомнение, а самоуважение, которого я еще не встречал. После всего, что я испытал, стоит ли возвращаться домой, чтобы жениться на американке? Я хочу жить и быть частью всего мира. Боже, я постоянно думаю о ней, пока иду. Последний раз мне было очень больно, и она сделала все одними губами.
– Ты просто что-то вбил себе в голову. Знаешь, со сколькими парнями она перетрахалась?
– С тысячей, наверное. А скольких девиц мы перетрахали в старое доброе время? Мне все равно. Нас ничего не разделяло. В ту ночь было так, как будто мы знали друг друга лет сорок. Даже если она никогда не полюбит меня, ее честь будет выше любви многих.
Коэн затянулся трубкой, они сидели рядом, и его плечо упиралось в плечо Алекса.
– Придется прогнать тебя с гор, – выдохнул он. – Я боюсь за коз. – Он потрепал его за шею и передал трубку. – Так ты почувствовал, как качнулась земля?
– С ней-то? Мы были в лодке, я не разобрал. А вот лодку мы здорово раскачали... – Алекс зажег потухшую трубку. – А ты не подумываешь жениться, обзавестись детьми?
– С меня хватит. В мире слишком много красивых женщин, чтобы жить с какой-нибудь одной.
Встав по ветру, Алекс помочился с обрыва.
– Чушь.
– Она умерла три года назад, Алекс. Для меня это прошедший этап.
– Может быть, ты и прав. – Алекс забрался на тропку. – Но тебе же не хватает заботы?
– Если бы я был женат, мне бы не хватало гор. – Коэн бросил последний взгляд на Чан-Шань. – С деньгами, которые мы заработаем на Стиле, мы сможем трахаться в Бангкоке до самой смерти, и еще на похороны останется.
Алекс протянул руку и постучал костяшками пальцев по голове Коэна.
– Чтобы не сглазить.
– Знаешь, когда я падал с того моста, – сказал Коэн, – я в какой-то момент почувствовал, что мне все равно – жить или умереть.
– Я и говорю, тебе чего-то не хватает. Как и мне. Ноль эмоций – вот что. Полу хорошо: у него есть Ким. Они любят друг друга, и она сейчас ждет его в Катманду. А у нас с тобой никого.
Алекс убрал трубку.
– С тех пор как я побывал во Вьетнаме, я все никак не вернусь оттуда. Сюда я как бы только заглядываю. А иногда и заглядывать не хочется. Ненавижу человекоживотных.
– Не мучай себя так. – Он обнял Алекса на ходу. – Расскажи-ка мне лучше о той женщине в Бангкоке. Может, я тоже захочу с ней потрахаться.
– Она и не притронется к тебе, Коэн.
– Знаешь, мне приходит мысль вернуться в Париж. Если я смог жить здесь, то смогу жить где угодно. Это ведь мой дом. – Коэн сорвал травинку и принялся ее жевать. – Ты действительно хочешь на ней жениться?
– Я хочу, чтобы она была рядом. Хочу видеть ее лицо каждое утро, хочу, чтобы у нас были дети. Хочу чувствовать ее тело, обнимать его.
– Может, и мне этого не хватает.
– Ты же знаешь, время лечит любые раны.
– Тебе лучше знать.
– В хвосте плохо плестись из-за того, что приходится месить ногами конское дерьмо.
– Я вырос в Монтане и точно знаю, что дерьма всегда больше на подъеме. Это один из семи неизменных законов Вселенной.
– Немудрено с такой тяжестью. Как во Вьетнаме.
