— Отлично! — В голосе сэнсея слышался сдерживаемый триумф. — Займите свои места. На сегодня занятия окончены. Учитесь у него! А сейчас часовая медитация.
Поначалу Туэйт и не собирался прислушиваться к угрозам Трейси, но теперь понял, что ему все-таки лучше уйти отсюда. Он задыхался от бешенства. Этот человек был отныне его врагом.
* * *
Сенатор Роланд Берки был склонен к театральным эффектам. Именно поэтому он и предпочитал контрасты. Убранство его дома в Кенилворте, самом дорогом пригороде Чикаго, было выдержано в черном и белом цветах, а лампы расположены таким образом, чтобы создавать пляшущие острова света в океанах глубокой тьмы.
Этим теплым июльским вечером сенатор с особым удовольствием открыл входную дверь: за ней его встречала столь любимая им тщательно аранжированная чересполосица света и тьмы.
Сенатор повернулся и, глубоко вздохнув, закрыл за собою дверь. Он медленно пошел через холл, то возникая в световом потоке, то снова исчезая в тени. Как же все-таки хорошо дома!
В Кенилворте всегда было тихо. Ветер, элегантно колышущий ветви хорошо ухоженных деревьев, летом пара соловьев, сверчки и цикады — и все.
Он прикрыл глаза, помассировал веки. В ушах его все еще рокотал наглый шум утренней пресс-конференции. В гостиной он сразу же прошел к бару и принялся смешивать себе бурбон с водой.
Господи, подумал он, опуская в сделанный под старину стакан кубики льда, какой же вой поднимает пресса, когда сенатору вздумается изменить свое мнение. Будто войну объявили! При этой мысли он улыбнулся: что ж, его выступление действительно похоже на объявление войны. Да, он объявил свою личную войну с больной экономикой Америки, с ужасающим сокращением расходов на нужды слабых и убогих, с загрязнением окружающей среды.
Он пригубил напиток. Теперь ему казалось странным, что еще недавно он мог думать об отставке. Да, чего только не сделаешь ради денег, ради благополучной службы в частном секторе.
Он фыркнул. Ишь, частный сектор! Обыкновенная кормушка для скотов!
Над решением он мучился три недели. Он не мог ни работать, ни спать. В душе постоянно звучала данная им клятва, клятва избирателям. Эти люди заслуживали лучшего.
И вот вчера он объявил, что собирает наутро пресс-конференцию, на которой довел до всеобщего сведения, что включается в борьбу за переизбрание на следующий срок. И, Боже, как же они все завопили!
Он снова вздохнул, но уже с облегчением — лихорадка дня начала оставлять его. Поступивший в кровь алкоголь согрел, снял напряжение.
Он сбросил ботинки, в носках прошелся по комнате, чувствуя ступнями мягкость и толщину огромного, от стены до стены, ковра. Это ощущение напомнило ему детство — он ведь всегда любил ходить босиком.
Шторы были опущены, и он постоял у окна, придерживая занавеску рукой. За окном виднелось огромное озеро, волны его мягко набегали на берег. Порою, когда не спалось, он подолгу всматривался в лунную дорожку на воде, и она казалась ему лестницей в небо.
— Vous navez pas ete sage![1]
Бёрки подпрыгнул от неожиданности, виски выплеснулось на ковер. Он повернулся и вгляделся в пятна света и тени. Но никого не увидел, не почувствовал никакого движения.
— Кто здесь? — голос его задрожал. — Quest ce que vous etes venu faire ici?[2] — фраза на французском вырвалась из него против воли.
— Vous naves pas ete sage.
Он вновь вгляделся в комнатные тени и вновь ничего не различил. Мышцы живота неприятно напряглись. Что за дурацкая история? Надо прекратить ее раз и навсегда!
— Montrez vous! — С угрозой произнес он. — Montrez-vous ou j'appelle la police![3] — Ответом ему было молчание. Он двинулся к телефонному аппарату, стоявшему на стойке бара.
— Nebouge pas![4]
Сенатор Берки замер. Он служил в армии. И мог отличить по-настоящему командирский тон. Боже мой, подумал он.
— Pourquoi l'avez vous fait? — Спросил голос. — Qn est qui vous fait agir comme ca? On etait pret a vous tout donner mais vous n'etiez pas fidele a notre accord,[5] — от этого тона Берки вспотел.
И снова вперился в густые тени. Как же это неприятно — беседовать с бесплотным голосом.
— Моя совесть, — сказал он, помолчав. — Я не мог жить, памятуя о том, что я совершил. Я... Я должен был защищать людей. Помогать людям, которым я поклялся помогать, — Господи, как нелепо это звучит даже для меня, подумал он. — Я... Я понял, что не могу поступить иначе.
— Сенатор, на вас сделали ставку, — голос был мягкий, спокойный, словно шелковый. И Берки, сам не ведая, почему, начал дрожать. — Из-за вас были приведены в движение определенные планы.
— Что ж, значит придется эти планы изменить. Осенью я буду выдвигать свою кандидатуру на следующий срок.
— Эти планы, — произнес голос, — изменить нельзя. Вам объяснили с самого начала. И вы согласились. Мягкий, убеждающий голос был непереносим.
— Черт побери, мне плевать на то? что я тогда сказал! — закричал сенатор. — Убирайтесь! Если вы полагаете, что я что-то вам должен, вы глубоко ошибаетесь. Я — член сената Соединенных Штатов! — Он улыбнулся. Его собственный голос, решительный и резкий, успокоил его. — Вы мне ничего не можете сделать! — Он кивнул и направился к бару. — Кто вы такой? Вы всего лишь бесплотный голос. Никто. — В баре у сенатора хранился никелированный пистолет 22 калибра, была у него и лицензия на ношение оружия. Если он сможет достать пистолет, противник запросит пощады. — Вы ничего не посмеете сделать, — он почти приблизился к бару. — Взгляните правде в глаза и отступитесь. — Ладонь сенатора скользнула по шершавой поверхности стойки. — Обещаю, что забуду о вашем приходе.
И тут сенатор Берки вновь замер, будто на что-то натолкнувшись. Глаза его широко распахнулись. Пространство перед ним словно бы разорвалось, а затем взвизгнуло, будто тысячи зверюшек разом взвыли от боли. Он с усилием глотнул воздух и упал на спину, потому что в грудь ему ударила волна чудовищной силы.
— Vous niez la vie[6].
— Что?.. — успел он произнести, и сразу же свет и тени комнаты завертелись с невероятной быстротой.
И сама тень вдруг ожила, словно в кошмарном сне. Сенатор попробовал двинуться, но вновь раздался этот ужасный пронизывающий звук. Звук припечатал его к стойке бара, и он увидел, как приближается смерть.
Он попытался закричать, но голосовые связки были парализованы, а тень подползала все ближе и ближе, и от ужаса сенатор испачкал брюки.
На него глядели глаза, сверкающие, как огромные алмазы, нечеловеческие глаза смерти. В полосе света тень приняла чьи-то очертания, она надвигалась.
Чудовищный звук рос, он пожирал мозг. Сенатор выбросил вперед руки, обороняясь, и стакан с виски полетел к дивану, роняя блестящие, похожие на слезы, капли. Сенатор прижал ладони к ушам, безуспешно пытаясь отгородиться от звука.
Сгусток тьмы — последний в его жизни световой эффект — был уже прямо над ним, и кулак нападающего под особым углом и с особой мощью обрушился на его нос, и переносица, словно снаряд, пронзила мозг.
Неведомая сила оторвала сенатора от пола. Сила, которую он не смог бы понять, даже если бы был жив.
* * *
Что Трейси сильнее всего запомнилось из той ночи, так это звук Мойриного голоса. Она разбудила его, позвонив из каменного особняка губернатора.
— Боже мой, он умер! Кажется, он действительно умер!
От ее голоса у Трейси побежали по спине мурашки. Он быстро оделся и помчался в особняк.
Тело Джона лежало на диване. Одна нога свесилась, ступня приросла к полу, словно он собирался встать именно с этой ноги.
Джон был абсолютно нагим и страшно белым, лишь левая сторона грудной клетки, шея и лицо казались багровыми.
Трейси встал на колени перед телом друга и протянул руку, чтобы коснуться похолодевшей плоти. Лицо было лицом мертвеца — Трейси видел такие лица в Юго-Восточной Азии. Белые, вьетнамцы, китайцы, камбоджийцы — неважно. Внезапная смерть оставляла на всех лицах один и тот же отпечаток.
Трейси невольно задержал дыхание. Он никогда не сомневался в достоинствах Мойры — это была блестящая женщина, не склонная ни к истерике, ни к преувеличениям. Но физическое, реальное подтверждение того, что между нею и Джоном было, удирало его в лицо, словно внезапно распахнувшаяся тяжелая дверь. Значит, вот как... Господи, а ведь у них с Джоном были общие мечты. Когда-то были! И вот ушли все эти мечты. Ушли прочь.
Он повернулся к Мойре. Она глядела в сторону, словно не могла себя заставить взглянуть на мертвое тело Джона. Похоже, у Джона случился сердечный приступ — все признаки говорили об этом. Но он хотел, чтобы Мойра сама рассказала ему о том, что произошло.
Трейси прошел через комнату и уселся в кресло напротив нее. Взял ее за руку.
— Мойра, — мягко позвал он. — Ты должна рассказать мне все.
Она молча смотрела в пол. Он видел лишь ее длинные ресницы, веки покраснели. Он знал, что через несколько мгновений она отреагирует на его вопрос. Надо было звонить в полицию, и чем скорее, тем лучше. Медицинские эксперты установят приблизительное время смерти, начнется расследование. Первый вопрос, который зададут детективы, будет следующим: почему между смертью губернатора и звонком в полицию прошел час?
