– Я работаю на человека, который интересуется такого рода вещами. Вот откуда я это знаю. Я осуществлял для него юридические исследования законов экстрадиции.
– Мне известна ваша репутация главного адвоката мафии. Вы вытаскиваете бандитов из тюрьмы, придираясь к юридическим формальностям.
– Все имеют право на защиту.
– А теперь вы сами попались и вам нужно отсюда сбежать? – У Римо он вызывал отвращение.
– Да. Я попался и собираюсь сбежать отсюда и спрятаться в надежном месте. И сказать по правде, отец мой, – сказал он, издевательски подчеркивая обращение, – мне надоело рассказывать эту историю недоумкам, которых сюда посылает правительство.
– Ну что ж, это был последний раз, – сказал Римо. Встав, он подошел к двери и опять посмотрел в замочную скважину. Все еще сидя за столом, на котором тихо играло радио, О'Брайен читал газету.
– Ну хорошо, – проговорил Девлин. – И как же я отсюда выберусь? Мне что, надо созвать пресс-конференцию?
– Нет, в этом нет необходимости, – сказал Римо. – У нас разработан план побега.
Римо знал, что ему надо делать. Его рука слегка дрогнула, когда он вытащил из кармана своей объемистой рясы деревянное распятие и протянул его Девлину.
– Смотрите, – сказал он, показывая левой рукой к основание креста. – Видите эту черную таблетку? Когда войдет охранник, целуйте крест и берите таблетку в зубы. Когда вернетесь в камеру, прожуйте ее и проглотите. Она вызовет у вас обморок. Наши люди находятся сейчас в тюремном госпитале, и когда вас принесут туда, они решат, что вам нужна специальная терапия, положат вас в «скорую» и отправят в частный госпиталь. По дороге в госпиталь и «скорая», и вы исчезнете.
– Как-то это все слишком просто, – проговорил Девлин. – Вряд ли это сработает.
– Слушайте, это срабатывало уже сотню раз, – сказал Римо. – Вы что, думаете, я первый раз такое устраиваю? Вы еще тысячу лет проживете. – Он встал. – Пойду позову охранника, – сказал Римо. – Мы слишком долго разговариваем.
Он подошел к деревянной двери и ударил по ней кулаком. Звук удара эхом заметался по маленькой комнатке Дверь открылась, О'Брайен стоял на пороге.
– Благодарю вас, – сказал Римо. Обернувшись к Девлину, который все еще продолжал сидеть, он протянул ему распятие и загородил О'Брайену обзор своей спиной. – Да благословит тебя Бог, сын мой, – произнес он.
Девлин не пошевелился. «Черт возьми, бери таблетку, – подумал Римо, – а не то мне придется убить тебя прямо здесь. И О'Брайена в придачу».
Он сунул распятие прямо в лицо Девлину.
– Да защитит тебя Господь, – промолвил он. «Если ты сейчас не возьмешь эту таблетку, Господь тебе действительно понадобится». Он помахал распятием перед Девлином.
Тот смотрел на него, и сомнение было написано на его изящно очерченном лице. Затем он едва заметно пожал плечами, взял распятие двумя руками, поднес его ко рту и поцеловал ноги статуи.
– Да обретешь ты вечное блаженство! – сказал Римо и подмигнул Девлину, который не знал, что для пего вечность кончится через пятнадцать минут.
– Вы найдете дорогу назад, отец? – спросил О'Брайен.
– Да, – ответил Римо.
– Тогда я отведу заключенного в камеру, – сказал О'Брайен. – До свидания, отец.
– До свидания. До свидания, мистер Девлин. – Римо повернулся к двери.
Взглянув на распятие, он с облегчением заметил, что черная таблетка исчезла. Девлин уже труп. Это хорошо.
Римо не мог бороться с искушением. Стоя на верхней ступеньке, он подождал, пока охранник, сидящий внизу, не взглянет в зеркало, чтобы проверить лестницу. Затем, подобрав свою рясу, Римо бросился в узкий лестничный пролег, бесшумно кидаясь из стороны в сторону. Охранник еще раз бросил рассеянный взгляд в зеркало, и Римо прервал ритм движения, неясным теневым пятном слившись со стеной. Охранник вновь отвернулся к своим бумагам.
Римо кашлянул. Изумленный охранник поднял голову.
– Это вы, отец? Я не видел, как вы спустились.
– Разумеется, – радостно согласился Римо. Ему потребовалось еще три минуты, чтобы миновать безупречную систему охраны тюрьмы.
К тому времени, когда Римо вновь вышел на яркий солнечный свет, он взмок от пота. Стремясь оставить между собой и тюрьмой как можно большее расстояние, Римо не обратил внимания на двух людей на другой стороне улицы, примерявших свой шаг к его и следовавших за ним неспешной походкой.
Толкнув вращающуюся дверь, Римо вошел в «Палаццо-отель» и по мраморному полу вестибюля быстро направился к лифту.
Прислонившись к небольшой конторке, коридорный наблюдал за ним. Когда Римо вызвал лифт, коридорный подошел к нему.
– Простите, отец, – сказал он развязно, – милостыни не подаем.
Римо мягко улыбнулся:
– Я пришел сюда, сын мой, для соборования.
– О… – сказал прыщавый коридорный, неожиданно потеряв всю свою самоуверенность. – Кто-то умер?
– Ты умрешь, сукин сын, если не уберешься отсюда, – произнес Римо.
Коридорный взглянул на него, на этот раз внимательней, и обнаружил, что с лица монаха исчезла мягкая улыбка. Теперь оно было суровым и жестким; один взгляд его, казалось, мог раздробить камень. Коридорный предпочел убраться подальше.
Римо доехал на лифте до одиннадцатого этажа, по пути благословив старуху, вошедшую на седьмом этаже и вышедшую на восьмом. Выйдя из лифта, Римо направился к номеру-люксу, расположенному слева по коридору.
У двери он остановился и прислушался. Из номера доносилась обычная разноголосица. С легким вздохом Римо отпер дверь и вошел внутрь.
Миновав небольшую прихожую и заглянув в гостиную, Римо увидел старого азиата, сидящего спиной к нему на полу в позе лотоса. Глаза азиата были прикованы к экрану телевизора. Из-за яркого солнечного света изображение на экране было бледным и размытым.
Когда Римо вошел в комнату, человек на полу не пошевелился и не произнес ни слова.
Подойдя к нему вплотную, Римо наклонился и что есть силы закричал ему прямо в ухо:
– Привет, Чиун!
Никакой реакции. Азиат не пошевелил ни единым мускулом. Затем он медленно приподнял голову и в зеркале, висящем над телевизором, глаза его встретились со взглядом Римо. Осмотрев монашеское одеяние Римо, он сказал:
– Миссия Армии Спасения на соседней улице, – затем азиат вновь устремил взор на экран, где продолжала разыгрываться очередная драма о страданиях любви.
Римо пожал плечами и пошел в свою спальню переодеться. В последнее время Чиун его сильно беспокоил. Римо уже много лет был знаком с этим маленьким корейцем, с тех самых пор, как КЮРЕ поручило Чиуну сотворить из Римо Уильямса образцовое орудие убийства. За эти годы Римо много раз видел, как Чиун делал вещи, в которые невозможно было поверить. Он видел, как Чиун рукой вдребезги разбивал стены, разрушал машины, несущие смерть, уничтожал целые взводы. В этом слабом восьмидесятилетнем теле скрывалась невероятная мощь.
Но теперь Римо боялся, как бы это тело не потеряло силу – а вместе с телом и дух Чиуна. Ибо его теперь, казалось, ничто не заботило. Он уже не с таким пылом руководил тренировками Римо. Он уже не так усердно занимался стряпней – еду он всегда готовил сам, из боязни, как бы их с Римо не отравили торговцы собачьей пищей, называющие себя рестораторами.
Он даже прекратил без конца поучать и распекать Римо. Казалось, теперь Чиуна не интересовало ничего, кроме телевизионных мыльных опер.
Никаких сомнений, подумал Римо, снимая коричневую рясу, под которой обнаружитесь нейлоновые лиловые трусы и маяка. Чиун выдохся. А почему бы и нет? Ему ведь уже восемьдесят лет. Ничего удивительного.
Все это очень логично, но что сложно поделать с природой? Шампанское тоже может выдохнуться.
Как бы то ни было, Чиун выдохся. И все же в лучшие свои годы Чиун не знал себе равных. Никого не было лучше его в прошлом и, возможно, не будет н в будущем. Если бы у ассасинов был свой зал славы, портрет Чиуна должен был бы занимать в нем центральное место. Всем остальным – и в том числе Римо – пришлось бы удовольствоваться местечком поскромней.
Римо скатал монашескую рясу в коричневый ком, крепко связал его собственной белой веревкой и бросил в корзину для бумаг. Затем он достал из стенного шкафа слаксы горчичного цвета и надел их, дополнив свой наряд светло-голубой футболкой. Сбросив сандалии, он всунул ноги в парусиновые туфли без застежек.
Он втер в кожу лица и шеи укрепляющий крем и вернулся в гостиную.
В гостиной звонил телефон. Чиун старательно игнорировал его.
Это, конечно, звонил Смит, единственный – и слава Богу, что единственный – руководитель КЮРЕ.
Римо поднял трубку.
– «Палаццо-монастырь», – сказал он.
Из трубки раздался раздраженный голос:
– Кончайте умничать, Римо. И почему это вы остановились в «Палаццо»?
– В общежитии все места были заняты. Кроме того, мне нравится, что за номер платите вы.