Блесна почти беззвучно шлепнулась в воду метрах в тридцати от берега и он стал отсчитывать про себя секунды, определяя глубину. Глубина оказалась приличной, около восьми метров; склон холма, на вершине которого они разбили лагерь, и за урезом воды продолжал спускаться так же круто. Лукин начал неторопливую подмотку.
Он не раз ловил на таких озерах — прозрачных, бедных бентосом водоемах — и прекрасно знал, что будет дальше: рыба здесь всегда голодная, через два-три метра проводки последует уверенный удар-толчок по блесне и на берегу закувыркается полосатый красноперый окунь; и почти на каждом забросе хватка будет повторяться (разве что иногда блесну успеет раньше перехватить шустрая щучка) — и через десять-пятнадцать минут у него наберется достаточно рыбы на уху, придется уходить с чувством разочарования, какое он всегда испытывал на слишком рыбных местах…
“Мёппс” прочертил глубину золотистым пропеллером и выскочил из воды, так и не испытав чьих-либо покушений. Лукин хмыкнул и сделал второй заброс, на меньшей глубине, почти параллельно берегу…
Через час, перепробовав все имевшиеся в наличии приманки, он пришел к неутешительному выводу: рыбы здесь нет.
«Все правильно, у самого берега глубоко, вода холодная… мелочь держится, где потеплее… у того берега или над лудами… а где мальки — там и окунь… надо высмотреть местечко поближе… чайки должны кружить…»
И тут его мысленное рассуждение оборвалось на полуслове. Лукин наконец понял, отсутствие какой детали царапало ему взгляд еще со вчерашнего дня — над озером не кружились чайки.
Ни одна.
5
Он сидел на теплом валуне возле палатки и изучал в бинокль берега и поверхность озера. На берегах интересного было мало.
Левее, километрах в трех, виднелась небольшая деревушка — Лукин знал, что она нежилая, уже лет десять как полностью обезлюдела.
Справа по берегу, на вдвое большем расстоянии, тоже проглядывали сквозь молодой лесок какие-то строения — он не понял, что там такое, и подробная карта местности ничем не помогла. Может, база геологов, или наезжавших порой рыбаков-артельщиков — и скорее всего заброшенная. Ни дымка, ни какого шевеления Лукин не углядел. Он не стал ломать голову, все равно собирался объехать и осмотреть, насколько возможно, берега озера.
На противоположном низком берегу, почти напротив, вода узкой полосой вдавалась в берег — не то бухта, не то начало протоки, тянувшейся несколько километров до втрое большего Пелус-озера.
Чаек он так и не увидел.
Белые комки на воде, в полукилометре от него, оказались стаей лебедей. Лукин сначала удивился, а потом подумал, что в августе в тундре, в их исконных гнездовьях, уже вполне может выпадать снежок — вот и откочевали сюда, в безлюдное местечко, откормиться и отдохнуть перед дальним перелетом, окончательно поставить на крыло молодняк (молодые лебеди выделялись в стае меньшим размером и совсем не лебединой, буро-желто-черной окраской…).
Чаек нет… И рыбы нет… Случайное совпадение? Или и сюда умудрились слить какую-нибудь гадость? Да вроде неоткуда… И кое-какая рыбешка все-таки плавает. Может, неурожайный на малька год? Нерестилища, к примеру, обсохли… чайки подались в другие места, благо озер в округе хватает…
Шум и гогот дружно взлетевших лебедей далеко разнесся над спокойной водной гладью и заставил Лукина встрепенуться.
Лебедь птица большая и могучая, взлет с воды даже одного — зрелище красивое и шумное. Но послышалось и нечто кроме плеска воды и хлопанья мощных крыльев. Нечто, заставившее Лукина снова схватиться за бинокль — звук напоминал чмоканье исполинского вантуза или тысячекратно усиленный звук поцелуя — так, наверное, и слышались бедняге Гулливеру поцелуи обитателей страны великанов.
Бурун был слишком большой, такое возмущение воды никак не могли оставить несколько десятков взлетающих птиц. Лукин смотрел на расходящиеся концентрическими кругами волны (высокие, выше, чем оставляет за собой идущая на полном ходу моторка) и пытался понять, что он видел в ту краткую долю секунды, когда поднес бинокль к глазам, но они, глаза, еще не успели настроиться на наблюдаемую картину, выглядевшую неясной и размытой.
Лукин мог поклясться, что видел в тот момент исчезающего на дне глубокой водяной воронки лебедя, и… что там мелькнуло еще, он не смог понять, но что-то большое и стремительно погружающееся…
Испуганные лебеди давно улетели и затихли расходящиеся круги волн, а он все сидел на нагретом солнцем камне, безвольно опустив руку с биноклем, и думал.
Лукин думал об Африке.
II. Озеро: Прикладные аспекты криптозоологии
1
Африка…
Странно все в жизни повторяется. Двадцать три года прошло с тех пор, как он, молодой и энергичный спецкор “Комсомолки”, принял участие в той достопамятной экспедиции — времена настали уже новые, и на газетных и журнальных страницах все чаще появлялись статьи об НЛО, снежных людях (пардон, реликтовых гоминидах — так их предписывалось называть) и, наконец, о том, что послужило причиной их экспедиции — о посланцах прошлого, о неизвестно каким чудом доживших до наших дней доисторических гигантах.
О динозаврах…
Но соизволение на статейки — одно, а вот финансирование такой экспедиции Лукина удивило — но не слишком сильно, вокруг хватало вещей действительно поразительных и удивительных.
Мокеле-мбембе они так и не отыскали.
Да и не могли, скорее всего, отыскать. Представлявший в экспедиции местную науку доктор Марселин Ананья, криптозоолог и энтузиаст поисков реликтового бронтозавра, похоже, меньше всего заботился о том, чтобы искомое существо найти, описать, классифицировать и поместить в определенную ячейку наших представлений о животном мире — так, как произошло с обнаруженными уже в двадцатом веке окапи и коммодским драконом, тоже долгое время считавшимися легендой.
Доктора Ананью гораздо больше интересовало превратить чудище озера Теле в аналог знаменитой на весь свет шотландской Несси. Тайна должна остаться тайной, но стать не убогой загадкой глухого уголка Африки, а раскрученной и всемирно известной ТАЙНОЙ, привлекающей поток богатеньких западных энтузиастов.
А он, доктор Ананья, надо думать, виделся себе в роли бессменного хранителя тайны и главного гида для туристов-толстосумов — теплое местечко, что и говорить.
(Впоследствии он вполне преуспел в задуманном, их экспедиция оказалась первой ласточкой, потом тем же путем последовали американец Рой Мейкел и еще несколько весьма богатых любителей загадочного, а еще позже шустрого Ананью вполне доказательно обвинили в подделке записей криков мокеле-мбембе и десятиминутного фильма отвратного качества, демонстрирующего наконец миру конголезского монстра — но ему (не монстру, а доктору) удалось тогда как-то отвертеться и продолжить свою подвижническую деятельность…)
Правительство Конго тоже было заинтересовано в поисках, а не в находке и вполне отчетливо понимало, какой неиссякающий поток долларов способна принести африканская Несси; район Теле и рек Батанги и Ликалы уже планировали превратить в заповедник для охраны уникального гиганта (с развитой туристической инфраструктурой, разумеется).
Но и наших больших людей, принимавших решение об отправке экспедиции, вдохновляла не поимка и доставка в Московский зоопарк живого ископаемого. Цель, как догадался потом Лукин, состояла в другом: здешнее правительство все больше сбивалось с ленинского курса и шли интенсивные контакты и поиски региональных лидеров, способных страну на правильный курс вернуть. Не случайно серьезных биологов в экспедиции было раз, два и обчелся — а в основном деятели загадочной науки с загадочным названием “африканистика”. И скрываться под таким названием могло все что угодно…
2
Лгал ли Лукин тогда в своих репортажах? Да нет, не лгал… Хотя и понял довольно быстро, что все происходящее вокруг представляет собой удивительный сплав самых различных интересов, не имеющих отношения к таинственному гиганту: помимо стремлений заполучить многолетнюю жирную кормушку в дело вступило и извечное желание жителей местной глубинки задурить голову доверчивому и простоватому “белому мбване”, ничего не понимающему в жизни джунглей. В этом они, по мнению Лукина, ничем не отличались от аборигенов родных берез и сосен, тоже любящих с серьезным лицом выдать “городским” затейливо украшенную подробностями фантастическую историю…
Но Африка вокруг была настоящая, полная разных загадок. И пусть показанная аборигенами “тропа мокеле-мбембе”, соединяющая Батангу с безымянным озерцом — широкий путь в зарослях, утоптанный кем-то весьма массивным, — оказался на деле тропой вполне обыденных (для Африки, конечно) гиппопотамов; и пусть кошмарный рев, доносящийся по ночам из джунглей, принадлежал отнюдь не мокеле-мбембе, как утверждал Ананья, а голосистой птице размером с обычную курицу; но не о том, совсем не о том писал Игорь Лукин в серии своих корреспонденций — он старался, как мог, довести до читателя именно ощущение , которое возникает, когда выходишь на ту загадочную тропу или слышишь ночные звуки джунглей — ощущение того, что невиданное и чудесное рядом , что оно таится за поворотом тропы или на дне заросшего заливчика, и ему, неведомому, нет никакого дела до людских интриг и суеты — оно есть и этого достаточно…
