— Мы на минутку, мистер Уоткинс. — Один из американцев сухо улыбнулся. — Задерживать не станем. Нам нужна ваша помощь.
Судя по накачанным мышцам, спрятать которые никак не могли увядшие на жаре костюмы, четверка вряд ли нуждалась в чьей-либо помощи. Не походили они и на тех, кто готов убраться восвояси ради того лишь, чтобы кто-то не опоздал на работу.
Авиадиспетчер вовсе не горел желанием впускать посторонних в свой скромный двухкомнатный коттедж до того, как его жена Каролина наведет в доме должный порядок. Но они, не дожидаясь приглашения, просто прошли мимо него в ту комнату, что служила гостиной.
У одного из американцев был с собой фотоальбом, который он и открыл, опустившись в хозяйское кресло, единственное в доме с обивкой.
— Посмотрите, пожалуйста, на фотографию.
Из-за простыни, отделявшей гостиную от спальни, появилась Каролина. Взгляд, брошенный ею на мужа, мог бы, наверное, прожечь дырку в занавеси. Не произнеся ни слова, она вышла из дома и отправилась в Маллет-Бэй, где работала на одном из разбросанных по берегу курортов. Каролине не нравилось, когда ее заставали неодетой.
Четверка в костюмах ее как будто и не заметила.
— Посмотрите, нет ли здесь того пассажира с «Гольфстрима», — продолжил первый.
Искомое лицо обнаружилось уже на второй странице — сходство было несомненным. Уиллифорд уверенно указал на него, и американцы кивнули и переглянулись, как люди, делящиеся неким секретом.
— А кто он такой? — полюбопытствовал авиадиспетчер.
— Человек, к которому у нас дело, — ответил американец с альбомом и еще раз улыбнулся, став в эту секунду чем-то похожим на подплывающую к раненой рыбине акулу.
Вашингтон, округ Колумбия
Овальный кабинет Белого дома
Примерно то же время
По мнению Сэма Хоффмана, сенатора от Джорджии, план президента был абсурдным, непродуманным и вообще казался полной ерундой. Что еще хуже, призванный умиротворить оппозицию, он ни на что другое и не претендовал. Мало того, его реализация могла лишить партию поддержки значительной части избирателей.
В том, что популярность президента, согласно опросам, упала едва ли не до уровня Никсона, виноват был не только он сам. Люди, громче других протестовавшие против высоких цен на бензин, обычно обнаруживались среди тех, кто сопротивлялся строительству новых нефтеперерабатывающих заводов, бурению скважин на Аляске или введению в строй атомных станций. Требовавшие «доступного жилья» взвыли, когда он разрешил ограниченную вырубку в национальных заповедниках, чтобы увеличить поставки лесоматериалов, на которых держится вся домостроительная индустрия.
И на этом список недовольных далеко не исчерпывался.
Вообще-то президент руководствовался самыми лучшими намерениями. Ветеран Вьетнамской войны, не замеченный ни в каких скандалах, он служил своей стране более тридцати лет на самых разных должностях, от школьного инспектора до губернатора, от конгрессмена до хозяина Белого дома. Примерный семьянин с сорокалетним стажем, церковный старшина. Всеамериканский Мистер Чистюля, лишь теперь узнавший, что даже в качестве президента он не в состоянии угодить каждому, и ужасно этим фактом разочарованный.
Но предложенный им план был слишком прозрачен, слишком незамысловат, чтобы вытащить президентский рейтинг из пропасти.
Сенатор Сэм — ему нравилось, когда избиратели обращались к нему запросто, по имени, — всегда смотрел на Белый дом как на некое святилище. Немногие места в Америке вмещали в себя столько истории. Истории, которую в Вашингтоне понимали и читали лишь некоторые. В этом городе историей считалось то, о чем прошлым вечером толковали «говорящие головы» на Си-эн-эн. И президент служил тому прекрасным примером. Сидя за столом, на котором, согласно легенде, Линкольн подписал «Прокламацию об освобождении рабов», он свободно оперировал цифрами рейтингов, но демонстрировал полное незнание прошлого. Политика примирения противоположных интересов не срабатывала.
Не срабатывала раньше и не сработает в будущем.
Как и всех политиков, президента больше интересовало будущее.
Особенно его собственное.
— Мне нужна ваша помощь, Сэм. Вы — председатель комитета по окружающей среде, и ваше одобрение предлагаемого плана чрезвычайно важно, если мы хотим заручиться поддержкой обеих партий.
Сэм предпочел не заметить этого «мы», которое могло либо быть royal plural[2], либо означать подключение его к плану, который он считал мошенническим и бесполезным. Ни то, ни другое ничего приятного не сулило.
— Предлагаемое вами, мистер президент, не требует одобрения конгресса, — бесстрастно заметил Сэм.
Президент одарил его улыбкой на миллион голосов.
— Знаю, Сэм, но ваше одобрение обеспечило бы всеобщую поддержку. В конце концов вы очень влиятельный человек.
Сэм пропустил лесть мимо ушей. Боже, закончится ли когда-нибудь этот его последний срок? Еще один год, и можно будет уйти в отставку, вернуться на ферму в предгорьях Аппалачей, где человека судят не по словам, а по делам, а дерьмо — это удобрение, а не художественная форма.
Приняв его молчание за согласие, президент продолжил:
— В следующем году мы соберем здесь, в Вашингтоне, различные группы защитников окружающей среды и обсудим с ними план противодействия глобальному потеплению, обеспечения населения чистым воздухом и водой, сохранения природных ресурсов и всего такого, что должно прийтись по вкусу активистам «Сьерры» и прочим любителям живности. Десять с половиной миллионов, я понимаю. Мы даже предложим амнистию тем радикалам, что преступили закон во имя защиты окружающей среды, и согласимся остановить бурение в Арктическом национальном заповеднике в обмен на обещание не взрывать буровые платформы в Заливе и не наносить ущерб собственности. Мы отберем у оппозиции голоса «зеленых».
Ублажать защитников хлопковой мыши в Ки-Ларго и крохотных дроточников[3] в Теннесси? Затормозить экономический рост и медленный, но верный подъем на рынке занятости во имя интересов виргинских виноделов? Помириться с психами, взрывавшими горное оборудование, устраивавшими диверсии на электрораспределительных сетях и даже убивавшими при этом людей?
— Уверены, что хотите простить преступников, мистер президент? Большинство консерваторов, возможно, и либералы, но при этом они еще и законопослушные граждане. Не думаю, что радикалы составляют такой уж большой блок голосов.
А уж спонсоров среди них наверняка намного меньше.
Президент посерьезнел и даже слегка нахмурился, как делал перед телекамерами, когда убеждал соотечественников на что-то согласиться.
— Вот почему вы нужны мне, Сэм. Если вы поддержите план, консервативные члены комитета пойдут за вами. И я так вам скажу… — Президент огляделся, словно хотел убедиться, что они здесь одни, и перешел на заговорщический шепот: — Вы придете на мою конференцию, поможете мне, и, думаю, мне удастся убедить министерство обороны удвоить ассигнования для той базы подводных лодок на побережье Джорджии. Это более тысячи рабочих мест, Сэм. Подумай об этом.
Сэм подумал, и от этих мыслей у него разболелась голова. Президент стремился к тому же, что и каждый из его предшественников, — ко второму сроку.
Он скользнул взглядом по кабинету, как будто ожидал увидеть портрет Невилла Чемберлена рядом с портретами Эйзенхауэра и Рейгана. Примечательно, что Никсон отсутствовал. Впрочем, этот президент, возможно, и не слышал никогда о «мире в наше время».
С другой стороны, даже если конференция не породит ничего, кроме пустых обещаний, сам факт приема на высшем уровне тех, кто верит в глобальное потепление и в то, что с этим можно что-то сделать, послужит прекрасной рекламой, которая обернется голосами на выборах в следующем году. Голосами людей, у которых, как и у самого президента, нет никакой концепции истории.
К тому времени, когда тема конференции сойдет с газетных страниц, а ее место займет победа на выборах, богатые снова займутся поисками богатства везде, где это только возможно, а бедные снова примутся скулить и жаловаться вместо того, чтобы помочь себе самим. Именно это и поддерживает классовое статус-кво.
И да, Сэм снова станет обычным гражданином Сэмом, живущим вдалеке от ядовитых политических испарений Потомака.
— Я подумаю, мистер президент.
Президент вскочил с такой живостью, словно собирался перемахнуть через стол и пожать ему руку, как делал на теннисном корте в колледже, где был чемпионом.
— Я знал, что могу рассчитывать на вас.
Сэм вышел из кабинета, теша себя мыслью о том, что приближающаяся отставка позволит ему стать государственным деятелем, думающим о следующем поколении, а не оставаться политиком, думающим о следующих выборах. Государственному деятелю не нужно светиться на показательных конференциях и выступать за амнистию исключительно ради привлечения голосов заблуждающихся, но честных в интеллектуальном плане консерваторов и их криминальных «попутчиков».
