В животе у Стивена похолодело. Две девочки. Две — множественное число. Серийный убийца.
— Девочка пропала, — закончил он деревянным голосом.
— Постель разобрана, никаких следов взлома, окно не заперто.
— Эти дела могут быть и не связаны, — возразил Стивен.
Ленни сдержанно кивнул.
— Будем молиться, чтобы так и было. Дело поручаю тебе. Обязан спросить: справишься?
У Стивена внутри вскипело раздражение, и он не смог его сдержать.
— Разумеется, справлюсь, Ленни. Мне очень хотелось бы, чтобы ты перестал поднимать эту тему.
Ленни покачал головой.
— Не могу, и ты прекрасно об этом знаешь. Я не хочу, чтобы один из моих ведущих сотрудников сломался на середине расследования, которое может оказаться громким делом о серийном убийце, похищающем детей прямо из постелей. Тебе будет трудно снова пройти через это.
Полгода назад некий избивавший жену полицейский-убийца, чтобы заставить Стивена отступить, взял в заложники его младшего сына. Ники вернули без физических травм — во многом благодаря героическим усилиям избиваемой жены полицейского, — но его малыш уже никогда не станет прежним. Исчез его заразительный смех, он перестал обнимать родных. Перестал спать в собственной постели — и вообще перестал спать ночью.
Стивен знал это наверняка, потому что и сам не мог по ночам заснуть.
Ленни вывел его из задумчивости:
— Ты справишься или нет?
Стивен взглянул на снимок изувеченного тела Лоррен Раш, подумал о еще одной недавно пропавшей из собственной постели девушке. Эти бедняжки заслуживают торжества справедливости больше всех остальных. Он посмотрел на Ленни и едва обнажил зубы в улыбке.
— Да, шеф. Я справлюсь.
Ленни протянул ему ориентировку, в его глазах все еще читалась тревога.
— Ее зовут Саманта Иглстон. Родители девочки ждут твоего звонка.
Четверг, 29 сентября, 23.00
На востоке послышались раскаты грома. Или на западе? «На самом деле это не имеет никакого значения», — подумал он, почесывая шею лезвием. Очень острым лезвием. Он усмехнулся про себя. Одно движение — и ему конец. Он опустил глаза и задумчиво приподнял бровь. Одно движение — и ей тоже конец. Но он никогда не останавливался на одном движении. Только не сейчас, когда он так рисковал. Каждое движение должно быть спланировано. Каждое движение нужно смаковать. Он закатал левый рукав, переложил лезвие из одной руки в перчатке в другую. И методично закатал второй рукав. Она все это время наблюдала за ним синими, расширившимися от ужаса глазами.
Хорошо, что боится. От одного взгляда на нее, лежащую связанной на земле, перепуганную — и голую, — у него начинало от нетерпения покалывать кожу. Она была полностью в его власти.
Это было сродни… электричеству. Чистому электричеству. И он сам его вызвал. Он создал его. Какой кайф!
Кайф. Как с Лоррен Раш. Лоррен стала хорошей тренировкой. Хорошим способом вернуться к игре после такого долгого сидения на скамье запасных. Он уже и забыл, какое это чертовски приятное ощущение.
Новенькая пока не издала ни звука. Что ж, если уж быть предельно откровенным, ее рот был заклеен полоской толстой липкой ленты. Но он снимет ленту, и она начнет кричать. Будет стараться не кричать. Станет кусать губы и плакать. Но в конечном итоге будет орать как резаная. Они всегда орут. Но это совершенно ничего не изменит. В этом и заключается прелесть Хиксвилля: здесь есть места, где будешь орать что есть силы, но никто не услышит ни звука.
От очередного раската грома у него под ногами задрожала сухая земля. Он раздраженно взглянул на ночное небо. Действительно, мог начаться дождь. Разве это не кстати?
— Гроза к лучшему, — пробормотал он и улыбнулся. Очередной каламбур. Гроза — угроза. Угроза — ключевое слово. Во всяком случае, одно из них. Ветер изменился, ухмылка исчезла. Почему именно сегодня, черт возьми, должен пойти дождь?
Он скрестил руки на груди, прижал двадцатисантиметровое лезвие к своему боку и нахмурился. Он мог бы покончить с ней прямо сейчас, но это, казалось, принесет только разочарование. Ему пришлось повозиться, чтобы похитить эту куколку. Она была такой нерешительной.
— Ну, я не знаю, — шептала она в телефон, чтобы не разбудить родителей, но в то же время шумно дыша в трубку.
Мысленно он передразнивал ее девичьи отказы. Если бы только ее родители знали, что их доченька — настоящая маленькая потаскушка, которая готова встретиться с незнакомым человеком после того, как они уснут… Полное отсутствие здравого смысла. Они вырастили шлюху и идиотку.
Он закрыл глаза и представил себе другую женщину. Он видел мысленным взором ее лицо. Такое невероятно красивое, такое… чистое. Когда-нибудь она станет его. Скоро. Но пока… Он опустил глаза на ту, что лежала у его ног. А пока и эта подойдет.
Опять раздались раскаты грома. Ему необходимо было принять решение. Либо поспешить и покончить со всем, пока не начался дождь, либо связать ее и приберечь, переждать грозу. В любом случае он рискует, что дождь застанет его здесь. От сильного дождя земля станет мягкой. На мягкой земле остаются следы ног и шин, а копы сейчас поднаторели в том, чтобы расшифровывать подобного рода улики. Чертова криминалистика. Да плевать! Он тоже не лыком шит. Уж похитрее полиции.
Черт, даже обезьяна умнее этих полицейских. Если бы он ждал, пока полиция сама обнаружит тело, от Лоррен не осталось бы ничего пригодного для опознания личности.
А ему хотелось, чтобы тело маленькой Лоррен обнаружили. Хотелось, чтобы все узнали. Чтобы боялись.
«Бойтесь меня. Ваши дочери в опасности даже в собственных кроватях. Бойтесь меня».
Он решил подождать. В последний раз он поспешил, и все случилось слишком быстро. Как в парке аттракционов, когда два часа стоишь в очереди за билетом, чтобы всего три с половиной минуты покататься. С последней, у него, конечно, длилось дольше, чем три с половиной минуты. И все равно закончилось слишком быстро. Впредь он такой ошибки не совершит. Это была его единственная ошибка — он поспешил с торжественным завершением. Все остальное было отточено до совершенства. Ни одной улики. Удивляться нечего. Теперь он продумывает все тщательнее. Еще тщательнее.
Он осторожно зачехлил нож, спрятал его под переднее сиденье машины и, опустив борт грузовичка, вернулся к тому месту, где с расширенными от ужаса глазами лежала она.
— Давай, сладкая, прокатимся, — протянул он, сгреб ее в охапку, перебросил через плечо, закинул в кузов и нежно похлопал по голому заду. Она захныкала, а он кивнул. — Не волнуйся, мы завтра вернемся. А пока посидишь связанной. Развлекайся. Можешь подумать обо мне, — весело предложил он. — Ты же знаешь, кто я.
Она энергично покачала только что обритой головой, отрицая неизбежное, а он засмеялся.
— Да брось, Саманта. Ты просто обязана знать, кто я. Неужели новости не смотришь? — Он наклонился к ней поближе и прошептал: — Разве у тебя не развита фантазия?
Она крепко зажмурилась, свернулась в позу эмбриона, дрожа всем голым телом, как листок на ветру. Две слезинки покатились по щекам.
Он опять кивнул и поднял борт грузовичка.
— Хорошая девочка, я так и думал.
Пятница, 30 сентября, 12.30
Двадцать семь проверила, три осталось. И работа Брэда Тэтчера — одна из этих трех.
«Какая ты трусиха, — подумала Дженна Маршалл. — Боишься листка бумаги». На самом деле пяти листков бумаги, скрепленных степлером в верхнем левом углу. Умножить на трех учеников, чьи контрольные она пока не проверила. Дженна тяжело уставилась на фиолетовую папку, где лежали непроверенные работы по органической химии.
«Ты трусиха и любительница откладывать все на потом», — выругала она себя и негромко вздохнула. Она посмотрела поверх изрезанного старого стола, который занимал значительную часть учительской, и в глаза ей бросилась гора беспорядочно нагроможденных друг на друга папок. Где-то за этой горой скрывалась Кейси Райен, занятая оцениванием работ девятиклассников по зарубежной литературе, анализа творчества Достоевского. Дженна поежилась. Бедные дети. Им пришлось не только читать «Преступление и наказание», но еще и писать по нему сочинение. Она закатила глаза.
«Дженна, приступай к работе. Прекрати тянуть время и проверь работу Брэда». Она взяла красную ручку, тоскливо взглянула на фиолетовую папку, подумала о Брэде Тэтчере, о письменной работе, которую он, вероятнее всего, провалил, потом огляделась вокруг, ища, на что бы отвлечься. В учительской был и Лукас Бондиоли, днем — школьный психолог, в мечтах — профессиональный игрок в гольф. Лукас был сосредоточен на том, чтобы загнать мяч в пластиковый стаканчик. Обычно он очень расстраивался, когда мешали его меткому попаданию, поэтому Дженна вновь обратила внимание на Кейси.
