Ознакомительная версия.
Это человек действительно разбирался в психологии. Не знаю почему, но взгляд черноволосой женщины что-то во мне изменил. Я уже не чувствовал себя подопытной лягушкой, которую сейчас начнут препарировать. Когда Стрекоза сказала: «Пусть расскажет про себя. Мы все через это прошли. Чем он лучше?» — я пожал плечами. Мой голос больше не дрожал.
— Хотите знать подробности? Ну что… Начались боли в желудке. Сначала глухие, потом сильные. У меня врач знакомый, очень хороший. Назначил обследование. Потом говорит: «Зачем ты столько терпел? Теперь ничего нельзя сделать. Можно, конечно, помучить тебя химией, но это ничего не даст. Ты мужик крепкий, поэтому говорю как есть. Три месяца у тебя остается. Максимум».
Глаз Стрекозы под зеркальными стеклами было не рассмотреть. Костлявые пальцы крутили перламутровую пуговицу на блузке. Угол тонкогубого рта скривился. Что означала эта гримаса? Недоверие, сарказм, презрение? Во всяком случае, не сочувствие. Заглянуть бы этой жухлой ведьме за очки.
— Про болезнь неинтересно. У всех примерно одно и то же, — сказала Гюрза. — В чем ваша проблема?
— То есть? Разве того, что мне осталось жить максимум три месяца, мало? Это по-вашему не проблема?
Громов опять улыбнулся одними глазами.
— Если дело только в этом, вы — легкий случай и долго ко мне ходить не будете. Но дело ведь не только в страхе смерти, правда?
— Колитесь. — Гюрза тронула свои черные густые волосы, опускавшиеся ниже плеч. Она была бы красавицей, если б не жуткая желтизна кожи. — У нас тут друг от друга секретов нет.
Я молчал.
— Хотите маленький сеанс стриптиза? — Она засмеялась. — Я когда узнала, что мне скоро карачун, сначала с перепуга по сексику ударила. Во все тяжкие. Напоследок.
Черепах оскалил неестественно белые, наверняка искусственные зубы:
— Ой, вы никогда про это не рассказывали!
Гюрза дернула костлявым плечом:
— Ничего интересного. На групповухе есть одно правило. Если приходит кто-то новенький, часто жмется, стесняется. Напирать ни в коем случае нельзя, только кайф обломаешь. Никто не обращает на новичка внимания, все начинают заниматься делом, — она сделала похабный жест, — и человек сам потихоньку заводится, подключается.
Я заметил, что Громов перестал участвовать в разговоре. Сел, сложив руки на груди. Смотрел на дверь. И вид такой, будто нас не слушает, а думает о чем-то своем.
— Что во мне, по-вашему, самое интересное? — Глаза у бойкой брюнетки были, как сверла. Мне доводилось встречать людей с таким взглядом. Самые опасные особи на свете. Невзирая на половую принадлежность.
— Вы красивая, — осторожно сказал я.
— Ага. — Гюрза рассмеялась и вдруг дернула себя за локон. Черный парик соскользнул. Обнажился совершенно голый череп. — Залюбуешься, какая краля.
Что случилось с моей хваленой наблюдательностью? Как я мог не заметить, что волосы фальшивые? Это сулажин виноват. Ну и психоз, конечно. Хорошо, что я ушел со службы, хоть Лев Львович и отговаривал. Убеждал, что мне надо с головой погрузиться в работу. Это в моем положении лучше всего. Много от меня было бы проку в таком хреновом состоянии.
Черепах хихикнул, похлопав себя по точно такой же, как у Гюрзы, лысой макушке. Очевидно, он видел этот трюк раньше. А Баранчик, до сих пор ни разу не раскрывший рта, глазел на свою спутницу всё с тем же обожанием. Я ей даже позавидовал. Пускай он по виду болван болваном, но не бросил же. Не отшатнулся. Даже сюда за ней притащился.
— Самое интересное во мне то, что я оторвалась. Как тромб. — Гюрза зачем-то ткнула острым локтем своего обожателя. Он застенчиво улыбнулся. Щеки пошли ямочками. — В какой-то момент страх взял и пропал. Я почувствовала себя самым свободным существом на свете. Что хочу — то и сделаю. Чего мне бояться? Кто меня теперь чем-то испугает? Не понравится кто-нибудь — возьму и грохну. Как от не фига делать. Так что вы со мной повежливей. Очень советую.
— Совет не по адресу, — ответил я. — Грохните, сделайте одолжение.
Шутить я не собирался, но все одобрительно засмеялись, а Черепах заметил:
— Наш человек.
Я посмотрел на Громова — и встретился с ним глазами. Оказывается, он и слушал, и наблюдал. За мной. Внимательно.
— Работаем, — коротко сказал он. — Случай нетривиальный, но работаем. Спасаем общество от лишних жертв. Вы ведь в людях хорошо разбираетесь?
Я кивнул.
— Как по-вашему, правду говорит Оксаночка или интересничает?
— Правду. Буду с ней предельно вежлив. На самом деле я хочу прожить свои три месяца до конца.
Все опять засмеялись. А Гюрза перестала пиявить меня глазами.
— Ну а что скажете про Альбину? — Громов сделал легкий поклон в сторону Стрекозы. — Это еще более трудный случай.
Я повернулся к немолодой тетке. Попытался сосредоточиться. Мешали два моих отражения в зеркальных стеклах.
— Даю подсказку. Альбина — владелица кафе.
— Тоже онкология… — протянул я, рассматривая иссохшее лицо. Когда-то, еще недавно, голова у меня работала что твой процессор. Кафе? При чем здесь кафе?
— Ах, какая проницательность, — прошипела Стрекоза. Бескровные губы задергались — того гляди плюнет в физиономию. — Прямо Шерлок Холмс.
— Синдром обиды. — Громов вздохнул. — В тяжелой форме. Ненависть ко всем окружающим. На первом занятии Альбина призналась, что все время думает об одном и том же. Не насыпать ли напоследок яду в кофейную машину. На кого бог пошлет.
— И насыплю, — сказала Стрекоза. — Вы меня пока не отговорили.
Он погладил ее по плечу.
— Время есть. Отговорю.
— Видеть их всех не могу! Будто я закупорена в бутылке, за стеклом. А они радуются, руками размахивают. Они все там, а я здесь.
Это-то мне было хорошо понятно. Если б я работал в каком-нибудь веселом месте вроде кафе, может быть, тоже всех бы возненавидел. Хотя вряд ли. Какое мне до них дело?
— Что скажете про нашего Игоря?
Громов показал на Баранчика, по-прежнему не сводя с меня глаз.
Ну здесь-то я был более или менее уверен. Даже позволил себе съязвить. На правах такого же приговоренного, как эти две стервы.
— Очарованный смертью. Влюбился в обреченную красавицу. Всюду за ней таскается. На тот свет, вероятно, тоже потащится.
Гюрза снова сверкнула на меня глазами. Я ухмыльнулся. Подмигнул. Хочешь укусить? Валяй. Видал я в своей жизни рептилий и поопасней.
Баранчик захлопал светлыми ресничками. Оп-ля! У него и слезы выступили.
— Опять мимо. Я не мог ошибиться насчет вашей проницательности, я в таких вещах не ошибаюсь. Значит, ваш интеллектуальный ресурс дезорганизовался вследствие потрясения… — Громов достал крошечную книжечку. Что-то в ней пометил. — Игорь ближе всех к смерти. Патологическая склонность к спонтанной тромбоэмболии. Развилась в результате неудачной операции. Тромб может оторваться в любую секунду. Это экстремально стрессовое состояние.
Теперь я понял, почему Гюрза толкнула Баранчика в бок, когда сказала об оторвавшемся тромбе.
— Поэтому эмоциональную близость с Оксаной надо только приветствовать, — продолжил Громов. — Они познакомились уже здесь. И полюбили друг друга.
— Встретились два одиночества, — подмигнул мне Черепах. — Романтично. Но недолговечно.
Сам не знаю, отчего я так разозлился на «дезорганизацию своего интеллектуального ресурса». Диагноз был точный, и рявкнул я не на Громова, а на Черепаха, в котором было что-то отталкивающее:
— Ну, а с вами что? Вы давно сюда ходите?
Он улыбнулся:
— Дольше всех. Больше года.
— Что же это за болезнь такая, неторопливая?
— Сердечко. — Он комично скривил губы. — Три инфаркта, два шунта. Могу помереть в одночасье, а могу покоптить небо еще лет этак несколько.
— Я не хотел принимать Сергея Ивановича, — сказал Громов. — Это нетипичный для моих курсов случай. Но Сергей Иванович так упрашивал…
— И столько плачу за право присутствовать на этих беседах, — перебил Черепах. — Только здесь, в этом подвале, я ощущаю себя полноценно живущим. Там… — Он показал вверх и в сторону. — …Там я доходяга, инвалид, по которому могила плачет. А здесь на общем фоне я здоровяк и долгожитель. Сколько за этот год интересных людей повидал. И пережил. Вас, бог даст, всех тоже переживу… Ой, как они на меня смотрят!
Он зашелся от смеха, перешедшего в поперхиванье.
Что правда, то правда: мы, все четверо, даже травоядный Баранчик, одинаково сдвинули брови, а Гюрза даже зашипела — того гляди жало высунет.
— Брэк, — поднял руку Громов. — Спасибо, Сергей Иванович. Достаточно. Вы думаете, что я пускаю вас сюда из-за денег, а на самом деле вы исполняете очень полезную функцию раздражителя, без которого не может эффективно работать ни одна группа. Но смотрите не переборщите. А то Оксаночка вас прикончит, и я потеряю сразу двух пациентов. Какой это будет удар для моей самооценки и репутации!
Ознакомительная версия.
