Повезло тебе, приятель.
— Хм…
— Робин примет участие в потрясающем начинании.
— Угу.
Робин спустилась по ступенькам, держа на поводке Спайка. Сегодня она надела розовую футболку, выцветшие джинсы, теннисные туфли и серьги, похожие на огромные кольца. Она тут же принялась руководить администраторами, которые начали складывать в фургон ее чемоданы и ящики с оборудованием. У Спайка был озадаченный вид. Как у большинства собак, его эмоциональный барометр отличается поразительной чувствительностью, и в последние несколько дней пес вел себя непривычно сдержанно и послушно. Я подошел и погладил его по бульдожьей голове, потом поцеловал Робин.
— Приятного вам путешествия, — сказал вежливо я и ступил на лестницу, ведущую к входной двери.
Робин стояла рядом с Шериданом и махала мне рукой. Я замер у двери, хотел сделать вид, что не вижу этого, но потом все-таки помахал в ответ.
Шеридан уселся за руль, и все тут же забрались в фургон.
Они уехали.
Наконец.
Ну вот, самое трудное позади.
Я вернулся в дом, дав себе слово сохранять достоинство. Меня хватило примерно на час. На следующие три дня я выключил телефон, не ходил на работу и не раздвигал штор в комнатах, даже не брился и не забирал почту. Газеты я просматривал, поскольку они склонны подробно рассказывать читателям о самых разных неприятностях. Однако несчастья других людей не исправили моего настроения, а буквы отплясывали перед глазами диковинные танцы и казались незнакомыми, точно китайские иероглифы.
Я почти ничего не ел и не чувствовал вкуса пищи. У меня нет проблем со спиртными напитками, но «Чивас» стал моим настоящим другом. Я почти не пил воды, и мои волосы стали сухими и ломкими; казалось, будто глаза засыпали песком, а суставы отвратительно скрипели. Дом, который всегда был слишком большим, теперь приобрел чудовищные размеры. Воздух в нем застоялся и протух.
В среду я сходил к пруду и покормил карпов, решив, что они страдают совершенно незаслуженно. И вдруг я ощутил прилив невероятной активности: принялся повсюду наводить порядок, смел пыль, вымыл полы, убрал все, что разбросал, на свои места. В четверг я наконец включил телефон и проверил оставленные сообщения. Робин звонила каждый день, называла номера телефонов в Санта-Барбаре и Окленде. Ко вторнику в ее голосе зазвучало беспокойство. К среде — смущение и раздражение, она говорила слишком быстро, чуть ли не проглатывая слова: автобус направляется в Портленд. Все хорошо, Спайк в полном порядке, она много работает, ее окружают замечательные люди. Я тебя люблю — надеюсь у тебя все в порядке.
В четверг Робин звонила дважды, спросила, не отправился ли я путешествовать. Оставила номер мобильного телефона.
Я набрал его и услышал: «Абонент недоступен».
А ведь был всего час дня. Я надел шорты, рубашку и спортивные тапочки и побежал по Беверли-Глен навстречу движению, постепенно набирая обороты, когда почувствовал, что начал расслабляться, и в конце концов уже мчался с такой скоростью, какой не показывал много лет.
Когда вернулся домой, тело у меня горело, и я едва мог дышать. Почтовый ящик, установленный в самом начале тропинки, ведущей к передней двери, был забит бумагами, и почтальон даже оставил несколько пакетов на земле. Я все забрал и свалил на стол в столовой, решил было налить себе виски, но вместо этого выпил полгаллона воды и неохотно занялся почтой.
Счета, рекламные листки, проспекты от агентов недвижимости, несколько интересных писем, но в основном всякая ерунда. Еще я получил книгу по психологии, заказанную довольно давно, бесплатный образец зубной пасты, гарантировавшей мне здоровые десны и ослепительную улыбку, и прямоугольный пакет размером восемь на двенадцать, завернутый в шершавую голубую бумагу, на которой была приклеена белая этикетка и написано: «Доктор А, Делавэр» и мой адрес.
Без обратного адреса. Почтовый штемпель центра города и никаких марок. Голубая бумага, жесткая и плотная, словно кусок парусины, была аккуратно завернута и заклеена липкой лентой. Когда я ее разрезал, там оказалась еще одна упаковка — на сей раз розовая, которую я тоже сорвал.
Внутри я обнаружил папку на трех кольцах, из голубой шершавой кожи, захватанной руками, всю в серых пятнах.
Точно посередине были приклеены золотистые буквы:
КНИГА УБИЙСТВ
Я открыл папку и увидел пустой черный фронтиспис. Следующая страница, тоже черная, была вложена в жесткий пластик.
Я увидел обычного размера фотографию, углы которой были приклеены липкой пленкой: старая, цвета сепии, по краям мутного кофе.
На металлическом столе лежит тело мужчины. На втором плане шкафы со стеклянными дверцами.
Обе ноги отрублены у щиколоток и стоят около неровных обрубков, точно куски не до конца собранной головоломки. Левой руки у трупа не было. Правая изуродована. То же самое с торсом выше груди. Голова завернута в кусок тряпки.
Внизу напечатано:
Восточный район Лос-Анджелеса, неподалеку от бульвара Аламеда. Столкнула под поезд гражданская жена.
На развороте другой снимок: два распростертых тела — мужчины с открытыми ртами — на деревянном полу, под углом в сорок градусов друг к другу. Под телами темные коричневые пятна. Обе жертвы в мешковатых брюках с широкими отворотами, клетчатых рубашках и рабочих ботинках на шнуровке. Подошвы мужчины, лежащего слева, украшают необычные отверстия. Разбитый стакан валяется рядом с локтем другого, вокруг натекла лужица какой-то светлой жидкости.
Голливуд, Вермонт-авеню. Обоих застрелил «друг» во время ссоры из-за денег.
Я перевернул страницу и увидел еще одну фотографию, на сей раз не такую старую — черно-белое изображение на глянцевой бумаге. Снятая с близкого расстояния парочка в машине. Женщина сидит так, что рассмотреть ее лицо невозможно: она уткнулась мужчине в грудь, а ее голову окутывает облако платиновых локонов. Платье в горошек с коротким рукавом, гладкая кожа рук. Ее спутник откинул голову на спинку сиденья и смотрит в потолок. Изо рта у него вытек темный ручеек крови, пролился на лацканы пиджака и дальше на галстук. Довольно скромный, украшенный изображениями игральных костей, которые выбросила чья-то невидимая рука. Этот рисунок и ширина лацканов указывали на пятидесятые годы.
Силвер-Лейк, около источника, адюльтер, он убил ее, а затем выстрелил себе в рот.
Страница 4: белое обнаженное тело на смятой постели. Тонкий матрас занимает большую часть темной, уродливой каморки, похожей на платяной шкаф. Около него разбросано нижнее белье. Молодое лицо, искаженное предсмертной гримасой, спущенные до икр колготки, ноги широко расставлены, так, что виден черный треугольник внизу живота. Я сразу понял, что это означает, и потому подпись меня не удивила.
Уилшир, улица Кенмор, изнасилование и убийство. Семнадцатилетняя мексиканка, задушена приятелем.
Страница 5:
Центр, Пико неподалеку от Гранд, женщина переходила улицу, вырвали сумку, погибла в результате черепно-мозговой травмы.
Страница 6:
Юго-запад, Слаусон-авеню. Черный профессиональный игрок в кости избит до смерти.
Первая цветная фотография появилась на десятой странице: красная кровь на линолеуме песочного цвета, серо-зеленые тона, обозначающие момент, когда душа покидает тело. Толстый, средних лет мужчина сидит среди разбросанных пачек сигарет и печенья, на небесно-голубой рубашке расплылось пурпурное пятно. Рядом с левой рукой бейсбольная бита с отпиленным концом и кожаным ремешком, пропущенным через ручку.
Уилшир, бульвар Вашингтона, рядом с Ла-Бриа, владелец винного магазина застрелен во время налета. Пытался оказать сопротивление.
Я начал листать быстрее.
…Венис, Озон-авеню, художница стала жертвой соседской собаки. Три года тяжбы.
…Ограбление банка, Джефферсон. Кассир оказал сопротивление, убит шестью выстрелами.
…Вооруженное уличное ограбление, Бродвей и Пятая. Пуля в голову. Подозреваемый остался на месте преступления, задержан, когда пытался вывернуть карманы жертвы.
…Эко-Парк, женщина зарезана мужем на кухне. Невкусный суп.
Страница за страницей жестоких картинок и равнодушных подписей.
Почему их прислали мне?
Я сразу вспомнил старый мультик: А почему нет?
Пролистал альбом до конца, стараясь не вникать в снимки и пытаясь отыскать какое-нибудь, адресованное мне, послание.
Но нашел только фотографии безжизненных тел чужих людей.
Всего сорок три жертвы.
