На этот раз свидетель — дежурный офицер, который обнаружил тело, — был насмерть перепуган. Он потерял самообладание и убежал, охваченный безумием, описывая получеловека, полузверя, вопя, что на борту дьявол. Старший офицер сразу же отправил его в судовой медпункт, не думая о соблюдении тайны. Но среди охраны поползли слухи. И тогда офицер решил сам доложить о случившемся. Он так и не обрел равновесия.
Он предупредил Фревена: «Приготовьтесь: то, что вы увидите внизу, — это… невероятно. Это… дьявольщина! Надо найти виновных, и побыстрее!»
Фревен вспоминал эти слова, пока они все ниже опускались в глубины крейсера. Офицер упорно повторял слово дьявольщина, у него было время, чтобы выбрать именно его. Он говорил о виновных во множественном числе… Что же все-таки может ждать их внизу?
Офицер Кулидж замедлил шаг посреди длинного коридора и остановился перед закрытой дверью. Ее очертания едва угадывались в темном пятне между двумя удаленными одна от другой лампочками.
Кулидж повернулся и, положив руку на холодную ручку двери, ждал, пока подойдут Фревен, Энн Доусон и Клаувиц.
— Мадемуазель, вам бы следовало подождать…
— У меня крепкие нервы, — твердо сказала Энн, заметив капли пота на лбу офицера.
Кулидж не стал настаивать и только поджал губы. Он повернул ручку и толкнул дверь.
Взглянув на своего солдата, Фревен ему приказал:
— Вы останетесь здесь, чтобы никто не вошел, кроме Маттерса.
К большому удивлению Фревена, внутри было темно. Ни малейшего источника света.
— Это вы погасили свет? — сразу спросил он.
— Нет, все было точно так же, когда его нашли. — Дрожащий голос морского офицера отдавался эхом в большом помещении. — Я нажал выключатель и, уходя, выключил свет.
Фревен переступил порог и сделал несколько шагов, прежде чем остановиться.
Тут зажглись тусклые лампочки.
Появились скамьи и столы, этажерка со столовыми приборами и длинная стойка. Столовая, понял Фревен. В которой одновременно могут обедать человек сто.
Посредине зала покачивались четыре конечности. Человеческое тело в мундире цвета хаки, на котором выделялись зловещие пятна. С головой чудовища. Два больших черных глаза, изогнутые рога, влажная морда. С оторванными губами, чтобы была видна устрашающая челюсть. Казалось, что этот минотавр плавает в воздухе.
Энн подавила крик, закрыв рот руками.
Труп удерживался на двух подвешенных на металлических балках крюках для мясных туш, вонзенных в его плечи.
Фревен медленно приблизился, не веря своим глазам.
— Осторожно, смотрите под ноги! — вскрикнул Кулидж.
Лейтенант опустил глаза и вовремя увидел лужу крови. Он задержал шаг, проклиная себя. Это было непохоже на него, обычно очень педантичного. Его внимание вернулось к человеку-зверю. Никогда Фревен не видел ничего подобного. Жертву обезглавили; голова какого-то животного была плотно и точно пригнана к шее. В этом месте кровь залила всю кожу. Весь верх мундира был ею пропитан.
— Я предупреждал вас, — сказал Кулидж с чуть большей уверенностью, как будто тревога других прибавила ему бодрости. — Надо скорее арестовать этих свиней.
Фревен нахмурился.
— Почему вы решили, что это дело рук нескольких человек? — спросил он.
— Ну… Кража тела требует организации, я не представляю, чтобы один человек был способен…
— Украсть тело? — повторил Фревен. — Я вас не понял.
— Да это же очевидно! — Кулидж указал на труп. — Эта кража совершена в морге, весьма сомнительная шутка.
Энн наблюдала за реакцией следователя, удивившись такой теории. Фревен посмотрел на морского офицера.
— Хотел бы я согласиться с вашими оптимистическими рассуждениями, — медленно проговорил он, — но речь придется вести не о краже трупа. Боюсь, что это убийство.
На лице Кулиджа появилась судорожная улыбка.
— Нет, конечно, нет, наконец, это… нет. Кто смог бы совершить… подобное? Мы здесь на военном судне, а не в психушке! Смотрите! Это голова… козла! Это творение группы весельчаков с сомнительным чувством юмора, и знаете почему? Потому что убийца не сделал бы этого! Ну это же очевидно! Голова козла, это смешно!
— Барана, я думаю, — тихо сказала Энн. — Это голова барана.
Не глядя на нее, Фревен обошел вокруг трупа, не обращая внимания на Кулиджа. В стороне, между двумя столами, застыла большая лужа крови. Многочисленные ярко-красные потеки и капли на полу давали понять, как жизнь покидала это тело вместе с кровью, выходящей под напором из вскрытых вен и артерий. Обходя труп, лейтенант рассматривал и запоминал детали. На его лице не дрогнул ни один мускул, однако его левая рука нервно сжималась в кулак и разжималась.
После кругового осмотра Фревен сел за стол, чтобы рассмотреть кровавую картину целиком.
Крюки были вставлены под лопатки.
— Ночью дверь закрывается на ключ? — спросил он, не отворачиваясь от трупа.
— Нет, здесь нечего бояться, ведь все спят, — ответил Кулидж. — У меня четверо часовых, несущих караул на палубе, это правило введено нашим капитаном во время войны, но внутри только двое, больше нет необходимости. В данное время на борту находятся три роты, это почти на шестьсот человек больше обычной численности экипажа, конечно, дьявольское количество, но с ними их офицеры. И если бы была потасовка, они бы услышали.
Фревен указал на руки жертвы, вымазанные кровью:
— Вы хотите сказать, что они не смогли бы драться, не обнаружив себя?
— Ну… поблизости нет кают, по крайней мере, это не могло бы продолжаться долго. Часовой проходит по этому коридору примерно каждые пятнадцать или двадцать минут. — Кулидж заколебался, а затем с сожалением добавил: — Вы убеждены, что это убийство, не так ли? Что же это, по-вашему, за такая извращенная ссора?
Фревен быстро взглянул на офицера. Тот был все-таки не в своей тарелке, разрываемый между строгими военными принципами и безумной гипотезой, которую ему хотят навязать. Любой ценой он хотел рационально объяснить этот ужасный спектакль. Фревен решил больше его не щадить.
— Вам приходилось когда-нибудь видеть двух дерущихся мужчин, один из которых водружает баранью голову на тело другого, побежденного?
Кулидж не ответил. Энн отошла назад, чтобы лучше рассмотреть общий вид. Она засунула руки в карманы своей блузы, прижав их к телу, как будто ей было холодно.
Кулидж нахмурился, все еще сомневаясь.
— Так вы… действительно думаете, что это убийство? — проговорил он, не успокаиваясь.
Немного подумав, Фревен ответил:
— На полу очень много крови. И брызги. Это говорит о том, что сердце еще билось, когда были вскрыты артерии и вены. И это, простите, не труп, похищенный из морга.
Кулидж замолчал, перебирая факты и никак не желая согласиться с ними.
— Хуже того, это преднамеренное убийство, — прибавил Фревен.
— Как?.. — пробормотал морской офицер.
— У вас на борту есть бараны? Поскольку голова свежая, это очевидно. Подойдите.
Стоявший у входа в столовую Кулидж выпрямился и, не двигаясь, положил руки на пояс. Не став настаивать, Фревен продолжил развивать свою мысль:
— Ночной дежурный при каждом проходе заглядывает в этот зал?
— Нет… Они всегда патрулируют только коридоры, разные уровни, помещения, но столовую проверяют только в начале, в середине и в конце дежурства. Я расспросил двух матросов, которые патрулировали судно сегодня ночью. Один из них проверял столовую в двадцать два часа, а потом только в час ночи.
— Это дает нам три часа. Тип, который совершил это, хорошо знал распорядок, действующий на вашем судне.
Лейтенант скрестил руки на груди, размышляя над тем, что видел.
— Вы действительно уверены, что он был жив? — с сомнением сказал Кулидж.
— Посмотрите на удаленность от трупа брызг на полу. Добрых полтора метра, а то и два. Сердце билось, оно проталкивало кровь в тело, которому были нанесены глубокие раны. Сердце продолжало биться, качая всю эту кровь и выбрасывая ее…
Фревен встал из-за стола и, отступив на три шага назад, указал на большую красную лужу недалеко от входа.
— Жертва была застигнута здесь, между столами.
Энн внезапно приблизилась и присела на корточки, желая рассмотреть то, что она только что заметила.
— Здесь какие-то буквы, — проговорила она.
Фревен наклонился, чтобы их разглядеть. За большой лужей следовал ряд маленьких лужиц и полосы, тянувшиеся до места, где висело мертвое тело. Его волокли или неумело несли. Энн показала пальцем на два кровавых развода:
— ОТ… — громко произнесла она. — Это начало слова?
— Или инициалы, — заметил Фревен.
Энн втянула носом воздух, это помогало ей сохранять спокойствие. В начале своей деятельности в качестве медсестры она думала, что привыкнет к виду крови. Она ошибалась. Она научилась стойкости, развившейся при работе с открытыми ранами, но поняла, что на самом деле так и не привыкла к виду крови. И приняла это как должное. Некоторые из ее коллег не испытывали никаких чувств при виде крови, Энн их жалела. Они определенным образом дистанцировались от того, что видели или делали, забывая о самом главном — о жизни. Когда из тела вытекает кровь, это уходит жизнь, в чистом виде кровь — это основа души, и каждая капля сверкает, как знамя жизни. Энн развила в себе особое отношение к крови. Каждое столкновение с ней было работой над другими и работой над собой. А так как такая борьба происходила постоянно, ее восприятие крови не менялось, Энн считала: что касается профессии, она на своем месте.
