Я заказал бокал темного пива, который мне тут же налили из блестящего латунного крана, и присел в самом уголке на скамейку, обтянутую красным бархатом. Это было единственное свободное место, поэтому мне пришлось делить столик с двумя мужчинами лет за пятьдесят, ведущими громкую и, по-видимому, весьма увлекательную беседу о книготорговле. Судя по акценту, они прибыли из Ютландии. Наверняка поездка на эту выставку-ярмарку являлась их единственной ежегодной вылазкой в столицу, где они традиционно делили все свое время в более или менее равных пропорциях между книгами, пивом и шлюхами. Когда я присел, один из них кивнул мне, как будто узнал. Я кивнул в ответ, однако сразу же достал блокнот и уткнулся в него, всем своим видом давая понять, что не расположен ни к каким разговорам.
Следовало навести порядок в мыслях, которые в настоящий момент заполняли мою голову подобно рою жужжащих пчел. Чтобы не утратить ценные идеи, их надо было зафиксировать на бумаге. За считаные минуты, так и не притронувшись к стоящему передо мной пиву, я исписал заметками целых четыре страницы, после чего вознаградил себя сполна, отпив одним залпом около половины бокала.
— Видно, кое-кого из нас здорово мучает жажда, — заметил один из моих соседей-книготорговцев, однако я проигнорировал его реплику и вновь взялся за ручку.
Убийства должны были стать важнейшими составляющими будущего биографического романа, а что можно было бы придумать лучше, нежели мое непосредственное участие в их расследовании? От этой мысли у меня прямо-таки закружилась голова. Я годами писал о самых обычных людях, которые, попав в экстремальные ситуации, вынуждены были начать действовать. Иногда они брали на себя роли детективов, решающих сложные загадки. Я боялся даже представить, какую популярность может принести мне даже частичное участие в расследовании убийств Моны Вайс и Вернера. Все эти дни я находился на грани угрюмой паранойи, некоего нервного срыва, теперь же перспектива выполнения задуманной миссии заставила сердце радостно трепетать от возбуждения.
Единственным реальным следом, позволявшим хоть как-то двигаться дальше, было имя, названное человеком, забронировавшим сто второй номер, — Мартин Краг. Правда, оно скорее рождало новые вопросы, а не давало ответы на старые, но так или иначе это была хоть какая-то зацепка. Имя это имело значение — во всяком случае, для меня и, как я подозревал, для убийцы. По-видимому, каким-то образом во всем этом был замешан Мортис. Может быть, он даже находился в опасности. Но поскольку до вечера я все равно не мог узнать его адрес, то и двигаться дальше в этом направлении было невозможно.
Несмотря на то что меня по-прежнему преследовал ужас, который я испытал при виде трупа Вернера на гостиничной кровати, я заставил себя вообразить события, которые могли происходить сразу после того, как мы с ним расстались в ресторане.
Несомненно, полицейский в тот момент находился под сильным впечатлением от нашего с ним разговора, понимал, что получит суровый выговор от коллег, когда выяснится, что он утаивал от них определенную информацию. Может, его даже отстранят — переведут в другой отдел или в какой-нибудь провинциальный участок, где никогда ничего не происходит. Вот он быстрым шагом покидает ресторан. Внезапно в вестибюле мелькает знакомое лицо. Это Лулу — или как там еще проститутки себя называют. Губы Вернера кривит улыбка. Он говорит ей, что она наверняка ошиблась дверью: это приличное место — комнаты на час здесь не сдаются. Лулу выглядит испуганной — или, по крайней мере, притворяется таковой — и показывает Вернеру ключ от номера. Говорит, что имеет право здесь находиться и ничего такого, на что намекает Вернер, у нее и в мыслях не было. Полицейский заявляет, что не верит ей — в основном поскольку усматривает в этом возможность залезть ей под юбку, — и угрожает забрать ее в участок.
— Франк!
Восклицание оторвало меня от реконструкции событий этой воображаемой встречи в отеле «Мариеборг». Книготорговцы исчезли, и вместо них за моим столом появился Давид Вестергор, главный редактор издательства «Вестергор и К°». Он широко улыбался. Перед ним стояло два бокала свежего пива, один из которых он красноречиво пододвинул ко мне:
— Рад снова видеть тебя, Франк.
Мы пару раз беседовали с ним — фактически, он старался встретиться со мной на каждой выставке-ярмарке, — однако до сих пор мне удавалось умело избегать прямого разговора о смене издательства, на что он неоднократно весьма прозрачно намекал. На этот раз ему удалось-таки прижать меня в буквальном смысле — за спиной у меня была колонна из искусственного красного дерева. Да и бокал практически опустел, так что новая порция пива подоспела весьма кстати.
Я кивком поблагодарил Вестергора, и мы с ним чокнулись.
— Что, пишешь следующую? — спросил он, кивая на лежащие передо мной на столе записи.
Хотя разобрать мои каракули было ему не под силу, я все же закрыл блокнот и убрал его в карман.
— Что-то в этом роде, — ответил я и попытался изобразить подобие улыбки.
Давид Вестергор усмехнулся.
— Ты, как всегда, в своем репертуаре, — заметил он. — Вечно в работе, вечно пишешь. — Он кивнул, как бы соглашаясь с собственными мыслями. — Вот это-то как раз мне в тебе и нравится, Франк. — Ты, черт возьми, настоящий профессионал. Никакой досужей болтовни и лишней шумихи. Просто сидишь себе и творишь…
Вслед за этой лестью неизбежно должно было последовать деловое предложение, так что слушать дальше я не стал. Просто молчал, прихлебывая из бокала оплаченное им пиво, и кивал, когда это было необходимо. Давид Вестергор был представителем третьего поколения династии книгоиздателей из «Вестергор и К°», то есть значительно моложе меня. Ему было около двадцати лет с небольшим, однако говорил он на старомодный манер, употребляя такие выражения, как «шумиха» и «досужий». Короткая модная прическа и стильные очки в роговой оправе, казалось, могли бы заставить усомниться в том, что это была обычная его манера держаться. Однако после наших с ним встреч, а также разговоров со знающими его людьми мне стало ясно, что все это — результат посещения частных учебных заведений, а также литературных предпочтений, воспитанных в нем предыдущими поколениями семьи Вестергоров.
Давид потянулся ко мне через стол и снова попытался завладеть моим вниманием.
— Строго между нами, — доверительным тоном начал он. — У «ZeitSign» сейчас значительные экономические трудности.
— Мне об этом ничего не известно, — отрезал я.
— Ну разумеется, если директору Гельфу удается все это как-то скрывать, то признаваться в этом публично он не намерен, — продолжал главный редактор. При этом вид у Вестергора был такой, что на мгновение могло показаться, будто он и впрямь сочувствует Финну Гельфу. — Несмотря на это, Гельф не видит необходимости расширять свой круг писателей.
— Что ж, а вот об этом я, пожалуй, знаю…
— Я говорю это вовсе не потому, что считаю, будто ты плохо пишешь, — прервал меня Давид Вестергор, поднимая руку, будто готовился произнести клятву. — Однако при правильно организованной юридической поддержке и рекламной кампании ты смог бы продавать вдвое больше своих книг, и это как минимум. — Он отхлебнул из своего бокала, я последовал его примеру — главным образом для того, чтобы хоть как-то приглушить начавший закипать во мне гнев. — Когда он последний раз пытался тебя воодушевить?
— Воодушевить?
— Ну да, разумеется. Хороший редактор не должен ограничиваться критикой да правкой знаков препинания, — уверенно сказал Давид Вестергор.
— Послушай-ка, — запальчиво ответил я и отставил свой бокал пива, вероятно с излишней силой стукнув им по столу. — Меня этот разговор не интересует, ясно?! Что бы ты там ни хотел предложить, я все равно остаюсь с «ZeitSign».
— Ради бога, — торопливо отозвался Вестергор. — Однако, когда Финн разорится, ты знаешь, к кому обратиться.
— А как же Том Винтер? — спросил я. — У вас же уже есть один писатель, работающий в детективном жанре. К тому же он считает меня своим прямым конкурентом.
На какое-то мгновение глазки Давида Вестергора тревожно забегали.
— Это не проблема, — сказал наконец он. — Все упирается только в то, чтобы выбрать подходящий момент для выпуска очередной новой книги, а что касается конкуренции — то в конечном итоге это просто игра на публику. — Он улыбнулся и отсалютовал мне своим бокалом.
Я не поддержал его, и он, пожав плечами, осушил бокал в одиночестве.
— Ладно, Франк, до встречи, — сказал Давид и покинул бар.
На его скамью тут же плюхнулись две подружки, у которых, как видно, подкашивались ноги под тяжестью бесчисленных пакетов, набитых книгами.
Я снова достал свой блокнот. Беседа с Давидом Вестергором прервала мои рассуждения на том самом месте, когда я пытался представить себе ход встречи Вернера со шлюшкой Лулу, которая должна была заманить его в сто второй номер. Я постарался снова восстановить нить событий с того места, где она прервалась. Итак, Вернер только что пригрозил задержать ее за то, что она позволила себе появиться в гостинице.
