В день празднества, рано утром, я прибыла на поле, принадлежавшее Хокану, представляя, что вот сейчас увижу огромную толпу людей, собравшихся, чтобы устроить грандиозное событие. На наши плечи легла большая ответственность. Фестиваль символизирует любовь к своей земле и родине, уходя корнями к языческим праздникам урожая. Но моим глазам предстало унылое зрелище. Белая брезентовая палатка, в которой подавали еду и напитки, оказалась грязной и старой. Повсюду стояли мусорные корзины и висели указатели, нарисованные от руки. Не делайте того… Делайте вот это… Длинный ряд пластмассовых туалетных кабинок выглядел куда более импозантно, чем само майское дерево. В стоимость билета входили закуски и безалкогольные напитки. В общем, цена в двести крон, то есть около двадцати фунтов, если подумать, не казалась чрезмерной. Впрочем, вскоре выяснилось, что угощение готовится из самых дешевых продуктов. Помнишь, я рассказывала, что Хокан попросил нас принести на пикник картофельный салат? Я собственными глазами увидела, насколько невысоко он ценится: его готовили прямо в ведрах, помешивая огромными черпаками. Угощение, достойное туристов. Именно поэтому Хокан и попросил меня принести на вечеринку блюдо для туристов, потому что считал меня туристкой в Швеции.
В палатке со спиртным подавали пиво и алкогольные напитки, и обслуживающего персонала здесь было больше, чем в павильоне с едой, где за ней выстраивались огромные очереди длиной в несколько сотен метров. Это делалось намеренно, чтобы отбить у гостей желание приходить за второй порцией. Можно не говорить, что посетители, в первую очередь мужчины, быстро переключались на палатку с пивом. Мы работали не покладая рук. Впрочем, что бы я ни думала об организации праздника, люди веселились от души. Погода стояла теплая, и гости явно рассчитывали хорошенько отдохнуть и получить удовольствие.
Во время перерыва я подошла к майскому дереву, где шло представление. Здесь танцевали студенты, одетые в национальные костюмы. Пока я смотрела на них, кто-то похлопал меня по плечу, и, обернувшись, я увидела Мию, которая на сей раз была одета не в белое платье с цветами в волосах, какой я видела ее на диком пляже, а держала в руках пластиковый пакет для сбора мусора. Она сообщила мне, что специально вызвалась заниматься столь непривлекательной работой, чтобы не переодеваться и не привлекать к себе ненужного внимания. Еще тогда ее слова показались мне странными. Почему красивая молодая женщина не любит, когда на нее смотрят? Миа рассказала мне о прошлогоднем фестивале Святой Лючии[5], празднике света в самый темный день года. Церковь решила поставить целую пьесу о том, как выбирают подходящую девушку на роль Санта Лючии — святой со свечами в волосах. В этой вымышленной пьесе есть такой персонаж — фанатичный регент церковного хора, который отбирает девушек, исходя из стереотипных представлений о шведской красоте. Девушка, на которой он останавливает свой выбор, оказывается грубиянкой и драчуньей, зато она красива и у нее светлые волосы. Героиня, которую играла Миа, осталась незамеченной из-за своего цвета кожи, хотя она-то и была самой чистой сердцем. Во время церемонии грубиянка, идущая в голове процессии, спотыкается, и ее волосы вспыхивают из-за того, что она слишком обильно сбрызнула их лаком. Героиня Мии гасит пламя, подвергая опасности собственную красоту. Пьеса показалась мне слишком уж своеобразной и даже нелепой. Но самое странное заключалось в том, что по окончании пьесы с вымышленной процессией состоялось настоящее шествие с подлинной Санта Лючией, в котором Мие отводилась уже главная роль. По словам девушки, все это отняло столько сил и времени, что она зареклась выступать перед большой аудиторией.
Мы стояли и разговаривали, как вдруг Миа испуганно уставилась куда-то мне за спину. Я обернулась и увидела, как в палатку с угощением быстрым шагом вошел Хокан. Миа бросилась за ним. Поспешив следом, я увидела, что в палатке разразился скандал. Хокан ухватил за шиворот молодого человека лет двадцати с небольшим с длинными светлыми волосами и сережкой-гвоздиком в ухе. Хотя молодой человек был высок и атлетически сложен, он не смог оказать сопротивления Хокану, который прижал его к брезентовой стене, гневно обвиняя в том, что тот путается с его дочерью. Тут к Хокану подбежала Миа, схватила его за руку и крикнула, что она даже не знает этого юношу. Но Хокан не поверил и потребовал ответа от молодого человека, который, взглянув на Мию, расхохотался и заявил, что если Хокан имеет в виду эту девушку, то он просто сошел с ума, поскольку чернокожие красотки самому молодому человеку ничуть не нравятся. По правде говоря, этот молодой человек употребил расистское оскорбительное выражение, повторять которое я не стану. Пожалуй, все, кто находился в тот момент в палатке, прониклись к нему презрением, если не считать одного-единственного человека — Хокана. Тот немедленно остыл, сообразив, что молодой человек — расист, а сведения, полученные от шпионов, оказались ложными. Он отпустил молодого человека и успокоился. Как я тебе уже говорила, для него нет ничего более важного, чем чувство собственности. И вместо того, чтобы упрекнуть молодого человека за использование неподобающих выражений, Хокан извинился перед ним за то, что облыжно обвинил его.
Публичный скандал явно расстроил Мию, и она, выронив мешок с мусором, выбежала из палатки. Подойдя к Хокану, я посоветовала ему догнать дочь, на что он ответил мне взглядом, полным ненависти, и потребовал, чтобы я не совала нос не в свое дело. Протискиваясь мимо меня в толпе, он опустил руки, держа их по швам, а потом вдруг сжал кулак и без замаха ударил меня в промежность. Я ойкнула от боли, а он как ни в чем не бывало прошел мимо. Если бы я закричала, он бы все отрицал и назвал меня лгуньей. Или же ответил бы, что в палатке столько народу, что он случайно задел меня. А я, вернувшись в свою палатку с пивом, не могла забыть прикосновения костяшек его пальцев, словно была сделана из теста и отпечаток их останется на мне навсегда…
***
А я спрашивал себя, для чего мать использовала это слово — «промежность»? Чтобы я хоть немного испытал тот шок, который ощутила она, когда Хокан ударил ее? Если так, то она добилась своего, поскольку еще никогда в жизни я не слыхал от нее подобных выражений. Или она руководствовалась и другими соображениями? Быть может, она решила, что я слишком уж погряз в благополучии. Между нами только что восстановилось взаимопонимание и доверие, а теперь мать предостерегала меня, что не станет оберегать от правды, в очередной раз напомнив, что, по ее мнению, мы имеем дело с насилием и тьмой, которые она не станет приукрашивать или обелять.
Мать достала из своего дневника второе приглашение, роскошно выполненное уже на дорогой бумаге, и выложила их рядком на столе, чтобы я сам мог убедиться, насколько они отличаются друг от друга.
Это приглашение на второй праздник летнего солнцестояния, торжество для избранных. Разницу в качестве нельзя не заметить. Обрати внимание, как элегантно написано мое имя от руки старомодными черными чернилами. Они даже включили мое второе имя, Эллин, хотя второе имя Криса пропустили, что выглядит странно, поскольку от кого еще они могли узнать его и к чему подобная непоследовательность? Я, например, никому о нем не говорила. Оно не составляет тайны, разумеется, но это не могло быть непреднамеренным упущением. Его можно трактовать лишь как недвусмысленную угрозу, что они способны раскопать любые сведения обо мне. Хокан давал мне понять, что расследование — палка о двух концах, и если я решила выступить против него, то мне следует готовиться к схватке не на жизнь, а на смерть.
***
Я никак не мог уразуметь скрытой сути угрозы.
— Мам, но что такого страшного можно о тебе узнать?
Они могли узнать о Фрее! И тогда со мной все было бы кончено. Слухи уже однажды вынудили меня бежать из дома. Мои родители считали, что это я убила свою лучшую подругу. И не имело никакого значения, что это неправда. Хокан ненароком рассказал бы эту историю своей жене за ужином, будучи уверенным, что та, в свою очередь, передаст ее друзьям за кофе, и вскоре уже сотни людей шептались бы об этом за моей спиной, обмениваясь понимающими взглядами. Я не смогла бы вновь вынести это, не смогла бы опять жить среди лжи. Что угодно, только не это. Я бы попыталась быть сильной, не обращать на это внимания, но в конечном итоге окружающий мир нельзя заставить замолчать. У меня не осталось бы иного выхода, кроме как продать ферму.
Я решила, что буду продолжать расследование и надеяться, что правда о Фрее не станет всеобщим достоянием. Я не желала жить в страхе, и на празднике летнего солнцестояния мне представилась возможность отвлечься. Поначалу торжество будет идти скромно и сдержанно, но вскоре спиртное польется рекой, алкоголь развяжет языки, гости потеряют осторожность, и, быть может, я сумею узнать что-либо полезное для себя. Я решила извлечь урок из своего неуклюжего появления на пикнике у Хокана, где меня заботило лишь то, как нас примут, и теперь намеревалась играть роль наблюдателя. Собственная репутация меня больше не волновала, равно как и то, понравлюсь я гостям или нет. Я должна была увидеть, кто из мужчин проявит недвусмысленный интерес к Мие.
